Поэмы

Тяготение к эпосу, заметное в лирике Некрасова, особенно полно высказалось в его поэмах – лиро-эпическом жанре. Две поэмы тематически объединены: "Дедушка" и "Русские женщины"; последняя представляет собой цикл, состоящий из двух частей.

Поэма "Дедушка" (1870) неслучайно появилась в стихотворном сборнике 1856 г.: в 1855 г., после смерти Николая I, была объявлена амнистия декабристам. Некрасов сразу же откликнулся на это событие своей поэмой, точно так же, как и Л. Н. Толстой, начавший в 1856 г. повесть о декабристе, хотя его работа растянулась на долгие годы и переросла в замысел романа "Война и мир".

Некрасов знакомился с герценовскими изданиями – "Полярной звездой" и "Колоколом", пользовался мемуарами декабриста барона Розена, с которым был знаком, "Записками Μ. Н. Волконской". Ключевая идея поэм была высказана уже в "Дедушке":

Зрелище бедствий народных

Невыносимо, мой друг;

Счастье умов благородных –

Видеть довольство вокруг.

И в поэме "Дедушка", и в "Русских женщинах" Некрасов вырабатывает особый тип лиро-эпического повествования, который можно назвать мозаичным. Нет сюжета, как иногда говорят, "вытянутого в нитку", последовательной цепи событий, а есть ряд сцен, отдельных эпизодов, пейзажей, диалогов, составляющих некое художественное единство.

Особенно ярко этот принцип отразился в первой из поэм о русских женщинах – в "Княгине Трубецкой", текст которой состоит из двух частей.

В первой части описываются прощание с отцом, отъезд и путешествие по Сибири; реальные картины, перемежающиеся воспоминаниями о безмятежной юности и молодости блестящей светской красавицы, о поездке с мужем в Италию, о пережитом счастье, и вновь дорожные впечатления поездки, уже по Сибири. Вся эта часть построена на внутреннем контрасте: полусон-полуявь, борющийся с действительностью, светлые картины безмятежного прошлого, перемежающиеся с ужасной реальностью настоящего – путешествием в глубину Сибири.

Каждый такой эпизод замкнут в себе и напоминает лирическое развернутое стихотворение. Например, второй фрагмент описания пути – самый развернутый в этой части поэмы – открывается и завершается мотивом стремительного, упорного движения и контрастным чувством пережитого:

Вперед! Душа полна тоски,

Дорога все трудней,

Но грезы мирны и легки –

Приснилась юность ей...

В финале княгиню пробуждает от забытья кандальный звон: идет партия ссыльных по тому же пути, что прошел ее муж:

И не прогнать ей дум своих,

Не позабыться сном!

"И та здесь партия была...

Да, нет других путей...

Но след их вьюга замела.

Скорей, ямщик, скорей!.."

Скупыми намеками поэт рисует образ князя Трубецкого. В одном из эпизодов возвращения из Италии в Россию скрыта разгадка судьбы многих декабристов: молодой красавец, сказочно богатый, человек большого света, готов отдать все что угодно за достойную жизнь своей отчизны. Претекстом этого фрагмента служат многие более ранние произведения Некрасова, в том числе "Поэт и Гражданин".

Исчезли радужные сны.

Пред нею ряд картин

Забытой богом стороны:

Суровый господин

И жалкий труженик-мужик

С понурой головой...

Как первый властвовать привык,

Как рабствует второй!

Ей снятся группы бедняков

На нивах, на лугах,

Ей снятся стоны бурлаков

На волжских берегах...

Наивным ужасом полна,

Она не ест, не спит,

Засыпать спутника она

Вопросами спешит:

"Скажи, ужель весь край таков?

Довольства тени нет?.."

– Ты в царстве нищих и рабов! –

Короткий был ответ...

Вторая часть поэмы – разговор княгини с губернатором. Поэт рисует столкновение двух характеров: старого служаки, которому дан приказ во что бы то ни стало задержать эту женщину, и ее воля, ее настойчивость и ее победа. Упорство генерал-губернатора сломлено благородством, силой чувства, верностью долгу молодой женщины. Она отправляется дальше в путь, он потрясен тем, как она выдержала все искушения, все испытания и все угрозы.

