Неоевразийство

Идеи евразийства, во многом утопические и в чем-то дискредитировавшие себя, казалось бы, ставшие достоянием истории, получили после распада СССР второе рождение в так называемом неоевразийстве. Сам факт стремительного разрушения громадного централизованного государства, в результате которого единая территория многовековой империи, как указывалось выше, оказалась как бы разорванной на множество фрагментов, причем не только по линиям государственных границ, но и на этнонациональные, региональные, конфессиональные и иные составляющие, породил новые споры и дискуссии о судьбах и перспективах России.

Среди авторов, уделяющих преимущественное внимание фактору месторасположения государства, отнюдь не наблюдается единства. Часть из них пытается строить геополитический анализ положения России в современном мире на путях органического сочетания территориально-географического аспекта с культурно-историческими, этнонациональными, конфессиональными и иными аспектами.

В этом направлении особенно интересными представляются изыскания Б. С. Брасова, А. С. Панарина, Э. А. Позднякова, для которых характерна ориентация на дальнейшее развитие отдельных идей, выдвигавшихся в свое время II. Я. Данилевским и евразийцами, – разумеется, с учетом современных реальностей.

Охотно и нс особенно разборчиво идеи традиционной геополитики применительно к статусу и роли России в современном мире используются представителями так называемого патриотического, или националистического, направления. Из их рассуждений можно сделать вывод, что сам факт обладания огромными территориями будто бы дает право тому или иному государству доминировать над соседними регионами и странами. На основе своеобразного симбиоза территориально-географических построений традиционных геополитиков с не всегда адекватно понятыми воззрениями российских евразийцев предпринимаются попытки выдвижения разного рода псевдогеополитических построений. Здесь гипертрофированное внимание уделяется территориально-пространственному фактору, густо замешенному на географическом детерминизме.

По мнению неоевразийцев, контроль над Евразией, этим последним оплотом традиционализма, – мистическое предназначение, геополитический императив России. При этом склонность к сакрализации географии и территориальному мистицизму зачастую идет рука об руку с разного рода сверхполитизированными и идеологизированными выкладками великодержавного, конспирологического или иного характера. Зачастую под маской классических геополитических построений скрываются вольные фантазии на тему пространства, политики и истории. Предлагается, в сущности, неоимперская перспектива России. Во множестве работ, которые вряд ли можно отнести к числу научных и заслуживающих внимания, эти идеологи от геополитики пытаются обосновать внешнеполитические позиции тех сил, которые выступают, по сути дела, за реванш, т.е. за восстановление либо СССР, либо границ Российской империи до 1917 г., либо за какой-либо иной, не менее экзотический сценарий.

Это касается, например, идеи соборности, согласно которой каждый отдельно взятый индивид, каждая группа, слой, класс рассматривается как неразрывная часть целого. Самоотречение и служение, доходящие до самопожертвования во имя общего дела, возводятся в ранг высшей добродетели, якобы составляющей отличительную особенность России. Утверждается, что России будто бы изначально присуще единство "верхов" и "низов", власти и народа, идеалов и интересов. Однако непредвзятый анализ истории России не дает оснований, подтверждающих столь идиллическое ее видение, и тем более оно не соответствует нынешним реалиям.

В построениях неоевразийцев явно ощущается влияние тезиса С. Хантингтона, который полагал, что если XX столетие было веком борьбы идеологий, то XXI столетие станет веком столкновения цивилизаций.

Но притягательность идеи Хантингтона состоит в том, что в нем некоторые межэтнические и межклановые конфликты получают статус цивилизационных, а это позволяет использовать псевдоцивилизационную и вероисповедную риторику для достижения местнических и сепаратистских целей. Установки, предполагающие однозначный выбор, сделанный Россией в пользу Востока за счет Запада, несостоятельны по сути и ничего хорошего ни России, ни ее народам не сулят. В этом контексте ущербными представляются и позиции крайних западников, которые считают однозначной идентификацию России с Западом и обосновывают необходимость геополитической интеграции с Европой и США.

С позиций территориально-пространственного императива трактуют геополитику России и те авторы, которые сознают недостатки и даже ущербность евразийских идей. Речь идет прежде всего о сторонниках так называемой умеренно изоляционистской концепции, которую можно охарактеризовать как альтернативу традиционно имперским моделям развития России. Так, В. Л. Цымбурский пытался обосновать концепцию "Остров Россия", согласно которой Россия изображается в виде некоего континентального острова, занимающего огромное пространство, простирающееся от романо-германского этноцивилизационного ареала на Западе до Китая на Востоке.

При этом декларируется территориально-политическая самодостаточность России, поскольку, несмотря на отделение стран Прибалтики, Центральной Азии, Закавказья, Украины, Белоруссии и Молдавии, наша страна, по его мнению, не утратила сущностных характеристик. Эта позиция характеризуется признанием нынешних государственных границ как естественных и оптимальных для России. Нынешняя территория России примерно соответствует ее естественным географическим пределам, в которых она находилась в XVII в., в допетровский период. Все ее беды связаны со стремлением слиться с Европой или подчинить ее своему влиянию, а также с экспансией на юге и востоке по отношению к территориям, называемым автором проливами. Причем из числа последних исключаются Урал и Сибирь, которые ко времени их завоевания представляли собой "ничейное пространство", а присоединившись к России, дополнили ее естественную геополитическую нишу.

При оценке позиций неоевразийцев следует исходить из того очевидного факта, что в поисках оригинальных путей социального и политического переустройства России в качестве образца они склонны предлагать различные варианты проектов, выдвигавшихся евразийцами в 20–30-х гг. прошлого века, которые были склонны чрезмерно преувеличивать фактор ее самобытности, самоценности и особой миссии.

Вслед за славянофилами и евразийцами эта группа авторов явно преувеличивает фактор самобытности и особого пути развития России, которая рассматривается как специфическая цивилизация, противопоставляемая прежде всего Западу, но редко когда сколько-нибудь внятно расшифровывается, что именно под этой цивилизацией понимается.

Однако многие идеи, заимствованные у славянофилов и евразийцев, уже в период своего появления оказались эрзац-идеями, во многом устаревшими. Эти авторы противопоставляли и противопоставляют Россию остальному миру, во всяком случае европейскому человечеству, по лекалам известного мифа рассматривая ее как "Третий Рим", который сделает невозможным появление "Четвертого Рима". При таком подходе антиномия "Россия – Запад" принимает вид вульгарных противопоставлений типа "хорошая Россия – плохой Запад".

Заключая данную главу, можно утверждать, что в российском национальном сознании нет и не может быть какого бы то ни было единого, раз и навсегда установившегося понимания или видения остального мира. Оно носит весьма сложный, многослойный, противоречивый характер.

В условиях прогрессирующей эрозии несущих конструкций общественно-политической системы, разрушения социальных связей, упадка культуры, характерных для кризисных периодов, наблюдается оживление попыток мифотворчества, идеализации далекого прошлого, вызывания духов предков, представляемых в героическом ореоле, которые в совокупности кристаллизовались в слогане "Россия, которую мы потеряли" и ему подобных.

Можно предположить, что это болезненная интеллектуальная реакция на распад "великой державы", утрату национальной традиции и т.д. В то же время следует отметить, что примерно полтора последних десятилетия стали периодом, когда Россия, по сути, преодолела комплекс побежденной страны и начала восстанавливать статус великой державы, способной решительно отстаивать жизненно важные национальные интересы на мировой арене.