Общественная опасность преступления

Н. С. Таганцев, раскрывая понятие преступления, различал деяния вредоносные (фактически повлекшие вредные последствия) и опасные (создавшие лишь угрозу их фактического появления). Характеризуя в связи с этим опасность только как одно из возможных преступных последствий, автор полагал, что она всегда существует объективно, независимо как от самого факта осознания ее виновным, так и характера – умышленного или неосторожного; может либо прямо указываться в уголовном законе либо подразумеваться им; быть результатом не только действия, но и бездействия лица; грозить определенным или неопределенным благам и др. Помимо признания опасности видом преступных последствий некоторой группы деяний, Н. С. Таганцевым упоминались еще два ее смысловых значения в уголовном праве: как момента развивающейся вредоносной деятельности ("Злая и субъективно опасная воля, осуществляясь во вне, мало-помалу приобретает и объективную опасность, становящуюся все грознее и грознее...") и как одного из "существенных признаков, определяющих само понятие уголовно наказуемой неправды; объем и энергия этой опасности являются существенным моментом, служащим основанием для установления относительной уголовной важности деяния и для определения законодателем размеров уголовной кары"[1].

С подобного рода многообразием смыслового значения термин "опасность" использовался и другими учеными. Однако в последнем смысловом значении исключительно важную роль он приобрел после принятия Руководящих начал 1919 г., в ст. 5 которых сформулировано определение преступления как нарушение порядка общественных отношений, охраняемого уголовным правом, и при этом в следующей статье пояснялось; преступлением является действие или бездействие, опасное для данной системы общественных отношений. Примечательно, что опасность деяния здесь стала впервые на законодательном уровне рассматриваться в качестве обязательного признака всякого преступления (вне зависимости от того, повлекло ли оно фактическое причинение вреда) и ее направленность была увязана с угрозой для самой "системы общественных отношений". Уголовные кодексы РСФСР 1922 и 1926 гг., прямо не упоминая о такого рода системе, объявляли преступлением общественно опасное деяние, угрожающее уже "основам советского строя и правопорядку, установленному рабоче-крестьянской властью на переходный к коммунистическому строю период". В первоначальной редакции ст. 7 УК РСФСР 1960 г. преступление характеризовалось как общественно опасное деяние, посягающее на советский государственный строй, социалистическую систему хозяйства, социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права граждан, а равно иное, посягающее на социалистический правопорядок общественно опасное деяние, предусмотренное Особенной частью Кодекса. При подготовке проекта ныне действующего УК РФ его разработчики, желая "отказаться от идеологических штампов, а также подчеркнуть мысль о том, что уголовное право охраняет от преступлений не только общественные интересы, по и права и законные интересы каждого отдельного человека", предложили признавать преступлением не общественное деяние, а деяние, "причиняющее или создающее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству". Не восприняв идею замены термина "общественная опасность" на словосочетание "причиняющее вред или создающее угрозу причинения вреда", УК РФ 1996 г. вместе с тем с данным термином связал деяния, опасные для: 1) личности, 2) общества и 3) государства (ч. 2 ст. 2).

Было бы ошибкой считать, что такого рода идея возникла на пустом месте. Ее появление обусловлено целым рядом причин, главной из которых являются весьма неоднозначные представления об общественной опасности преступления. Эта неоднозначность находит свое выражение в решении всех или почти всех основных вопросов понятия общественной опасности преступления, и прежде всего о том, что касается главного: ее сути. Довольно часто она увязывается со способностью деяния причинять какой-то вред, вследствие чего общественную опасность обозначают как материальное свойство преступления. Но существуют и другие взгляды. Так, например, П. А. Фефелов полагал, что сущность общественной опасности заключена нс во вредоносности деяния, а его способности служит "социальным прецедентом" (примером для подражания), создавать угрозу повторения антиобщественного поведения[2]. Предполагая концептуально иное решение вопроса, данная точка зрения вызывает как поддержку, так и возражения, поскольку примером для подражания могут выступать и законопослушные формы поведения, и, следовательно, подобного рода свойство деяния нельзя связывать ни с сущностью общественной опасности, ни с преступлением как таковым; при преступной небрежности вряд ли вообще обоснованно говорить о подражании людей; подражание относится не к самой общественной опасности, а к реакции людей на антиобщественные деяния; и т.д. Не трудно заметить, что эта позиция в своем логически развернутом виде ведет к признанию опасным того, что способствует проявлению в будущем иной опасности и, в конечном счете, вопрос о се понимании оставляет открытым.

Признавая более обоснованным взгляд на общественную опасность как на некоторого рода вредоносность деяния, следует обратить внимание на то, что она имеет две формы выражения: реальное причинение вреда и создание реальной угрозы его причинения. Ставя фактически знак равенства между общественной опасностью преступления и опасностью его для общественных отношений, в советской юридической литературе проводилась мысль о том, что реально нанесенный преступлением материальный или нематериальный вред – это вред, причиненный одновременно как конкретным физическим или юридическим лицам (если таковые имеются), так и общественным отношениям. В связи с этим был поставлен вопрос о так называемом "механизме причинения вреда общественным отношениям", их "взломе", "дезорганизации" и т.п. в каждом конкретном случае. Единого решения данного вопроса выработать не удалось. Приверженцев этого взгляда объединяло то, что все они характеризовали последствия преступления как изменения, возникающие в общественных отношениях в случаях, когда они выступают как объект посягательства.

Не всегда однозначно характеризовалась и "природа" возможности наступления преступных последствий, т.е. вторая форма выражения опасности посягательств: в одних работах угроза причинения вреда общественным отношениям рассматривалась в качестве признака самого совершаемого деяния; в других – разновидностью последствий преступления. Говоря о физическом характере "природы", тем нс менее подчеркивалось: она представляет собой определенный этап развития объективной стороны, который состоит в том, что преступное действие полностью совершено и уже вызвало во внешнем мире некоторые изменения, но эти изменения пока не привели, однако способны были при дальнейшем развитии событий привести к наступлению преступного результата. Следует заметить, что в концентрированном виде рассматриваемая концепция общественной опасности нашла свое отражение в теоретической модели УК РФ в виде формулы: "общественно опасным признается такое действие или бездействие, которое причиняет или создает возможность причинения ущерба социалистическим общественным отношениям, охраняемым уголовным законом".

В том, что в действительности могут иметь место преступления, в результате которых какой-либо вред фактически уже наступил, либо только должен был наступить, сомнений ни у кого из ученых не вызывает. Вопрос в другом: насколько соответствует такое решение вопроса смысловому значению термина "опасность"? Трудно не согласиться с теми авторами, которые, ссылаясь на то, что опасность есть категория возможного (должного), но не сущего, признают нс совсем корректным использование данного термина в случаях, когда опасность реализовалась в причинении вреда. Другие же, соглашаясь с тем, что применительно к реализованной опасности вернее говорить о степени тяжести преступления, о глубине поражения нравоохраняемого блага и т.д., утверждают что "наука и практика уголовного права пока не предложила более правильного термина, хотя очевидно, что мера вредоносности уже совершенного преступления не укладывается в понятие “опасность” в общепринятом его значении"[3].