Поэма "Княгиня Волконская" имеет подзаголовок: "Бабушкины записки". Дело в том, что Некрасов, работая над поэмой, воспользовался воспоминаниями Μ. Н. Волконской, в то время не опубликованными и хранившимися в архиве ее сына. По своему построению поэма более сложна, чем Назад. Она разбита на шесть глав. Первая глава скомпонована так, словно добродушная бабушка-княгиня пишет записки для своих внуков, завещая им железный браслет, выкованный когда-то ее мужем, их дедом, из собственной цепи каторжника. Глава эта содержит историю ее отца генерала Раевского, прославленного героя Отечественной войны 1812 г. Некрасов пользовался не только мемуарами Волконской, но и историческими сочинениями, посвященными той поре, поэтическими свидетельствами Жуковского (его поэмой "Певец во стане русских воинов"), воспоминаниями Пушкина о старом генерале (в одном из писем к брату). Вторая глава насыщена ощущением беды. Героиня уезжает из имения отца в Петербург и здесь узнает об участии мужа в заговоре, в восстании и о приговоре, вынесенном ему. Сразу же принимается решение:

...Пусть беда велика.

Не все потеряла я в мире.

Сибирь так ужасна,

Сибирь далека,

Но люди живут и в Сибири!..

Глава третья напоминает вторую часть "Княгини Трубецкой": в ней описана борьба, которую приходится выдержать за право отправиться к мужу, в Сибирь. Но здесь решившаяся на трудный путь и полную тягот жизнь молодая женщина борется уже с близкими людьми, бесконечно любящими ее, главным образом с отцом, который не может примириться с теми несчастиями, на которые она обрекает себя. Поэма дополняет "Княгиню Трубецкую" в том отношении, что отчетливо, в лаконичных, но выразительных деталях дорисовывает образ царя Николая I. В ответе княгине, написанном по-французски, император сначала пугает ее ужасами края, куда она пожелала поехать, а затем намекает на то, что возврат в таком случае для нее будет уже невозможен. Иными словами, угрозы мучителя ее предшественницы, княгини Трубецкой, повторяются не как собственная импровизация, а с чужих слов, со слов царя. Это было действительно нешуточное предостережение. Однако княгиня пренебрегает и этим зловещим "напутствием".

Четвертая глава – начало долгого пути. В ней появляется московский высший свет и цвет московской интеллигенции в салоне родственницы героини по мужу, княгини Зинаиды Волконской. Самое яркое впечатление этого последнего вечера, проведенного среди сочувственно настроенных, восхищенных ею людей (Некрасов вспоминает музыкантов, известных писателей Вяземского, Одоевского), оставляет встреча героини с Пушкиным, заехавшим проститься с ней. Они возвращаются к времени, проведенному вместе, когда отправленный другим царем, Александром I, в южную ссылку, поэт проделал часть пути с семейством генерала Раевского. Этот завершающий главу, самый развернутый в ней, да и во всей поэме фрагмент свидетельствует: Некрасов знал до мелочей жизнь Пушкина, который был объектом его самых пристальных наблюдений и раздумий. Строки, посвященные Пушкину в "Поэте и Гражданине", нс были случайностью. Н. А. Некрасов вновь, теперь уже в поэме, возвращается к размышлениям о побудительных мотивах труда истинного художника и дает им свое истолкование. А. С. Пушкин – бесспорный кумир Некрасова, который вспоминает, используя мемуары Раевской, 20-летнего поэта (в 1826 г., к которому относится повествование, ему уже было 27 лет), рисует образ человека непосредственного, живого, искреннего и, однако, погруженного в свой поэтический мир, занятого процессом творчества. Тогда Пушкин – поклонник и переводчик Байрона, увлеченный наблюдениями над природой, картинами, которые дадут ему импульсы для будущих романтических поэм, сейчас – занятый "Историей Пугачева". Н. А. Некрасов путает даты: замысел исторического труда о Пугачеве относится к гораздо более позднему времени, он возник только в начале 1833 г., как и поездка по местам пугачевского восстания, состоявшаяся осенью 1833 г. А. С. Пушкин не мог говорить об этом с Волконской. Н. А. Некрасов, смещая реальные факты, дает волю своему художественному вымыслу, рисует яркий образ Пушкина, открытого людям, которых он любил, но живущего в мире своих художественных идей. Героиня ловит себя на мысли:

Но, думаю, он не любил никого

Тогда, кроме Музы: едва ли

Не больше любви занимали его

Волненья ее и печали...

