Причины и условия "окорыствования" общественных отношений в России
В 1960-е годы доля корыстных преступлений в СССР оценивалась в 40–45%, в конце 80-х – в 75%, а в настоящее время – более 80%. Принятие нового УК РФ увеличило их долю. При этом надо учитывать исключительно высокую латентность корыстных (особенно экономических) деяний. Поскольку удельный вес насильственных посягательств в России составляет около 6%, неосторожных – не более 5%, то оставшаяся часть тяготеет в основном к корыстным преступлениям. Можно сказать, что по этому показателю страна сравнялась с экономически развитыми европейскими странами. В условиях неправового накопления первичного капитала в России это свидетельствует не об экономическом и демократическом развитии, а о криминальном "окорыствовании" всех общественных отношений, экономических, политических и даже культурных.
Разрыв в доходах самых бедных и самых богатых в нашей стране растет угрожающими темпами. По данным "Финансовых известий", в 1991 г. он составлял 1 : 4,5, в 1992 г. – 1 : 8, в 1993 г. – 1 : 10, в 1994 г. – 1 : 15[1]. По данным Министерства экономики (июнь 1995 г.), в России 10% населения имели третью часть денежных доходов, в то время как 60% – лишь около 30%. У 45,1 млн человек среднегодовые доходы были ниже прожиточного минимума. Только по официальным данным, в январе 1995 г. уровень доходов 10% населения с самыми низкими доходами был в 12,4 раза ниже уровня 10% населения с самыми высокими доходами, а в мае разрыв стал еще больше – в 14,7 раз[2]. По данным из правительственной программы социальных реформ на 1996–2000 гг., этот разрыв был 24-кратным[3]. Однако реальный разрыв намного больше. Согласно некоторым исследованиям российских социологов, разрыв между миллионом самых богатых и миллионом самых бедных достигает 100-кратной величины[4]. И вряд ли здесь можно заподозрить преувеличение, наблюдая в России "убийственную бедность" и "умопомрачительное богатство"[5]. Уровень жизни людей упал до предела в связи с мировым экономическим кризисом 2008–2009 гг., несмотря на некоторое повышение зарплат и пенсий.
Но в СМИ встречаются и другие мнения. Один из представителей Союза правых сил, непосредственно ответственных за разграбление страны и антинародную социальную политику, изобрел для России коэффициент "прибедняемости", свидетельствующий якобы о том, что у нас в стране больше прибедняются, чем страдают от бедности[6]. С криминологической точки зрения проблема бедности почти половины населения усугубляется колоссальным неравенством, обусловленным главным образом непроизводительным трудом. Как сказал Е. Гайдар, "наш капитализм вороватый и коррумпированный"[7].
В целях предупреждения преступлений Платон предлагал установить четырехкратный предел разрыва между бедностью и богатством (т.е. в 4 раза)[8]. В европейских странах до кризиса разрыв был близок к пятикратному, в США – к восьмикратному, а в Японии – к четырехкратному. Социально опасным и криминогенным считается соотношение 1 : 10 и более. К самой высокодоходной части населения, как правило, относятся высокопоставленные должностные лица, в том числе и экс-чиновники, успевшие ухватить номенклатурный бизнес, позволяющий использовать бюджетные деньги и государственную собственность в личных корыстных интересах.
Сложившемуся колоссальному социально-экономическому неравенству предшествовали беспрецедентный ваучерный обман населения при разделе общенародной собственности, обман государством около 100 млн вкладчиков Сбербанка в 1991–1992 гг. и организаторами финансовых пирамид более 30 млн вкладчиков и акционеров, десятков миллионов дольщиков, участвовавших в строительстве жилья, а также криминальная приватизация. Неправомерное обогащение номенклатуры и организованных преступников в эти годы привело к утечке капиталов из России в другие страны на общую сумму в несколько сот миллиардов долларов. И сейчас, по разным оценкам, за границу уходит от 1 до 1,5–2 млрд долл, ежемесячно[9]. Даже в 2008–2009 гг., во время финансового кризиса, некоторые банки и бизнес-структуры, получив от государства помощь, направляли ее за рубеж, а не на организацию своей экономической деятельности. За все эти махинации мало кто ответил по закону.
Обеспокоенность общественности, средств массовой информации и правоохранительных органов интенсивной криминализацией наличного и безналичного денежного обращения и многочисленные предложения, направленные на четкое законодательное регулирование кредитно-финансовой деятельности, законодательная и исполнительная власть, увлеченная внутренней борьбой, проигнорировала.
Таким образом, материальные интересы доминируют в российском обществе. Об этом свидетельствуют и повсеместная коррупция государственных служащих, постоянное снижение жизненного уровня народа, рост скрытой и зарегистрированной безработицы. Трансформации материальных интересов в корыстные мотивы преступного поведения способствовали правовой вакуум, правовой нигилизм и отсутствие государственного контроля. В одном из официальных обращений к Президенту РФ Б. Ельцину министр финансов РФ в начале 1995 г. писал: "...такого слабого контроля со стороны государства за своими собственными финансами в истории России еще не было"[10].
