Прагматическая модель языка

Слова отсылают не только к идеям или понятиям, но и к действиям, координатором которых выступает язык. Этот аспект разрабатывается прагматикой. Знаки употребляются и понимаются в определенном практическом контексте, в рамках социального жизненного мира. Безусловно, они отличаются от сигналов, вызывающих реакции непосредственно. Слова, которые мы слышим, могут восприниматься как команды, просьбы, советы, пожелания и т.п., но при этом они конечно должны быть поняты. Стало быть, знаки проходят стадию понимания и, следовательно, они не свободны от ментальных переживаний. Важно и то, что понимание связано не только с внутренним, но и с внешним планом деятельности. В противоположность феноменологии аналитическая философия понимает "истинность" не как очевидность опыта сознания, а как достоверность правил языка, закрепленных институтами.

Если слова не получают силу от вещей или идей, если знаки не идут от бытия или Бога, то, может быть, высказывания воспринимаются в зависимости от авторитета говорящего человека? Действительно, одни и те же слова воспринимаются по-разному в зависимости от того, кто, где и когда их произносит. Кроме сообщений, констатации событий и познавательных суждений существует особый класс высказываний, которые одновременно выступают действиями, как, например, извинение, признание в любви, клятва, приказ и т.п. В каком случае эти высказывания вызывают доверие, насколько эффективными являются по отношению к ним стандартные критерии истинности? Эти вопросы имеют непосредственное практическое значение для участников коммуникации.

Намерение, желание, целеустремленность не могут быть проверены независимо от переживающего эти состояния субъекта. Конечно, выражая их, говорящий сообщает, информирует о том, что он действительно переживает. Таким образом, вопрос о значении таких сообщений можно поставить как вопрос о соответствии используемых форм грамматических наклонений действительным переживаниям и намерениям говорящего. Если я обещаю или говорю истину, то критерием значения обещаний и сообщений как речевых актов является не соответствие внешнему положению дел, а соответствие моему намерению или состоянию уверенности.

В процессе коммуникации, когда мы выражаем собственное намерение, обещаем, приказываем, высказывания функционируют не только как сообщения, но и как речевые действия. Языковое сообщение достигает своей цели, если принимается другими членами языкового сообщества.

В силу трудностей с установлением значимости речевых актов на основе внутренних состояний и переживаний говорящего субъекта, вероятно, стоит пытаться искать основание их значения не в сознании, а в каких-то внешних инстанциях, стоящих за высказываниями. Мишель Фуко предлагает следующую гипотезу:

"В любом обществе производство дискурса одновременно контролируется, подвергается селекции, организуется и перераспределяется с помощью некоторого числа процедур, функция которых – нейтрализовать его властные полномочия и связанные с ним опасности, обуздать непредсказуемость его события, избежать его такой полновесной, такой угрожающей материальности".

Фуко считал истинным такой дискурс, который являлся речью сильных. Это дискурс правосудия и прорицания, перформативный речевой акт, который увлекает и заставляет действовать в соответствии с ним. Однако позже истина переместилась из акта высказывания в его смысл. Теперь интересуются не тем, что говорит дискурс, что он заставляет делать, а тем, что он означает, его отношением к референту. Это изменение Фуко называет изменением воли к истине. Ее современную форму он связывает с XVII столетием, когда складывается ориентация на изучение объектов, доступных наблюдению, измерению, экспериментальному изучению, обобщению классификации и т.п., что сопровождается специфическим требованием нейтральности познающего субъекта, который ищет и открывает, изрекает и обосновывает истину не для себя, а для всех.

После XVII столетия утверждение приоритетности воли к истине прошло примерно три этапа. Сначала стремились скорее видеть, чем читать, скорее проверять, чем комментировать. Однако за волей к интерпретации и комментированию пришла иная форма воли к знанию, которую Фуко характеризует как дисциплинарность. Наша воля к истине опирается на институциональную поддержку и институциональное распределение. Наука поддерживается целым рядом дисциплинарных практик, таких как педагогика, книгоиздательство, библиотеки, а главное – научные учреждения.

Наука как дисциплина предполагает внутренние и внешние ограничения, определяющие как требования к познающему субъекту, так и требования рациональности производимого знания. Дисциплина определяет область изучаемых объектов, а также корпус методологических и теоретических положений, которые признаются истинными и значимыми. Наличие профессиональных навыков, анонимных техник и исследовательских приемов – все это также определяет специфику дисциплинарного устройства знания.

Одновременно с дисциплинарным подразделением науки складывается феномен научного сообщества. Это не просто совокупность говорящих на некоем дисциплинарном языке людей, достигших согласия относительно критериев рациональности. Научное сообщество – феномен, складывающийся в определенном социальном и культурном пространстве. Так, история термина "университет" обнаруживает борьбу за вольности и привилегии, которую вели преподаватели наряду с другими корпорациями. Сообщество ученых – это корпорация, коллективное тело, конституируемое магическими ритуалами посвящения, инициации и т.п. Ритуал определяет квалификацию, что подтверждается определенными знаками – дипломами, мантиями. В зависимости от квалификации определяется авторитет и распределяются высказывания, которые может изрекать тот или иной ученый. Так что и сегодня то привилегированное положение, которое современный ученый или писатель отстаивает перед лицом профанов, связано не столько с дискурсом истины, сколько с сохранением старых привилегий и прав на говорение и слушание. По мнению Фуко, любая система образования является политическим способом поддержания или изменения форм присвоения дискурсов – со всеми знаниями и силами, которые они за собой влекут.