Призвание и самозванство

Что заставляет человека искать, находить и решать все новые и новые проблемы? Что, например, двигало М. Лютером когда в ответ на отлучение его от римской католической церкви он не только публично сжег папскую буллу об этом отлучении, но и отлучил от церкви самого папу Льва X и его кардиналов? Что заставило его, стоя перед судом императора Карла V, в ответ на требование об отречении произнести ставшие историческими слова: "На том стою и не могу иначе"? Что это? Непомерная гордыня? Великое самомнение? Все, что известно об этом человеке, его высокая духовность, личная скромность говорят, что речь идет о чем-то ином.

Очевидно, что это не проявление ориентации на признание конкретных результатов деятельности. Значимой оказывается не оценка результатов, а сама возможность действовать. Человеком в таких случаях движет некая глубоко им осознанная необходимость совершения вполне определенных поступков, своей призванности ("если не я, то кто?") и ответственности за реализацию этого призвания.

Если речь идет о каком-то внешнем "надо", которому подчиняется личность, то человек не может быть ответственным – он действует не от себя лично, а от имени инстанции, от которой исходит требование. Тем самым человек придает безответственности видимость обоснованности и высшей целесообразности. Такое сочетание порождает взаимодополняющие безответственность манипуляторы – деспотизм и рабство – безответственных самозванцев, оперирующих лишенными ответственности людьми. "Не могу иначе" принципиально ориентирует на инициативу и самостоятельность. И то, и другое – осознанная необходимость, но в первом случае – необходимость внешняя – то, что я не могу обойти, во втором – необходимость внутренняя, пережигая, без чего я не могу обойтись.

Осознание своей призванности требует от человека отказа от легкой, спокойной и удобной жизни. Призванный, кем бы он ни был (политиком, религиозным деятелем, изобретателем или художником), нередко приносит неудобства и даже боль своим близким. Но отступиться от своего призвания он не в силах. Личность, осознавшая свое призвание, беспощадна по отношению к себе, поскольку взваливает на себя ответственность за всех, а то и за весь мир: "если не я, то кто?". Но тогда чем призвание отличается от одержимости, которая, как и любое самозванство, безответственна? Существуют ли критерии отличия одержимости самозванца от призванного творца; невменяемого фанатика от святого. Речь идет фактически о границе между добром и злом. Но где и как пролегают эти границы?

Стыд, честь и честолюбие

В признании соответствия личности социальным нормам определенной культуры, к которой личность себя относит, коренится такая социально- культурная эмоция, как честь и связанное с нею переживание гордости. Переживанием собственного несоответствия таким нормам и образцам выступает стыд. Оступиться, перейти черту стыда – навлечь позор и одновременно лишиться чести. Стыд суть сокровенное личности, то, что нежелательно открывать публичному обозрению (позору). В этом плане стыд есть эмоциональное проявление совести, которая сама суть эмоциональное переживание личностью своей ответственности.

Стыд – феномен, присущий только человеку, одно из качеств, отличающих человека от животного. В определенном смысле от стыда производна сама личность, в нем она проявляется как социальная жизненная позиция. Границы личности совпадают с границами стыда – личность там и тогда, где и когда ей может быть стыдно. Человеку стыдно тогда, когда ему есть что скрывать, то, за что он ответственен. Именно стыд оказывается "хранителем личности". Чем более нравственно развита личность, тем глубже и шире сфера стыдного для нее.

Стыд – не просто переживание боязни неудачи. Показательны в этой связи парадоксы стыда, выявленные при исследованиях мотивации избегания неудач. Оказалось, что личности, ориентирующиеся в большей степени на избегание неудач, ведут себя парадоксально: они непостоянны и ненастойчивы в решении легких задач и проблем, но зато проявляют удивительную настойчивость в решении трудных и даже сверхтрудных проблем!

За избеганием неудач и стыдом могут крыться завышенные притязания и амбиции, т.е. все та же гордыня. Действительно, иной стыд и иная скромность сродни гордыне, оказывающейся их подоплекой и изнанкой. Не зря говорят, что уничижение паче гордости. Я, мол, вот какой скромный. Такой горделивый стыд может завладеть целыми социальными слоями, как это имело место с российской интеллигенцией в последние полтора века.

С другой стороны, "стыдливые избегатели неудач" в отличие от стремящихся к внешнему успеху "гордецов" свои достижения склонны объяснять легкостью проблемы, случайным благоприятным стечением обстоятельств, но меньше всего собственными заслугами: "так уж вышло". А вот неудачи они склонны приписывать собственной неопытности, неловкости, отсутствию способностей и т.д. Поэтому, беря на себя причины неудач, они легче переносят различные "удары судьбы". Тогда как "гордецы", ориентирующиеся на внешнее признание достижения успеха, склонны винить в своих несчастьях других.

Столь же нравственно неоднозначна и проблема чести. Так, христианский идеал святости не знает чести. Не случайно как безнравственные отвергаются христианством такие способы "защиты чести", как дуэль или самоубийство. Дуэлянты и самоубийцы – настоящие "невольники чести". Показательны в этом плане знаменитые и трагические дуэли – пушкинская и лермонтовская, оборвавшие жизни великих русских поэтов. В этом невольничестве дуэлянтам подобны и самоубийцы. К суициду – самоуничтожению – приходят не те, кто не хочет жить, а те, кто хочет жить – люди с завышенными претензиями и амбициями, те, которые никак не могут привести к общему знаменателю свои стремления и возможности, свои "хочу" и "могу".

Всякая честь кастова и корпоративна в том смысле, что связана с нормами вполне конкретной общности, группы, субкультуры. Есть офицерская честь, мужская честь, профессиональная честь, у каждой профессии своя. Нет чести вообще, всегда есть какая-то конкретная честь. Честь и стыд испытываются перед кем-то, а перед кем-то и нет. Дворянская честь – это нравственное поведение с дворянами и перед ними, но не перед смердами. Обесчестить холопку – не стыдно, соблазнить же дворянку – недопустимо, чревато утратой чести. То же касается и рыцарской чести, и профессиональной.

Честолюбие одной природы с несвободой. Недаром представления о чести наиболее ярко проявляются в сферах не свободных: армии, местах лишения свободы, когда человек вынужден выполнять не свои решения и не свою волю. В таких сферах обязательны иерархия подчинения, чины, знаки отличия, знаки поощрения, униформы, привилегии, медали, ордена, значки, чтобы было видно кому какая честь положена.