Лирика

Центральные понятия в художественном мире Жуковского – человек и душа. Человек и душа вообще – как онтологические (бытийные) категории, вневременные, внесоциальные, надэпохальные сущности.

Вот лишь некоторые декларации поэта: "При мысли высокой, что я человек // Всегда возвышаюсь душою" ("Теон и Эсхин"); "Да на чреде высокой не забудет // Святейшего из званий: человек" (послание "Государыне великой княгине Александре Федоровне на рождение великого князя Александра Николаевича"); "Но дань свободная, дань сердца – уваженье, // Не власти, не венцу, но человеку дань" ("Императору Александру. Послание"), В дневнике он делает такую запись: "Мир существует только для души человеческой". Современник Жуковского князь П. А. Вяземский так охарактеризовал творческую манеру поэта: "У Жуковского все душа и все для души".

По словам Г. А. Гуковского, Жуковский выводит мир, действительность из души, из личного переживания, и сама внешняя реальность предстает в его стихотворениях (прежде всего элегиях) отраженной в сознании лирического героя. Это не просто мир природы, не просто пейзажные описания. В них проявляет себя внутренний мир личности, отражается ее восприятие мира; гармония, красота и величие мира рождают размышления, в которых лирический герой стремится выразить свое понимание тех законов, которым подчинено все живое.

Размышление вырастает из наблюдения, созерцания, и Жуковский соединяет в элегиях описание и переживание, поэтому в них обозначаются два плана: пейзажный (предметный) и медитативный. Лирический герой пантеистически слит с миром природы, улавливает ее внутреннее движение. Динамику, переходы из одного состояния в другое Жуковскому удастся передать потому, что он, как правило, изображает пограничные состояния, в частности, мгновения перехода дня в ночь: уходит день, садится солнце, сгущается тьма, вечер сменяется ночью; прячется солнце – появляется луна. Борьба света и тьмы, разные типы освещения – все это фиксирует взгляд наблюдателя. Однако поэт передает не только зрительные, но и слуховые, осязательные ощущения, поэтому земное в его стихотворениях позволяет почувствовать незримое, ощутить "эфирное", воспринять едва уловимое движение "зефира", и все это, по Жуковскому, знаки иного мира.

Мир природы рождает в душе воспоминание о прошлом и вместе с тем дает возможность приникнуть к миру запредельному, к небесному "там", которое и есть истинная обитель души.

"Здесь" и "там" – одна из основных антитез в художественном мире Жуковского. Уже в элегии "Сельское кладбище" (1802) возникает противопоставление земного "здесь" и небесного "там". При этом антитеза вырастает не только из предмета изображения (кладбище естественно навевает мысли о смерти), но задается самой словесной тканью стихотворения. В. А. Жуковский вводит слова-лейтмотивы, в которых одновременно актуализирует несколько лексических значений. Элегия открывается пейзажем:

Уже бледнеет день, скрываясь за горою;

Шумящие стада толпятся над рекой;

Усталый селянин медлительной стопою

Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.

В туманном сумраке окрестность исчезает...

Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;

Лишь изредка, жужжа, вечерний звук мелькает,

Лишь слышится вдали рогов унылый звон.

Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,

Которые окрест, развесившись, стоят,

Лишь праотцы села, в гробах уединенных,

Навеки затворясь, сном непробудным снят. <...>

Тишина, в которую погружается дневной мир, обозначается Жуковским как "мертвый сон", но речь-то идет о "сне" живых, о тех, кто, завершив трудовой день, удалился для отдыха в свое жилище. Это сон, в который погружается мир, чтобы на следующий день вернуться к своим трудам. И тишина эта не мертва, так как лирический герой отмечает звуки, которые раздаются в безмолвии ночи и тем самым лишь подчеркивают покой, в который отошел дневной мир: жужжание жука, "рогов унылый звон", шаги ночного путника, голос совы. Однако наряду с этой озвученной "мертвой тишиной", "сном дня" в элегии обозначается и другой сон – "сон мертвых", а вместе с этим и другой мир, где

Денницы тихий глас, дня юного дыханье,

Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,

Ни ранней ласточки на кровле щебетанье –

Ничто не вызовет почивших из гробов.

