Позитивные стороны Постановления

В первой публикации настоящего Очерка мы сказали, что понравилось нам в Постановлении многое. Поэтому мы не станем акцентировать внимание па всех позитивных сторонах комментируемого документа — это заняло бы слишком много места. Мы остановимся только на тех из них, которые 1) имеют наиболее общее гражданско-правовое значение и которые 2) мы сами (будь в этом необходимость) взялись бы отстаивать не только с профессиональным оружием в руках, но и, как говорится, с открытым сердцем, т.е. нимало не кривя душой, не поступаясь ни своими профессиональными познаниями, ни собственной совестью.

1. "Поскольку... гражданские права могут быть ограничены только на основании федерального закона, иные нормативные акты, ограничивающие права собственника, применению не подлежат" (абз. 2 и. 1 I Установления).

Тезис говорит сам за себя и в особом комментарии не нуждается; больше того, сравнительно небольшое количество случаев его применения, "накопившееся" за три с половиной года активного использования Постановления, можно считать фактором, по всей видимости указавшим на то, что тезис этот представляется судам сам собою разумеющимся и очевидным. Можно только порадоваться этому и пожелать сохранить тенденцию к его последовательному всестороннему нелицеприятному применению. Все акты Президента и Правительства РФ, акты федеральных министерств и ведомств, единоличные акты и действия федеральных чиновников (в том числе таможенников, полицейских, санитарных врачей, налоговых, земельных, экологических и прочих инспекторов, сотрудников антимонопольной службы и пр.), равно как и любые акты субъектов федерации, муниципальных образований и их должностных лиц, хотя бы и не входящие в прямое противоречие с Конституцией или федеральными законами, из числа источников правового регулирования отношений собственности должны быть попросту исключены. Понятно, что поскольку "авторы" этих документов самостоятельно свой нормотворческий суд вряд ли преодолеют, суды и судьи должны оказать им в этом всяческую помощь, отказывая в применении таких актов, т.е. превращая их издание в дело заведомо бесполезное и ненужное.

Строго последовательное проведение в жизнь принципа, постулированного в абз. 2 п. 1 Постановления в перспективе должно привести к признанию источниками правового регулирования частных имущественных отношений одних только федеральных законов и актов автономного (частного) правотворчества — договоров, иных сделок, распорядительных актов, корпоративных актов.

2. "Предъявляя иск об истребовании из чужого незаконного владения имущества, закрепленного на праве хозяйственного ведения или оперативного управления за унитарным предприятием или учреждением, собственник имущества обращается не только в защиту права собственности, но и в защиту права хозяйственного ведения или оперативного управления" (абз. 1 п. 7). Следовательно, в решении ключевых процессуальных вопросов при рассмотрении подобных исков должны участвовать не только суд и стороны, но и третье лицо — обладатель права хозяйственного ведения или оперативного управления.

Само по себе это положение вряд ли можно считать чрезвычайно значимым; оно интересно как одно из конкретных проявлений той общей тенденции, которая составляет его основу — признание принципиально допустимым предъявление исков в защиту прав и интересов третьих лиц без специальных на то полномочий. Дальнейшее развитие этого правила и придание ему более общего характера позволило бы, вероятно, сконструировать понятие иска в защиту чужих интересов — понятие, почва для появления которого давно подготовлена в праве материальном (вспомним институты договора в пользу третьего лица, negotiorum gestio, поручение, общность имущества или простое товарищество), но которое, увы, все еще мало совместимо с основными началами нашего процесса.

3. "Сделки унитарного предприятия, заключенные с нарушением абзаца первого п. 2 ст. 295 ГК, а также с нарушением положений Федерального закона "О государственных и муниципальных унитарных предприятиях", в частности п. 2, 4, 5 ст. 18, ст. 22—24 этого Закона, являются оспоримыми" (абз. 3 п. 9).

Несмотря на откровенно слабую мотивировку этого тезиса его нельзя не поддержать обеими, что называется, руками и не похвалить авторов за известную смелость, проявленную при его формулировании. Практическая его реализация несомненно приведет к укреплению устойчивости гражданского оборота с участием юридических лиц, не являющихся собственниками закрепленного за ними имущества — результату, в современных условиях чрезвычайно важному.

