Музыкальный язык как культурный коммуникативный код

Музыкальный язык сегодня представляет один из центральных объектов теоретического музыкознания, изучение которого пришло на смену классической теории средств и техники композиции. Формально появление этого выражения можно наблюдать где-то с конца XVIII в.; в современной интерпретации понятие связывается в значительной степени с семантикой, системами и механизмами образования значений и смыслов.

Интерпретация системы средств не только как материала для сочинения по определенным правилам, а как некоего кода, шифрующего художественный смысл, изменила методологическую парадигму: встал вопрос, каким образом коммуницирует человек с музыкой. Это вопрос принципиальный для современной информационной культуры, которая позволила передать машине не только функции фиксации звучащего произведения (еще и с возможностью редактирования), но и сочинение музыки. Однако именно этот процесс - формализация музыкального языка, его своеобразный "машинный перевод" - обнажил с колоссальной остротой традиционную проблему корреляции материальных и идеальных структур.

Компьютер вполне успешно справился с моделированием музыкального текста в определенных, заданных человеком координатах - жанре, стиле, форме. Но имитации, построенные методом выбора вариантов по определенному ряду параметров, позволили "невооруженным ухом" услышать отличие машинных музыкальных текстов от моделируемых оригиналов. "Стохастические" композиции культурным слухом оцениваются чаще всего как схематические, недостаточно художественно убедительные, не обладающие силой экспрессии и духовностью.

Вопрос недоступности создания машиной высокохудожественного образца порождается практической невозможностью проанализировать шедевры с глубиной, достаточной для моделирования эстетически полноценного текста. Эту слабость теоретической музыкальной науки и даже всего цикла гуманитарных наук можно объяснить, с одной стороны, инерцией идеологии романтической культуры - задолго до компьютерной эры было осуждено тщетное стремление "поверить алгеброй гармонию" - невозможность рационально постигнуть тайну гениального творения, рождение которого объяснимо талантом, вдохновением, озарением, интуицией. Однако не стоит упускать из виду и то обстоятельство, что "исчислению" (алгеброй, математикой, геометрией) подвергается почти исключительно "материя" музыки, ее звуковая ткань, архитектоника звучания. В этом и заключена проблема: совершенство художественного текста несводимо исключительно к структурным свойствам объекта. Совершенство - это оценка социально-психологически и исторически релятивная, это отношение автора-человека к художественной реальности.

Вообще способность общества атрибутировать исключительный по художественной ценности текст относится к таинственным закономерностям художественной культуры. Пока не сформулирован закон, по которому общество длительное время "не забывает" Lamento Дидоны Перселла, "Грозу" Вивальди из "Времен года", "Полонез" Огиньского, первую часть "Лунной" сонаты Бетховена, похоронный марш из сонаты b-moll Шопена и многое другое.

Возникает предположение, что история и культура производят фильтрацию информации, просеивают и отжимают массы текстов, определяя модели, способные формировать слуховые эталоны по координате значений, смыслов языка художественного "сообщения". Классические хиты - своеобразные смысловые алгоритмы, тексты, в которые шифруется и компактно упаковывается жизненно важнейшая для человека информация. В них наиболее лаконично, "множественно и концентрированно" (Л. Мазель) собраны музыкально-лексические фигуры, образующие эталоны для последующего многократного музыкально-речевого тиражирования.

Исследования восприятия смысла элементов, средств музыки ведутся достаточно интенсивно, особенно во второй половине XX в., в разных направлениях психологии, в том числе на стыках научных дисциплин. В России эти традиции идут от С. Беляевой-Экземплярской (1916), Е. Мальцевой, Б. Теплова, Н. Гарбузова. Но эти ученые фокусировались на наблюдении чувствительности человека к звукоразличению. И только к началу 1970-х гг. музыкальная психология накапливает материал по смыслоразличительным свойствам музыкального слуха. Опыты Лаборатории музыкальной акустики Московской консерватории были описаны в статьях сборников "Музыкальное искусство и наука" (1970, 1973, 1978), обобщены в монографии Е. Назайкинского "О психологии музыкального восприятия" (1972). Семантика средств музыки, значений и смыслов, слышимых человеком в музыкальном звуке, составляет основу его фундаментального исследования "Звуковой мир музыки" (1988). Образные представления человека о параметрах звука - высоте, тембре, длительности, динамике - описаны как некие алгоритмы социально-психологических моделей распознавания.

Семантика музыкально-языковых структур возникает, существует, частично стирается, трансформируется, исчезает (неизвестно - совсем или на время). Очень важное свойство музыкального языка как коммуникативного кода заключается в том, что со временем семантический потенциал средств наращивается, увеличивается, наслаивается. Поколения, отстоящие от композитора, наделяют средства музыки - звуковые элементы и, главное, музыкально-речевые фигуры - новыми значениями.

Может быть, есть жесткая закономерность в падении культуры восприятия классической музыки и состояния ее теории. Музыковедение слишком долго было замкнуто на технологизм, тотальную грамматикализацию, в том числе определявшую стратегию обучения музыке. Восприятие (как переживание и понимание) музыки в информационном обществе может и должно быть поставлено на иной уровень изучения. Причем совершенно очевидно, что современная картина может стать отчетливой только в сопоставлении с культурно-историческими моделями.