А. С. Пушкин в поэме наиболее полно и ярко определяет суть подвига декабристов, обращаясь к Μ. Н. Волконской:

Идите, идите! Вы сильны душой,

Вы смелым терпеньем богаты,

Пусть мирно свершится ваш путь роковой,

Пусть вас не смущают утраты!

Поверьте, душевной такой чистоты

Не стоит сей свет ненавистный!

Блажен, кто меняет его суеты

На подвиг любви бескорыстной!

Глава пятая – картины пустынного, сурового края, путь в декабрьскую стужу и метели по сибирским трактам. Некоторые происшествия могли бы стоить героине жизни (буран в открытой степи), а известия – посеять смятение и хаос в душе (ложный слух о том, что княгиню Трубецкую вернули с дороги). Самодовольные прохвосты в погонах, верные "царю и отечеству", вызывают отчаяние, но простые люди всегда находят для Волконской в своем сердце доброе слово. "Иркутское испытание", подобное тому, что произошло с Трубецкой, ей тоже пришлось выдержать, как и ужасный путь уже не на санях, а в тряской телеге по заснеженному сибирскому бездорожью, и, наконец, финальный счастливый эпизод: неожиданная встреча с Екатериной Трубецкой! Более сильная духом Волконская поддерживает ее в минуту душевной усталости:

Что мы потеряли? подумай, сестра!

Игрушки тщеславья... Немного!

Теперь перед нами дорога добра,

Дорога избранников Бога!

Шестая заключительная глава – последний перегон, совершаемый женщинами вдвоем, до Благодатского рудника, где содержатся декабристы на каторжных работах.

Таким образом, две поэмы не просто тематически объединены ("Русские женщины"), но и оказались сюжетно сведены Некрасовым в одно повествование, воспевающее подвиг женского самопожертвования. Последний эпизод, встреча с каторжанами-декабристами и с мужем в руднике – одна из потрясающих некрасовских картин человеческой скорби и радости. Она включает в себя мысль, которая придает ей особенное значение и силу, – мысль о богатствах народной души, всегда, в любых обстоятельствах жизни дающей свой отзвук чужой боли и горю. Вот этот знаменитый фрагмент, включенный в строфу шестой главы:

...Хочу я сказать

Спасибо вам, русские люди!

В дороге, в изгнанье, где я ни была,

Все трудное каторги время,

Народ! я бодрее с тобою несла

Мое непосильное бремя.

Пусть много скорбей тебе пало на часть,

Ты делишь чужие печали,

И где мои слезы готовы упасть,

Твои уж давно там упали!..

Ты любишь несчастного, русский народ!

Страдания нас породнили...

"Вас в каторге самый закон не спасет!" –

На родине мне говорили;

Но добрых людей я встречала и там,

На крайней ступени паденья,

Умели по-своему выразить нам

Преступники дань уваженья;

Меня с неразлучною Катей моей

Довольной улыбкой встречали:

"Вы – ангелы наши!"

За наших мужей

Уроки они исполняли.

Примите мой низкий поклон, бедняки!

Спасибо вам всем посылаю!

Спасибо!... Считали свой труд ни во что

Для нас эти люди простые.

Но горечи в чашу не подлил никто,

Никто – из народа, родные!

