Модернизация и демократия

В публицистике и обыденном сознании, а иногда и в политических аналитиках звучит позиция, согласно которой модернизации должно предшествовать изменение институтов, которое, в свою очередь, предполагает изменение ценностей. В этом случае возникают вопросы. А что определяет развитие ценностей? Откуда появляются новые — "модернизационные" — ценности? Ценности определяют нормы, или нормы (институты) формируют ценности?

Ответы на эти вопросы зависят от конкретной ситуации. Если речь идет о долговременной эволюции, то складывающиеся институты выражают динамику ценностных ориентации, оформляя и закрепляя их. Если же речь идет о целенаправленной модернизации, то это предполагает управление культурными изменениями, что возможно только в случае внятной политической воли, задающей новые нормы, рамки, правила жизни. Тем самым включается механизм культуры, закрепляющий и транслирующий эти правила нового опыта.

Концепция модернизации как исторического прогресса возникла в эпоху Просвещения в качестве выражения убеждения в том, что научно-техническое развитие даст человеку власть над природой и возможность обустройства справедливого общества. Более того, утверждалось (например, А. де Кондорсе), что развитие экономики неизбежно приведет к изменениям в культуре и нравственности.

С индустриализацией экономика выходит на первый план, и уже политика рассматривается как "концентрированное выражение экономики", а главной задачей государства и политического класса становится обеспечение и поддержка экономического развития и экономических интересов. Тем самым роль изменений в культурной сфере либо просто игнорировалась, либо недооценивалась.

Две главные концепции в рамках такого понимания модернизации восходят к А. Смиту и К. Марксу. Согласно первой рыночная экономика, капитализм выступают главным мотором модернизации. Согласно второй рост индустриального рабочего класса приведет к захвату им власти (диктатуре пролетариата), социалистической революции, ликвидации частной собственности, государства и в итоге — к бесклассовому обществу, в котором восторжествуют гуманистические ценности. Противостояние этих двух концепций после Второй мировой войны приобрело характер противоборства двух сверхдержав, соответствующих мировых систем и идеологий. Показательно, что при всей ярости ости этого противостояния обе они ориентировались на экономический рост и модернизацию.

Поиски "третьего", или "особого", пути модернизации в послевоенный период оказались малосостоятельными, так же как и попытки объяснить "слаборазвитость" внешней эксплуатацией. Более эффективной оказалась интеграция в глобальные экономические связи: производство дешевых товаров для мирового рынка запускает механизм экономического роста, вложение доходов от экспорта в социальный и человеческий капитал формирует квалифицированную рабочую силу, способную порождать высокую добавленную стоимость на производстве высокотехнологичной продукции, экспорт которой приносит еще большие доходы, что способствует росту урбанизации, городского среднего класса. А когда его ряды достаточно расширяются, становится невозможно остановить его запрос на институты либеральной демократии. Примеры стран Юго-Восточной Азии, Индии, Бразилии, Китая, ЮАР в этом плане достаточно наглядны.

История показала, что правильны обе точки зрения, но не каждая в отдельности, а именно вместе и во взаимодополнении. Важны не просто институты сами по себе, а то, ради чего эти институты существуют.

Согласно многолетнему исследованию М. Олсона и сделанным по сто результатам обобщению, серьезным тормозом развития может служить "перепроизводство" гражданского общества. Для развития необходима конкурентная среда, свобода рынка не только от государства, но и от сговоров, картелей и "монополий на справедливость" групп интересов: гильдий, профсоюзов и других общественных организаций. Такую ситуацию Олсон назвал "институциональным склерозом".

Эти выводы подтверждаются рядом исторических фактов:

• успешное развитие стран, переживших военное поражение, одним из итогов которого становится разрушение старых форм общественных связей и формирование новых форм и структур гражданского общества;

• старые города с устоявшей системой монополий и картелей профессиональных гильдий уступают свои позиции новым, в которых социальные связи строятся "с листа", заново.

• империи, таможенные союзы, организации типа ВТО дают мощные импульсы развития, открывая новые возможности свободы, избавляя от местного, национального институционального склероза.

В этом плане показательно, что при всех различиях так называемых стран БРИКС (Бразилии, России, ЮАР, Китая, Индии), у них общие культурные барьеры развития, такие как семейственность (фамилизм), клановость, этичность, а также иерархичность организации социальной и экономической жизни. Фактически, речь идет о доминировании этнически-клановой и статусной идентичности личности. Местная, национальная бизнес-среда, буржуазия стремятся к достижению монополии, преференций, картелей. Так, бизнес сам по себе в инновациях не заинтересован. Целью любого бизнеса является не конкуренция и инновации, а достижение, хотя бы временной, но монополии: за счет отношений с властью, эксклюзивного доступа к сырью, наконец, инновации. Но, достигнув монополии, бизнес будет всеми средствами ее отстаивать и сохранять, вступать в сговоры, удерживать монопольные цены, мешать конкурентам-инноваторам и т.п. Аналогична ситуация и в политике. Партия или лидер, достигнув монополии, доминирующего положения, будут всеми средствами не допускать конкуренции. Та же ситуация и на "рынке справедливости" гражданского общества.

Поэтому одной из задач любой модернизации, инновационного развития становится преодоление барьера институционального склероза, создания конкурентной среды не только на рынке, но и в обществе в целом.