Какие же попытки были предприняты властями, чтобы изменить сложившееся положение? В феврале 1996 г. был создан Межведомственный совет по государственному финансовому контролю, обеспечению своевременности и полноты сбора налогов и других платежей в федеральный бюджет. Результатов не было.
В июле 1996 г. Президент РФ издал Указ "О мерах по обеспечению государственного финансового контроля в Российской Федерации", который возлагался на Счетную палату РФ, Центральный банк РФ, Минфин России, Госналогслужбу России, Государственный таможенный комитет РФ, Федеральную службу России по валютному и экспортному контролю, контрольно-ревизионные органы исполнительной власти. Результаты те же: крупные неплательщики налогов оказались недосягаемы. Тогда пошли другим путем, увеличив (и даже умножив) налоги физических лиц (Указ Президента РФ от 18 августа 1996 г. № 1215 "Об упорядочении сбора подоходного налога и страховых платежей с физических лиц"). Возмущение общественности заставило Президента РФ в сентябре 1996 г. отменить грабительский указ. После этих неудач Указом Президента РФ от 11 октября 1996 г. № 1428 "О Временной чрезвычайной комиссии при Президенте Российской Федерации по укреплению налоговой и бюджетной дисциплины" была создана ВЧК из высших лиц государства с широкими дискреционными полномочиями. Однако и она не могла справиться с крупными неплательщиками налогов. В данном случае не выполняются не только административные или финансовые нормы, но и уголовные законы, тем более что проблема неплатежей и неуплаты налогов – "на 90% проблема воровства"[7].
Особое место в реальной (а не регистрируемой) экономической преступности занимает уникальный по своим криминальным возможностям механизм приватизации. Она началась еще в СССР и достигла своего апогея в России[12]. Программа цивилизованного и правового перехода к рынку, разработанная специалистами, осталась невостребованной[13].
В соответствии с Законом СССР "О собственности в СССР" 1990 г. распоряжаться и управлять государственным имуществом от имени народа стали Советы народных депутатов, а фактически – директора предприятий на основе полного хозяйственного ведения.
Российские власти в Законе РСФСР от 25 декабря 1990 г. "О предприятиях и предпринимательской деятельности" пошли дальше и вопрос о хозяине решили однозначно: и директор государственного завода, и президент акционерного общества, и владелец частной фирмы стали предпринимателями, получившими право формировать производственную программу, выбирать поставщиков и потребителей, устанавливать цены, заниматься внешнеэкономической деятельностью, управлять предприятием, нанимать и увольнять работников, назначать самим себе зарплату и т.д. Совершенно очевидно было в такой ситуации, что директора будут богатеть, а предприятия – беднеть[14].
Оказавшись фактическими владельцами предприятий, бывшие красные директора не были заинтересованы в развитии и поддержании производства, так как оно юридически им не принадлежало. Но, имея право создавать при госпредприятиях частные и получаст- ные фирмы, они "перекачивали" туда львиную долю доходов предприятия, использовали его недвижимость и другое имущество. Разрушенное производство с устаревшим оборудованием уже ничего не стоило, и Госкомимущество продавало предприятия по бросовым ценам тем же директорам, другим нуворишам и организованным преступникам, получая за это 4% от сделки.
Закон РФ от 19 ноября 1992 г. "О несостоятельности (банкротстве) предприятий" позволил ускорить приватизацию. Затем при Госкомимуществе было создано Федеральное управление по делам о несостоятельности (банкротстве) (ФУДН), которое стало заниматься не предотвращением банкротств предприятий, как предписывалось в правительственном положении о нем, а их разорением. Используя широко толкуемый критерий "неплатежеспособное предприятие" и руководствуясь революционным принципом "как можно скорее ликвидировать или приватизировать государственные предприятия", ФУДН в условиях массовых неплатежей объявляло перспективные и конкурентоспособные предприятия неплатежеспособными, в связи с чем поставщики и должники прекращали с ними отношения, а те действительно становились банкротами, и подталкивали к самоликвидации, которая проводилась без судебного разбирательства.
Перевод плановой экономики в рыночную в тяжелых бюджетных условиях путем ускоренной продажи нерентабельных предприятий был необходим, но, как показала проверка Счетной палаты РФ, неплатежеспособными были объявлены, например, более 40 заводов авиапромышленности, моторостроительных, агрегатных, приборостроительных предприятий с уникальными передовыми технологиями. 70% предприятий, признанных неплатежеспособными, относились к пяти стратегическим областям промышленности, в том числе 261 предприятие Госкомоборонпрома. Ущерб от такой приватизации был огромен. По мнению американских экспертов, при применении критерия ФУНД к предприятиям США 80% из них могли быть признаны банкротами. За свою работу ФУДН получало 20% от проданных банкротов, и его сотрудники были, безусловно, в этом заинтересованы[15].
