Норма и некодифицированная речь

С понятием литературной нормы нам придется встречаться еще не раз при изучении системы русского языка, поэтому остановимся на нем подробнее. Понятие нормы является как лингвистическим, так и социально-историческим. Из приведенного выше определения вытекают такие признаки нормы, как обязательность для пользующихся языком и распространенность, привычность, относительная устойчивость при исторической изменчивости, а также соответствие системным возможностям и тенденциям развития языка. В плане культуры речи наиболее важными признаками нормы являются устойчивость и изменчивость.

Если бы норма не была устойчивой, если бы она легко подвергалась внешним или внутренним воздействиям, языковая связь не только между отдаленными, но даже между ближайшими поколениями была бы поставлена под угрозу. Устойчивость нормы во многом обеспечивает преемственность культурных традиций народа, возможность появления и развития национальной литературы. Устойчивость литературной нормы пропагандируется школой, важную роль в ее распространении играют средства массовой информации. Этот в известной степени консерватизм литературного языка, эталонность речи старших поколений, особенно зафиксированной в произведениях мастеров художественного слова, являются объективно необходимыми в нашей культуре, ориентированной на письменную традицию, и предохраняют норму от необоснованного разрушения.

Именно в силу общности литературной нормы мы и сегодня еще можем без значительных усилий читать пушкинские строки, написанные в XIX в. В то же время произведения XVIII в., созданные в высоком стиле, т.е. в рамках иной нормы, оказываются значительно труднее для нашего восприятия.

Разумеется, устойчивость нормы не абсолютна, а относительна. Норма, как и все в языке, медленно, но непрерывно развивается, она имеет динамический характер. Постоянное взаимовлияние различных ответвлений русского национального языка, историческое развитие его системы, а также контакты с другими языковыми системами приводят к вариантности, а затем и изменению норм. Одно и то же явление в разные периоды жизни языка может сначала быть за пределами нормы, затем стать ее частью, а после вновь оказаться вне нормы. Новомодные тюркские заимствования собака или лошадь вместо исконно славянских пес и конь когда-то, наверное, резали слух нашим предкам не меньше, чем сегодняшние мерчендайзер и пруф-ридер. Но со временем они стали привычными и домашними. Современный молодой человек вряд ли назовет свою подругу очаровательной или восхитительной, он, возможно, предпочтет прикольную, хотя для его родителей данное слово, и это справедливо, находится за пределами нормы. Таким образом, язык постоянно отбирает средства выражения, иногда этот выбор в силу различных причин оказывается сделать непросто, и тогда одновременно сосуществуют несколько вариантов нормы.

Без преувеличения можно сказать, что вариантность норм является неизбежным спутником развития языка.

На том или ином этапе развития языка варианты могут находиться в разных отношениях друг с другом. В одних случаях их позиции являются одинаковыми, равноправными. Например: праче/ш/ная и праче/ч/ная; /дэ/льта и /д'э/льта; бе/р'о/ста и бе/р'э/ста́; выстрогать и выстругать; по боку и побоку; быстры и быстры; ветры и ветра; гусаров и гусар; колен и коленей; бойчее и бойче; осыплешь и осыпешь; лакомься и лакомись; вторгшийся и вторгнувшийся.

В других случаях позиции вариантов являются дифференцированными, т.е. они различаются в том или ином отношении: семантическими, стилистическими, эмоционально-экспрессивными оттенками, сочетаемостью, степенью, широтой и сферой употребительности. Так, глагол блестеть может иметь формы блестишь, блестят и блещешь, блещут, но последние более часты в поэтической, образной речи. Ср.: Слезы блестят у нее на глазах (Б. Горбатов) и Алмазами и смарагдами блещут сучья, одетые кружевом инея (М. Горький). Формы блещешь, блещут употребляются также в переносном значении — отличаться какими-либо достоинствами: Мы видели много артистов, не блещущих ни умом, ни образованием (Л. Леонидов).

Литературный язык в последнее время испытывает активную атаку со стороны бытовой лексики, вторжение иноязычной лексики. Это существовало всегда, и любой живой язык на протяжении всей истории противостоял таким атакам, умея развиваться и сам себя защищать. Но сегодня речь идет о том, чтобы средства массовой информации, в первую очередь электронные, не создавали благодатной почвы для нежелательных процессов.