4. Право собственности на недвижимое имущество "...возникает у добросовестного приобретателя не только в том случае, когда вступило в законную силу решение суда об отказе в удовлетворении иска об истребовании имущества из чужого незаконного владения, но и тогда, когда прежний собственник в суд не обращался и основания для удовлетворения такого иска отсутствуют" (абз. 2 п. 13).

Постановление разъясняет норму абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК. Стоит напомнить, что в первоначальной редакции ГК ее не было — ее добавил Федеральный закон от 30 декабря 2004 г. № 217-ФЗ. Добавление это наделало много шуму; когда он несколько поутих, пришли к общему мнению, что оно больше создало проблем, чем решило. Одну из них — проблему толкования ограничения, предусмотренного данным абзацем ("...за исключением... случаев, когда собственник вправе истребовать ...имущество от добросовестного приобретателя"), т.е. наиболее острую в практическом отношении — и решает комментируемый пункт Постановления. Решение это направлено на защиту интересов добросовестного приобретателя недвижимой вещи. Возникновение права собственности на добросовестно приобретенную недвижимую вещь основывается на факте ее добросовестного приобретения и не требует для своего подтверждения "отказного" судебного решения по виндикационному иску бывшего ("прежнего") собственника.

Разъяснение это чрезвычайно важно прежде всего потому, что оно наконец изменило тот традиционный взгляд, который долгое время уподоблял добросовестное приобретение права собственности на недвижимую вещь... ничтожной сделке, т.е. действию, не влекущему юридических последствий даже тогда, когда по этому вопросу не вынесено какого-либо судебного акта. Почему это уподобление становилось возможным? Потому что добросовестное приобретение долгое время рассматривалось в неразрывном единстве с другим действием — отчуждением вещи лицом, неправомочным его производить. Дефект "отчуждательной" части единого по сути факта вызывал представление о дефектности все факта целиком. Представление это казалось настолько очевидным, что почти никем даже не ставился вопрос о его обосновании; в лучшем случае вспоминали римскую аксиому про то, что никто не может передать прав больше, чем имеет сам. Но в том-то и дело, что добросовестное приобретение права собственности не имеет никакого отношения к действию по передаче прав! Добросовестный приобретатель основывает свое право не на акте распоряжения правом, который, возможно, и в самом деле совершен неправомочным лицом, а исключительно на своем собственном, если угодно — одностороннем действии. Закрепление этого представления сначала в абз. 2 п. 2 ст. 223 ГК, а йотом и в комментируемом Постановлении — это свидетельство столь принципиального, прямо таки системного сдвига в профессиональном мышлении современных российских юристов (ученых и практиков), за который мало просто порадоваться — нужно просто расцеловать всех, хоть в какой-нибудь степени к нему причастных.

Добросовестное приобретение права собственности на недвижимость в условиях, исключающих удовлетворение виндикационного иска бывшего собственника, соединенное с последующей государственной регистрацией такого приобретения, порождает свое главное юридическое последствие (возникновение права собственности в лице добросовестного приобретателя) даже тогда, когда это последствие не установлено судебным актом. Вспомним, что наличие или отсутствие такого судебного акта всецело зависит от ...бывшего собственника: если он просто не предъявляет виндикационного иска, то спровоцировать его на такое предъявление

(и получить желанное судебное решение) с помощью правовых средств у добросовестного приобретателя нет никакой возможности. Постановление изменило эту — явно несправедливую для добросовестного приобретателя — ситуацию, установив, что если бывший собственник, лишившийся своего имущества, бездеятелен, значит это имущество (а, следовательно, и право собственности на него) ему не особенно-то и нужно; право же, как инструмент весьма рациональный и логичный, не может позволять себе излишеств, охраняя и защищая права, не интересные даже их номинальным обладателям.

5. "В силу п. 1 ст. 6 ГК (аналогия закона) правило абзаца второго п. 2 ст. 223 ГК подлежит применению при рассмотрении споров о правах на движимое имущество (право собственности на движимое имущество у добросовестного приобретателя возникает с момента возмездного приобретения имущества, за исключением предусмотренных ст. 302 ГК случаев, когда собственник вправе истребовать такое имущество от добросовестного приобретателя)" (абз. 4 п. 13).