Некрасов впоследствии говорил, что поэма была встречена таким успехом, "какого не имело ни одно из прежних писаний". В значительной степени это было связано с поэтической формой, счастливо найденной им для лиро-эпического жанра. Если в лирических стихах поэта, как уже говорилось, чувствуется дыхание эпоса, то в эпических произведениях – сильнейшее воздействие лирической стихии и даже лирических структур. Тот же принцип фрагментарности стихотворных развернутых композиций, который так ярко дает себя знать в цикле "Русские женщины", определяет и поэмы "Саша", "Мороз, Красный нос", "Коробейники", и в особенности его последнее гениальное создание – поэму "Кому на Руси жить хорошо". Это произведение так навсегда и останется загадкой, некой великой тайной. Н. А. Некрасов начал работать над поэмой уже в 1860-х гг. (в 1866 г. был опубликован "Пролог"), но так и не завершил ее, труд был прерван смертью. Однако если в поэме нет полного осуществления замысла и о нем можно только гадать, то каким-то чудом появился финал, где все сюжетные и идейные линии оказались безупречно сведены воедино.

До сих пор остается невыясненной – и никогда не будет выяснена – композиция всего произведения. Споры о последовательности частей продолжаются до сих нор. Здесь в самом деле много странностей: в поэме два "Пролога" (в зачине и в "Крестьянке"); запоздалое вступление, притом перед последней частью; одни главки имеют названия, другие просто пронумерованы ("Последыш"). Сейчас текст поэмы печатается так: "Пролог"; "Последыш"; "Крестьянка"; "Пир на весь мир". Однако это не совсем точное отражение прижизненного издания. Ведь и тогда Некрасов не скрывал, что у него речь идет именно о фрагментах незавершенного произведения. В последнем сборнике "Стихотворений Н. А. Некрасова" (1873–1874) поэма публиковалась в такой последовательности: "Пролог"; часть первая (1865); "Последыш" (из второй части "Кому на Руси жить хорошо") (1872); "Крестьянка" (из третьей части "Кому на Руси жить хорошо") (1873).

Заключительной части, "Пира на весь мир", здесь еще не было: она будет опубликована только в 1876 г. Однако авторское примечание к ней в момент ее появления было таково: "Настоящая глава следует за главой “Последыш"". Однако "Пир на весь мир" должен завершать всю поэму, в нем к тому же есть и эпилог, связанный с образом Гриши Добросклонова.

Иными словами, в современных изданиях допускается изменение авторского текста или его компоновки на основе критического прочтения всей поэмы. Такое в работе текстологов часто случается: возможны или ошибки в силу невнимательности или спешки автора, или изменения самого замысла в процессе работы.

Однако текстология здесь ничем больше не может помочь. Разве только более отчетливыми комментариями, какие, к великому сожалению, чаще всего отсутствуют. Ответить же на капитальнейший вопрос о "последней воле" автора не представляется возможным по той простой причине, что ее нет.

Например, "Крестьянка" в одной из рукописей относилась ко второй части ("Из второй части"), что не отвечает содержанию сюжетного движения в поэме:

Попа уж мы доведали,

Доведали помещика,

Да прямо и к тебе!

В то же время "Пир на весь мир", как уже говорилось, имел примечание: "Настоящая глава следует за главой “Последыш”", т.е. возникает очевидная путаница в самих авторских предложениях (в прижизненном издании, напомним, за "Последышем" шла "Крестьянка"),

Как завершенное художественное целое поэма не существует, работа продолжалась, и чередование частей вполне могло измениться, как и сам текст. Ведь изменилась же, и существенным образом, последовательность "Повестей Белкина", когда Пушкин скомпоновал из них цикл; то же самое произошло и с "Героем нашего времени" Лермонтова, а позднее – и с "Записками охотника" Тургенева. Композиция поэмы "Кому на Руси жить хорошо" так и не была завершена до конца.

Принцип мозаичности, т.е. дискретности, замкнутости отдельных фрагментов текста, прослеживается и во всем построении поэмы (в ее делении на части), и в самих отдельных частях, распадающихся на главы:

Пролог

Гл. I. Поп; гл. II. Сельская ярмонка; гл. III. Пьяная ночь; гл. IV. Счастливые; гл. V. Помещик.