Выделяются три группы нарушений литературных норм, которые характеризуют современное состояние русского языка. Это системные, культурно-речевые и этические нарушения. Системные нарушения сравнительно редки в речи профессионалов СМИ. Наибольшее же число языковых ошибок связано с несоблюдением культурно-речевых норм, которые закреплены кодифицированными правилами и рекомендуются авторитетными изданиями. Третья группа нарушений касается этических и эстетических аспектов культуры речи, исторически сложившихся и устоявшихся правил публично звучащей речи, в которой запрещалось употребление слов, ранее называвшихся непечатными. По поводу такого рода лексики надо заметить, что ее публичное использование шло вразрез с русской культурной традицией. Не в пример английской или испанской речи, где обеденная лексика довольно легко воспринимается слушающими, в русском публичном общении площадная брань, отрицательным образом характеризуя говорящего, одновременно унижает слушающего, навязывая ему низменные речевые стереотипы. При этом если системные ошибки и нарушение норм культуры речи совершаются бессознательно, этическая составляющая речевой культуры нарушается целенаправленно, и эти нарушения возникают тогда, когда экспрессивная сторона высказывания преобладает над смысловой. Указанные факты говорят о необходимости целенаправленной работы и филологов, и учителей русского языка над формированием у детей сознательного отношения к использованию языковых средств, подлинной культуры речи, предполагающей владение литературной нормой. Необходима и просветительская работа, и языковая критика со стороны специалистов.

Литературная норма всегда предполагает сохранение функционально-стилистически дифференцированных вариантов, потому что любая система тем более устойчива, чем сложнее ее структура. Любое чрезмерное упрощение языковой системы может лишить ее способности выполнять присущие ей разнообразные функции, вытеснить ее из традиционных сфер употребления.

Рассмотрим русскую языковую ситуацию в целом. Прежде всего отметим различия между языковой ситуацией в современном городе и в сельской местности. В условиях города сосуществуют такие разновидности русского языка, как: литературный язык (представленный двумя системами: кодифицированный литературный язык и разговорная речь) и городское просторечие. Периферийное положение занимают жаргоны разного типа.

Носители литературного языка — это люди образованные, как правило, родившиеся и выросшие в городе. Носители просторечия — это горожане по рождению или месту жительства, не вполне или совсем не овладевшие нормой. Отметим, что лица, пользующиеся разговорной речью, не являются носителями просторечия или диалектов. Они используют разговорную речь прежде всего в ситуации неофициального, спонтанного, непосредственного общения — независимо от темы разговора. Различия разговорной речи и кодифицированного литературного языка видны из следующих примеров: Скажите, пожалуйста, как пройти в метро? — Метро сюда?; Какого размера эти ботинки? — Какой размер эти черные? Человек, который "говорит, как пишет", воспринимается нами неодобрительно.

Но не стоит считать, что разговорная речь ненормированна. Просто в ней, как и в диалекте, понятие нормы достаточно широко, велика синонимия языковых единиц и моделей. В то же время говорящие могут использовать в своей разговорной речи элементы литературного языка и просторечия, даже диалекта, намеренно, в целях языковой игры. В этом отличие русской языковой ситуации от чешской, например, или немецкой. Кандидат в бундестаг, выступающий перед своими избирателями на баварском диалекте, будет принят с симпатией, в отличие от его русского коллеги, который попытался бы откровенно якать или окать. В то же время академическая лекция, прочитанная в "английском" стиле, т.е. в разговорной манере, равно шокирует и немца, и русского, и серба. А русский житель сельской местности, получивший образование в городе, может дома переходить на диалект, чтобы не слишком выделяться, не получить упрека, что он "задается". По сути, это проявление диглоссии (двуязычия) — использования двух разных языковых систем в зависимости от ситуации общения и окружения, о чем писал еще Л. В. Щерба.

Конечно, среди жителей города немало людей, которые в прошлом были носителями просторечия или диалекта или просто не получили минимального образования. В их речи могут встречаться реликты нелитературных разновидностей языка. Наиболее устойчивы реликты в фонетике. Изучение степени живучести разных фонетических особенностей представляет особую задачу. Например, сохранение фрикативного г или билабиального в, как правило, не вызывает сомнений во владении литературной нормой, тогда как цоканье в литературный язык не проникает совсем. Нарушение норм морфологии и синтаксиса чаще имеет место в ударении отдельных слов или формах родовой принадлежности существительных: туфля — туфель, яблоко — яблок. Подчеркнем, что овладение литературной нормой не приходит с возрастом и не дается от рождения, оно происходит в определенных социальных условиях и часто требует значительных усилий от говорящего.

За пределами литературного языка находится частично и так называемое просторечие. В данном случае под просторечием понимается речь той части населения, обычно городского, которая по тем или иным причинам не приобщилась к литературным нормам. Для просторечия характерны прежде всего различного рода неправильности, отступления от литературных норм, их нарушение. Это может относиться к произношению слов (храбер вместо храбр, шинель через [э], а не [е], ярмонка вместо ярмарка), их ударению (хозяева вместо хозяева, центнер вместо центнер, цену вместо цену), значению (цвет вместо цветок; через — из-за чего-нибудь, по какой-нибудь причине: опоздал через него вместо из-за него), словоупотреблению (холостая вместо незамужняя, играть значение вместо роль), к морфологическим формам (яблоков вместо яблок, ширше вместо шире, чулков вместо чулок, цыганин вместо цыган), синтаксическим конструкциям (по ягоды вместо за ягодами, шестеро котят вместо шесть котят). Просторечие как речь недостаточно образованной части населения одно время теряло свою социальную базу. Сегодня, когда подрастающее поколение в силу социальных процессов нередко не получает даже неполного среднего образования, а средства массовой информации зачастую ориентируются на нелитературные речевые образцы, языковая ситуация может снова измениться. Для сохранения литературной нормы требуются существенные усилия и со стороны специалистов-русистов, и со стороны государства.

