"Повесть о Куре и Лисице"

В аллегорических образах русской народной сказки о животных обличает лицемерие и ханжество попов и монахов, внутреннюю фальшь их формального благочестия "Повесть о Куре и Лисице". В хитрой, лицемерной ханже Лисе нетрудно узнать типичного священнослужителя, который елейными "божественными словесами" прикрывает спои низменные корыстные цели. Стоило только Лисе заманить Кура и схватить в когти, как с нее спадает елейная маска исповедницы, печалящейся о грехах Кура. Теперь Лиса исчисляет личные обиды, которые причинил ей Кур, помешав опустошить курятник.

Повесть обличает не только духовенство, но и подвергает критике текст "священного писания", метко подмечая его противоречия. В словопрениях и Кур и Лиса оперируют текстом "писания" для доказательства своей правоты. Так, Лиса, обвиняя Кура в смертном грехе многоженства, отсутствии любви к ближнему, опирается на евангельский текст, а Кур парирует удар ссылкой на текст книги "Бытие" (Ветхий завет). Повесть показывает, что с помощью текста "священных книг" можно оправдать любую мораль.

Все это свидетельствовало о развитии общественного сознания, духа критицизма, который начинает овладевать умом человека, стремящегося проверить христианские догмы.

"Повесть о бражнике"

На смелой антитезе – "бражник" и пребывающие в раю "святые" – построена "Повесть о бражнике". Эта повесть показывает нравственное превосходство пьяницы над "праведниками". Райского блаженства удостоены трижды отрекавшийся от Христа апостол Петр, убийца первомученика Стефана апостол Павел, прелюбодей царь Давыд, грешник, извлеченный богом из ада, царь Соломон, убийца Ария святитель Николай. Противопоставленный им бражник уличает святых в преступлениях, а сам он никаких преступлений не совершал: никого не убивал, не прелюбодействовал, не отрекался от Бога, а, наоборот, за каждой рюмкой Христа прославлял.

Даже стремление "святых" не пустить к себе в рай "бражника" он расценивает как акт нарушения евангельской заповеди любви: "А вы с Лукою написали во Евангелии: друг друга любляй; а бог всех любит, а вы пришельца ненавидите!", – смело говорит он Иоанну. "Иоанне Богослове! либо руки своея отпишись, либо слова отопрись!" И припертый к стене Иоанн вынужден признать: "Ты ecu наш человек, бражник; вниди к нам в рай!" А в раю бражник занимает самое лучшее место, к которому "святители" и подступиться не смели.

В забавной шутке, сказочной ситуации звучит гневная сатира на церковь и церковный догмат почитания святых.

"Праздник кабацких ярыжек"

На параллели пьяница – христианский мученик построена сатирическая повесть "Праздник кабацких ярыжек", или "Служба кабаку". Повесть обличает "государственную систему" организации пьянства через "царев кабак". В целях пополнения государственной казны в середине XVII в. была введена монополия на производство и продажу спиртных напитков. Вся страна была покрыта сетью "царевых кабаков", во главе которых стояли "целовальники", прозванные так потому, что давали клятву – целовали крест – "бесстрашно за прибыль ожидать его государевы милости, и в том приборе никакого себе опасения не держать, питухов не отгонять".

"Царев кабак" стал источником настоящего народного бедствия. Пользуясь своими правами, "целовальники" беззастенчиво спаивали и грабили трудовой народ. Поэтому обличение кабака в повести приобретало особую остроту и актуальность.

Повесть не дает религиозно-моралистической оценки пьянства, а нападая на "царев кабак", обличает его как "непотребного учителя" и "христианских душ грабителя". Использованная форма церковной службы (малой и большой вечерни) в честь "трех слепителей вина и пива и меда, христианских лупителей и человеческих разумов пустотворцев" позволяет автору повести свободно развивать свою тему. Он проклинает "царев кабак" – "дому разорителя", причину "неистощимыя нищеты", злого "учителя", ведущего человека к "наготе и босоте".

Обличая "царев кабак", повесть изливает свой гнев на тех, кто способствует развитию пьянства, т. е. на правящие верхи. Автор предостерегает от пьянства, которое приносит одни беды и несчастья, лишает людей человеческого облика, нравственного достоинства.

Едкая ирония создается путем несоответствия торжественной формы церковных гимнов, песнопений, воспеваемых в них предметов – "царевым кабакам". Автор с иронией говорит о "новых мучениках", пострадавших от кабака, и завершает повесть житием пьяницы. Используя форму церковного проложного жития, автор показывает страшную картину нравственного падения человека и с иронией говорит: "Аще бы такия беды Бога ради терпели, воистину бы были новые мученики, их же бы достойно память их хвалити".

Явившись результатом роста классового самосознания демократических городских слоев населения, сатира свидетельствовала об утрате церковью былого авторитета во всех сферах человеческой жизни.

Демократическая сатира затронула существенные стороны феодально-крепостнического общества, и ее развитие шло рука об руку с развитием народной сатиры. Общая идейная направленность, четкий классовый смысл, отсутствие отвлеченного морализирования сближало литературную сатиру с сатирой народной, что способствовало переходу сатирических повестей в фольклор.

Опираясь на опыт народной сатиры, литературная сатира часто использовала формы деловой письменности ("судное дело", судебная отписка, челобитная), церковной литературы (церковная служба, житие). Основными средствами сатирического обличения являлись пародия, преувеличение, иносказание. В безымянных героях сатирических повестей давалось широкое художественное обобщение. Правда, герои еще лишены индивидуальных черт, это лишь собирательные образы той социальной среды, которую они представляют. Но они были показаны в будничной повседневной обстановке, их внутренний мир раскрывался впервые в сатирических характерах.

Огромным достижением демократической сатиры явилось изображение, впервые в нашей литературе, быта обездоленных людей, "наготы и босоты" во всем ее неприкрашенном убожестве^[1].

Обличая непорядки феодально-крепостнического строя, демократическая сатира не могла, однако, указать пути их устранения.

Демократическая сатира XVII в. сделала огромный шаг на пути сближения литературы с жизнью и заложила основы сатирического направления, которое развивалось в русской литературе XVIII в. и достигло небывалых вершин в XIX в.