Наличие оснований для аналогического распространения п. 2 ст. 223 ГК с недвижимости на движимость, мягко говоря, сомнительно. С тем же успехом можно было бы применить "по аналогии" скажем, нормы ст. 550 или 551 ГК — о квалифицированной письменной форме договора продажи недвижимости и государственной регистрации перехода права собственности на недвижимость. Хорошо известно, что нормы, изначально рассчитанные на особые случаи применения, должны применяться не по аналогии, а по противоположности; раз п. 2 ст. 223 ГК относится к приобретению только недвижимости, это означает, что не может быть и речи о том, чтобы применить его к приобретению движимости. Правильно ли поступил законодатель, или нет — другой вопрос, решать который нужно путем внесения соответствующих изменений в Гражданский кодекс. Выше мы видели, что такие изменения проектируются.

Но Пленумы высших судебных инстанций предпочли нс ждать, когда же изменения, наконец, будут спроектированы и превратятся в закон. Руководствуясь интересами оборота они создали по сути новую норму, которой в нашем законодательстве не было и (скажем больше) нет до сих пор. В результате подобного судейского нормотворчества ст. 302 ГК придан вполне определенный универсальный смысл: добросовестное приобретение права собственности на имущество (как недвижимое, так и движимое) в ситуации, исключающей его виндикацию, является самостоятельным основанием возникновения права собственности на него у его добросовестного приобретателя и, соответственно, основанием прекращения такого права у прежнего собственника (хотя бы и не распоряжавшегося этим имуществом)^[1]. Для возникновения такого права нет надобности ожидать истечения не только приобретательной, но даже и исковой давности^[2].

6. "Если основанием для отказа в удовлетворении иска собственника об истребовании имущества из чужого незаконного владения является пропуск срока исковой давности, с момента его истечения начинает течь срок приобретательной давности в отношении спорного имущества" (п. 18).

Это положение, само по себе очевидно вытекающее из п. 4 ст. 234 ГК, возможно, не было бы столь интересным, если бы было сформулировано в буквальном соответствии со своей нормативной основой. Согласно упомянутой норме ГК (а также его абз. 2 п. 2 ст. 199) основанием отказа в удовлетворении виндикационного (да и вообще в принципе любого) иска является такой юридический факт, как истечение исковой давности (событие); согласно же комментируемому правилу Постановления таким основанием является пропуск исковой давности (действие, точнее — бездействие).

Эта трактовка, конечно, совершенно не укладывается в каноническую теорию юридических фактов, считающую течение и истечение сроков (промежутков времени) самостоятельными юридическими фактами. Между тем, даже самые минимальные (в объеме школьного курса физики) сведения из области специальной теории относительности А. Эйнштейна позволяют понять принципиальную ошибочность классической концепции юридических фактов. Ни пространство, ни время не представляют собою особенных, объективно существующих субстанций. То и другое — это понятия об отношениях предметов и явлений. Понятие о пространстве описывает человеческие ощущения протяженности и взаимного расположения сгустков материи (вещей); понятие же о времени — человеческие представления о длительности и последовательности протекания известных процессов (в том числе — совершения действий). Стало быть, утверждение, например, о том, что основанием к отказу в иске является истечение исковой давности (промежутка времени), равносильно утверждению о том, что объектами права собственности являются не сами вещи, а занимаемые ими части пространства. Насколько нам известно, этого никто нс делает объектами прав повсеместно считаются сами вещи, пространство занимающие.

Сказанное означает, что — если мы рассматриваем в качестве объектов права собственности именно вещи — юридическое значение может связываться вовсе не с самими сроками, их течением или истечением, а с явлениями или процессами, происходящими в продолжение определенных сроков (занимающими эти сроки). В нашем случае таким процессом является бездеятельность собственника — не совершение им действий, направленных на защиту своего права собственности, по иску — в продолжение определенного срока. То же замечание нужно сделать и о так называемой приобретательной давности: если приобретательная давность — это срок, промежуток времени (п. 1 ст. 234 ГК), то приобретательная давность никак не может быть основанием динамики правоотношений собственности. Им может быть только владение чужой вещью, продолжавшееся в течение определенного срока (приобретательной давности) — активное действие.

7. "Если имущество приобретено у лица, которое не имело права его отчуждать, собственник вправе обратиться с иском об истребовании имущества из незаконного владения приобретателя (ст. 301, 302 ГК). Когда в такой ситуации предъявлен иск о признании недействительными сделок по отчуждению имущества, суду при рассмотрении дела следует иметь в виду правила, установленные ст. 301, 302 ГК" (п. 35).