Последыш

(состоит из трех глав, но они не названы, а лишь пронумерованы)

Крестьянка

Пролог; гл. I. До замужества; гл. II. Песни; гл. III. Савелий, богатырь святорусский; гл. IV. Демушка; гл. V. Волчица; гл. VI. Трудный год; гл. VII. Губернаторша; гл. VIII. Бабья притча.

Пир – на весь мир

Вступление; гл. I. Горькое время – горькие песни (подглавки: Веселая, Барщинная, Про холопа примерного – Якова верного); гл. II. Странники и богомольцы (концовка выделена в отдельный фрагмент: "О двух великих грешниках"); гл. III. И старое и новое (подглавки: Крестьянский грех, Голодная, Солдатская); гл. IV. Доброе время – добрые песни (подглавки: Соленая, Бурлак, Русь); гл. V не имеет заглавия, по своим композиционным функциям – это эпилог.

Сцены пира, как и сам пир, заканчиваются на рассвете. Финал звучит символически. Странники и богомольцы засыпают, засыпают и семеро правдоискателей. А в это самое время счастливый человек – Гриша Добросклонов (прообразом его для Некрасова был Н. А. Добролюбов) – возвращается домой, распевая свою песню:

Доля народа,

Счастье его,

Свет и свобода

Прежде всего!

Поэт дважды повторит эту строфу: ею открывается и завершается "песенка" Гриши, но это центральный мотив всего творчества Некрасова.

Заключается "Пир на весь мир" песней, символически названной "Русь". Начальная и завершающая ее строфы представляют собой кольцевое обрамление, состоящее из инвариантных (тождественных) и вариативных строк:

Ты и убогая.

Ты и обильная,

Ты и забитая,

Ты и всесильная

Матушка Русь!..

Ты и убогая,

Ты и обильная.

Ты и могучая,

Ты и бессильная

Матушка Русь!..

Вновь перед нами появляется великий мастер стиха, который оперирует сложнейшими построениями, переводит возвышенную риторику, патетику в тончайшие ассоциативные связи, говорящие своим, образным, поэтическим языком, который подвластен только стихотворным формам. Ведь в этой перекомпоновке прежней художественной мысли в обратном потоке идей высказывается надежда, живущая в душе поэта о будущей счастливой России, как ни тяжело ее настоящее!

Ты и могучая,

Ты и бессильная

Ты и набитая,

Т ы и всесильная

Завершает поэму никак не озаглавленный текст (отмеченный римской цифрой V) – самая краткая в последней части, да и во всей поэме, подглавка, представляющая собой сжатый эпилог произведения. Вновь перед читателями Гриша Добро- склонов, даже в полусне мыслящий стихами, как истинный поэт. Последнее шестистишие – итоговая, обобщенно высказанная, центральная идея поэмы и одновременно развязка сюжета, обращающая нас вспять, к "Прологу" с его мучительными вопросами:

Быть бы нашим странникам под родною крышею.

Если б знать могли они, что творилось с Гришею.

Слышал он в груди своей силы необъятные,

Услаждали слух его звуки благодатные,

Звуки лучезарные гимна благородного –

Пел он воплощение счастия народного!..

Поразительный феномен гениальной поэмы Некрасова – ощущение завершенности, законченности произведения, не имевшего "последнего чекана", не получившего окончательной редакции умиравшего в этот момент автора, – заключается в том, что она оказалась пронизанной сквозными потоками идей, получающих органическое и интенсивное развитие, с тем чтобы в финале вернуться к своим истокам. Это еще один пример поразительного чувства формы, живущего в сознании великого художника, ведь повествовательные пространства поэмы очень велики, это самое развернутое из оставленных Некрасовым произведений.

Но это не просто итог поэмы, сам по себе замечательный своей внутренней цельностью, – это еще и итог всей творческой и жизненной судьбы поэта. С первых шагов своих он действительно знал "одной лишь думы власть, одну, но пламенную страсть". Лучше всего и точнее всего она была высказана им самим и тоже на исходе пути, в предчувствии неотвратимо приближающейся гибели:

Я призван был воспеть твои страданья,

Терпеньем изумляющий народ!

И бросить хоть единый луч сознанья

На путь, которым бог тебя ведет...

Умру я скоро. Жалкое наследство...