Приведем еще примеры варьирования языковых норм.

Формы существительных мужского рода родительного падежа ед.ч. на -у, -ю (бензину, чаю) являются разговорными по сравнению с нейтральными на -а, -я (бензина, чая).

Из двух вариантов ударения по воду — по воду, на воду — на воду, второй — разговорный.

В словах бочечный, бутылочный, войлочный, копеечный произношение шн на месте орфографического чн является устаревающим. То же самое относится к произношению твердого согласного перед орфографическим е в словах демонтаж, деморализация, депо, дефект. Этот согласный в настоящее время надо произносить мягко.

Из вариантов разлив и розлив (переливание из больших сосудов в меньшие) последний употребляется только в профессиональной речи: Продажа вина в розлив.

Стилистически дифференцированны варианты прилагательных мужского рода с ударным окончанием -ой и безударным -ый: уставный —уставной, договорный — договорной и т.п. В официально-деловом стиле (особенно в письменной его разновидности) используется безударное окончание.

Между вариантами происходит постоянная борьба, их равноправие — обычно временное явление, как бы долго оно ни имело место. В конце концов один из них уступает место другому как основному, а сам либо переходит в разряд второстепенных, либо совсем уходит с языковой сцены. Например, из форм цыганы — цыгане А. С. Пушкин предпочитал первую. Однажды он заметил:

"Кстати о грамматике, я пишу цыганы, а не цыгане". Впоследствии под влиянием исконно русских названий народностей с суффиксом -ане это заимствованное слово приобрело в именительном падеже множественного числа окончание -е. Но еще в вышедшем в 1957 г. 47-м томе Большой советской энциклопедии указывался как наиболее распространенный вариант с окончанием -ы: "Цыганы, цыгане (самоназвание рома, ед.ч. ром) — народ, связанный происхождением с кочевыми народами Северной Индии". И только в 17-томном "Словаре современного русского литературного языка" АН СССР окончание -е в данном случае признается литературным, а -ы просторечием.

При неравенстве вариантов главным считается межстилевой вариант, который может использоваться не только в нейтральном стиле речи, но и в других (например: бензина, чая, цыгане).

Нормы языка можно сравнить со стрелкой компаса. Хотя эта стрелка и не всегда бывает в состоянии полного покоя, однако, только ориентируясь на нее, можно выбрать правильный путь. Такова ситуация и с языковыми нормами.

С течением времени в литературном языке в силу расширения его социальной базы нарастает тенденция к демократизации, или либерализации, — сближению норм книжно-письменной и разговорной речи. Сегодня некоторые исследователи говорят о взаимопроникновении стилей, некоторые — даже об упрощении стилевой системы русского языка, исчезновении высокого стиля. Расширение границ литературного языка, его состава, размывание нормы резко повышает обычные темпы языковой динамики, создает нежелательный разрыв в преемственности традиций, в целостности культуры. Интересно, что эти процессы идут прежде всего в речи достаточно образованной части общества — журналистов, писателей, студентов. Поэтому их нельзя списать только на незнание нормы.

Профессионалы, работающие с языком, оправдывают себя тем, что язык отражает переход от тоталитаризма, авторитарного единообразия к свободе самовыражения, разнообразию. Но всегда ли разрушение — в частности, языковой нормы — приводило в человеческой истории к последующему созиданию? Путь от латинского языка к самостоятельным литературным языкам Новой Европы занял почти тысячу лет. В погоне за беспредельной свободой выражения часто кроется утрата исторической памяти и неуважение к своему отечеству. Агрессивная некомпетентность, безапелляционность суждений, сознательная неряшливость речи — это проявление не нового языкового вкуса и демократизма, а откровенное безвкусие, не внутренняя свобода, а зависимость от толпы.

Конечно, живой язык может существовать, только постоянно меняясь (так, в современном русском языке отмечается тенденция к развитию аналитизма при сохранении в целом флективного строя). Но когда мы говорим о состоянии языка, мы обычно имеем в виду те преобразования, которые происходят в речевом поведении его носителей. Это поведение формируется в значительной мере в семье, а затем на него начинает влиять окружение человека: школа, социальная группа, СМИ.