Главная экономическая, социальная и криминологическая проблема состояла не в том, что фабрики, заводы и другие предприятия ушли из собственности государства в частные руки, а в том, что эти "частные руки" в силу своего криминального происхождения абсолютно не волновали интересы страны и народа, они зачастую ничего не понимали в специфике работы оказавшихся у них во владении предприятий и, самое главное, не понимали всей трагичности экономического положения страны. Мотивация была одна: получение "скорых бабок", а все остальное пусть пропадает пропадом. И реализовывалось это путем перепродажи собственности по возможно более высокой цене (хорошо, если эта собственность попадала в руки толковых людей), сдачи зданий предприятий в аренду под склады, базы и магазины, продажи оборудования на металлолом и т.д. Промышленность страны с ее уникальными и стратегически важными производствами разрушалась, социальная сфера не учитывалась, квалифицированные кадры выгнали на улицу. Страна выживала лишь за счет выкачивания своих сырьевых ресурсов (которые, естественно, не безграничны) и импорта промышленных и продовольственных товаров вплоть до пуговиц. Честным трудом в этой стране выжить было нельзя. А ведь многие, кроме преступного бизнеса, ничего делать не умеют. Вот в чем заключалась главная политическая, экономическая, социальная и криминологическая проблема приватизации. Эту криминальную проблему нельзя решить исключительно с помощью уголовного наказания граждан, которые вынуждены были совершать преступления от безысходности.
В условиях массового казнокрадства руководство государства систематически придумывало новые правила игры, позволяющие грабить собственный народ и еще дееспособные предприятия. Обесценивание вкладов населения в Сбербанке, замораживание валютных средств предприятий, которые фактически были растрачены Внешэкономбанком, введение налога на положительную курсовую валютную разницу, когда курс рубля по отношению к доллару был катастрофически низким, установление более 30 других налогов делали невыгодными производство и честную предпринимательскую деятельность. Предоставление "отдельным" предприятиям различных льгот было особенно криминогенным обстоятельством. Во-первых, решения о льготах принимались "за кулисами" и, как правило, сопровождались коррупцией. Во-вторых, предоставление льгот одним предприятиям возможно лишь за счет других и за счет снижения доходной части бюджета. В-третьих, "льготники" получали огромные доходы, из-за которых велись кровавые разборки. Вспомним хотя бы взрыв на Котляковском кладбище в Москве как результат дележа льгот "афганских" фондов.
По мнению главы налоговой полиции С. Алмазова, действовавшие налоговые ставки, доходящие до 95 копеек с рубля, провоцировали налоговые правонарушения, ставя многие компании перед выбором: уклониться от налогов или пожертвовать бизнесом[16]. Поэтому уже в 1994 г. было изобретено более 150 способов уклонения от уплаты налогов. Решение этой проблемы лежит не в репрессивной сфере, а в регулятивной. Но государственных должностных лиц, видимо, устраивала непрерывная смена правил игры, что позволяло им дискреционным путем решать актуальные для себя проблемы. И в этом плане российское государство, по сути, стало самым главным корыстным преступником, с которого брали пример граждане страны. Экономическая криминогенность в стране развивалась, как столетие назад, по Марксу: обездоленных толкала на преступления нужда, а обеспеченных – жажда наживы, обусловленная растущим социально-экономическим неравенством[17].
В начале нового века при В. В. Путине экономическое положение стало меняться, но это мало повлияло на доминирование корыстного мотива. Криминальная мотивация людей, выработанная веками и особенно в 1990-е годы безнаказанности, неиссякаема. Она становится все изощреннее. Более того, мировой экономический кризис 2008–2009 гг. усилил криминальную корыстную мотивацию.
Итак, корыстная преступность как в России, так и во всем мире фактически и регистрационно является доминирующей. Ее динамика определяет основные тенденции и проблемы преступности в целом. Корысть лежит в основе большинства насильственных преступлений. Она является становым хребтом организованной преступности.
Российские корыстные мотивации, оказавшиеся не просто устойчивыми, но и репродуктивными, отражает известная фраза Шопенгауэра: "Иной человек был бы в состоянии убить другого только для того, чтобы его жиром смазать себе сапоги!"[18].
Борьба с корыстной преступностью и в мире, и в России определяется главными криминологическими стратегиями, хотя корыстная преступность в полном объеме и во всем своем разнообразии никогда и нигде не отслеживалась, не анализировалась и не прогнозировалась. Здесь, к сожалению, преобладает традиционный уголовно-правовой формальный, а не сущностный криминологический мотивационный подход.