Это тоже покой, но иного рода, покой, который обретает душа за порогом ее земного существования. Так в элегии обозначается мысль о равенстве всех перед смертью. "На всех ярится смерть – царя, любимца славы, // Всех ищет грозная... и некогда найдет; // Всемощныя судьбы незыблемы уставы: // И путь величия ко гробу нас ведет!" – вот стержень размышлений лирического героя стихотворения. Сравнивая судьбы "наперсников фортуны" и простых селян, В. А. Жуковский приходит к мысли о нереализованных природных возможностях тех, кто покоится на сельском погосте:

Ах! Может быть, под сей могилою таится

Прах сердца нежного, умевшего любить,

И гробожитель-червь в сухой главе гнездится,

Рожденной быть в венце иль мыслями парить!

Но просвещенья храм, воздвигнутый веками,

Угрюмою судьбой для них был затворен,

Их рок обременил убожества цепями,

Их гений строгою нуждою умерщвлен.

Так в элегию входит тема судьбы, рока, но, в отличие от баллад, здесь не возникает поединка, противостояния с судьбой. Для лирического героя Жуковского характерна кротость, смирение перед судьбой, он не ропщет, а принимает то, что несет ему святое Провиденье. В стихотворении "На смерть <Андрея Тургенева>" (1803) появляется парадоксальная мысль: "С каким веселием я буду умирать!" Поэт убежден, что

Есть лучший мир, там мы любить свободны;

Туда моя душа уж все перенесла;

Туда всечасное влечет меня желанье;

Там свидимся опять; там наше воздаяние...

1811

Песня

Уход должен быть спокойным, ведь душа возвращается в свой истинный, лучший мир. В стихотворении "На смерть семнадцатилетней Эрминии" (1809) речь идет об "идеальном уходе":

И дни творцу она вручила;

И очи светлые закрыла,

Не сетуя на смертный час.

Земная жизнь представляется поэту беспрерывной цепью утрат, потерь, скорби. Как сохранить свет и веру в своей душе? В стихотворении "К А. Н. Арбеневой" (1812) поэт говорит о спасительной силе воображения:

А на земле, где опытом жестоким

Мы учены лишь горестям одним,

Не лучший ли нам друг воображенье?

И не оно ль волшебным фонарем

Являет нам на плате роковом

Блестящее блаженства привиденье?

Спасение – в мечте, воспоминании. Именно поэтому в лирике Жуковского возникает культ воспоминания, которое нс только воскрешает в душе минувшее, но наполнено предчувствиями; позволяет не только преодолеть забвение, но и становится нравственной опорой личности. Сама скорбь поэтому становится не опустошающим, а спасительным чувством: в сонете "К К. М. Соковниной" Жуковский высказывает мысль о том, что "в самой скорби есть для сердца наслаждение".

О прошлом, минувшем Жуковский говорит не как о чем-то завершенном, конечном, но как о продолжающемся, длящемся. Конец, с точки зрения поэта, не есть исчезновение, если сохраняется память. Наиболее емко свою философско-этическую позицию Жуковский выразил в стихотворении "О милых спутниках...":

О милых спутниках, которые наш свет

Своим сопутствием для нас животворили,

Не говори с тоской: их нет;

Но с благодарностию: были.

В. А. Жуковский называет воспоминание "двойником нашей совести", потому что это память душевная, создающая в сознании некую панораму минувшего. Воспоминание может быть мучительным, тревожащим душу, но жизнь без него невозможна, потому что в воспоминании сплавляются жизненный и духовный опыт личности. "Но можно ль жить, – увы! И позабыть!" – так заканчивает поэт стихотворение "Воспоминание", и его позиция ясна – забвение невозможно.

Забвение грозит потерями, утратами более суровыми, чем смерть, – разлукой с родной душой, когда она рядом. Отнимает близкого человека не смерть, а случай, внешние, сторонние факторы. Именно этот смысл выявляется в стихотворении "Кольцо души-девицы я в море уронил..." (1816). Случайная потеря кольца, подаренного девушкой, оказывается трагическим событием. Кольцо – знак памяти, любви, внутреннего единения. Лирический герой, принимая дар, получает завет:

Носи! нс забывай!