Это — одна из норм, уже достаточно прочно утвердившихся в нашей арбитражной и судебной практике с подачи, между прочим, Конституционного Суда РФ (см. его знаменитое постановление от 21 апреля 2003 г. № 6-П, особенно — финал п. 3.1 мотивировочной части и п. 1 части резолютивной). Считаем нужным отметить ее в силу того важного значения, которую она в свое время сыграла в деле пресечения незаконной и развращающей практики "разматывания" цепочек сделок, якобы "недействительных" по причине совершения первой из них лицом, не имеющим права распоряжения имуществом, составляющим предмет этих сделок^[3]. По сути — это частное проявление того системного сдвига в юридическом мышлении, о котором было сказано выше, в п. 4 настоящего параграфа.

8. "Недействительность сделки, во исполнение которой передано имущество, не свидетельствует сама по себе о его выбытии из владения передавшего это имущество лица помимо его воли. Судам необходимо устанавливать, была ли воля собственника на передачу владения иному лицу" (абз. 2 п. 39).

А это — положение относительно свежее, направленное на то, чтобы задушить рецидивные попытки возрождения практики истребования имущества из владения добросовестных приобретателей, основанные на чисто юридических (абстрактных) спекуляциях. Доказывать конкретные жизненные обстоятельства всегда трудно; больше того, зачастую попытки такого доказывания обречены на заведомый провал. Совершение недействительных сделок по отчуждению вещей — явление весьма нередкое; ситуации же, в которых недействительная сделка соединяется с выбытием имущества из владения собственника (отчуждателя) помимо его воли — это нечто совершенно исключительное. Собственников-контрагентов по недействительным отчуждательным сделкам, как правило, никто не лишает владения отчуждаемыми вещами — они сами передают это владение своим контрагентам-приобретателям. О каком же выбытии имущества "помимо воли" можно говорить? Доказывание иного — того, чего не имело места в действительности — занятие либо бесперспективное, либо (при его соединении с фальсификацией доказательств) незаконное. Вот и возникает стремление освободиться от бремени такого доказывания и соблазн приравнять к выбытию имущества из владения помимо воли собственника факт его передачи во исполнение недействительной сделки — стремление и соблазн, заслон которым призвана поставить обсуждаемая норма Постановления.

9. "Удовлетворяя иск об устранении нарушений права, не связанных с лишением владения, суд вправе как запретить ответчику совершать определенные действия, так и обязать ответчика устранить последствия нарушения права истца" (п. 47).

Норма, любопытная в историко-теоретическом плане. Всякий юрист знает о том, что действующее российское законодательство закрепляет два основных вещно-правовых (абсолютных) способа защиты права собственности — виндикационный иск (ст. 301 ГК) и негаторный иск (ст. 304 ГК). Точно также всякий юрист помнит о том, что в римском праве таких способов было три — гег vindicado, acíio negatoria, actioprohibitoria^[4]. Соответствие первым двум искам в отечественном праве отыскивается без труда; возникает, следовательно, вопрос: а известен ли нашему современному праву аналог римского actio prohibitoria и если нет, то почему?

Обращение к источникам позволяет предположительно установить, что под actio prohibitoria (прогибиторным иском) понималось требование, направленное на защиту права земельной собственности от нарушения, не связанного с лишением владения, направленное на понуждение правонарушителя к совершению определенных активных действий. Прогибиторный иск таким образом оказывается весьма сходным с иском негаторным — требованием, имеющим ту же цель, но иное ОГЛАВЛЕНИЕ: от правонарушителя требуется прекратить совершение активных действий, препятствующих реализации права собственности на земельный участок. Удовлетворение actio negatoria обязывает нарушителя воздерживаться от действия (бездействовать); удовлетворение же actio prohibitoria — напротив, обязывает нарушителя действовать. Так, иск о воспрещении прохода через земельный участок (о том, от чего следует просто воздержаться, о том, чего не следует делать, требование о пассивном) — это actio negatoria. Иск же о принудительном разрушении забора, затеняющего участок (о том, что нужно сделать, о чем-то активном, о каком-то действии) — это уже actio prohibitoria.

Разъяснение Пленумов подводит под действие ст. 304 ГК всякий иск, направленный на защиту от нарушения, не связанного с лишением владения, безотносительно к тому, обязывается ли ответчик по нему к бездействию или к активному действию. Стало быть, современный российский негаторный иск объединяет в себе два римских — и actio negatoria и actio prohibitoria.