Пока мое колечко,

Меня своей считай!

Однако в его жизнь вторгается случай, он оказывается игралищем враждебных ему сил:

Не в добрый час я невод

Стал в море полоскать;

Кольцо юркнуло в воду;

Искал... по где сыскать!..

Судьба, как видим, оказывается неблагосклонной к герою, а жизнь утрачивает свою ценность без любви. Это интимное, личное чувство оказывается единственной ценностью в мире.

В стихотворении "Цвет завета" также сходятся настоящее и минувшее, сходятся через воспоминание, которое рождается от соприкосновения с предметом – "былинкой полевой", луговым цветком. Незаметный, с "непышной красотой" цветок вызывает целый спектр воспоминаний, которые становятся "заменою свиданья":

В твоих листах вся жизнь минувших лет;

В них милое живет воспоминанье;

С них веет мне давнишнего привет;

Смотрю... и все, что мило, на свиданье

С моей душой, к тебе, родимый цвет,

Воздушною слетелося толпою,

И прошлое воскресло предо мною.

И всех друзей душа моя узнала...

Предмет воскрешает в сознании лирического героя прошлое: эта "былинка полевая" напоминает другой "цвет завета". Так через предмет осознается связь времен, но одновременно воспоминание выявляет контраст между прошлым и настоящим, обусловленный не только распадом дружеского круга, – само мироощущение лирического героя стало иным. Тогда душа жила в гармонии с собой и миром, окружающим ее, тогда еще не была утрачена прекрасная вера в будущее. Это было состояние счастья, веры, надежды и тишины. "И к нам тогда, как Гений, прилетало // За песнею веселой старины // Прекрасное, что некогда бывало // Товарищем младенческой весны; // Отжившее нам снова оживало..."; "Все лучшее мы зрели настоящим; // И время нам казалось нелетящим", – пишет Жуковский. Теперь "... Разрознен круг наш тесный; // Разлучена веселая семья; // Из области младенчества прелестной // Разведены мы в разные края...". Однако "цвет завета" позволяет почувствовать, что разлука не есть разъединение. Он символ памяти и связи, знак духовных уз, которые не разрывают ни время, ни пространство. Он связывает родственные души, когда между ними расстояние, когда они разбросаны судьбой. И этим единением жив человек.

"Цвет завета" – голос из прошлого и настоящего, голос, позволяющий без слов выразить то, что чувствует душа:

А ты, наш цвет, питомец скромный луга,

Посол души, внимаемый душой,

О верный цвет, без слов беседуй с нами

О том, чего не выразить словами.

Важная особенность художественного мышления Жуковского – обращенность к Универсуму. Личный опыт у него – лишь основа для выявления всеобщих законов. Собственно мгновение, предмет, которые становятся источником лирической эмоции, теряют свою индивидуальность и неповторимость, приобретают скрытое значение, второй, нематериальный смысл. Символизации способствует и то, что поэт тяготеет к изображению условного пейзажа. В стихотворениях "Сельское кладбище", "Вечер", "Море" как раз и возникают такие условные картины. Даже когда лирический герой созерцает вполне конкретные природные реалии, пейзаж все-таки индивидуализируется слабо. В элегии "Славянка" воссоздаются павловские ландшафты, перед взглядом героя разворачиваются вполне конкретные картины природы, в которую вписан человек. Однако и здесь природа не самоценна. В центре – размышление, воспоминание, мечта ("Воспоминанье здесь унылое живет..."; "Все к размышленью здесь влечет невольно нас..."), а "пустынный храм", "заглохшая тропа", гробовые урны, мавзолеи, памятники лишь выводят мечту, воспоминание на новый виток. Как заметил А. Н. Веселовский, у Жуковского изображение природы – это "пейзаж души"; поэт рисует душу, воспринимающую природу, а не саму природу, выражает отношение к предмету больше, чем сам предмет, потому что главное, что существует для Жуковского – душа. Еще раз вспомним слова поэта: "Мир существует только для души человеческой".