Лингвемы религиозного стиля

Русская религиозная лексическая сфера формировалась в течение веков. Язык зафиксировал системы концептов и ценностных установок, отражающих особенности православного мировоззрения в Российском государстве. В XX в. под давлением воинствующего атеизма религиозное развитие было искусственно остановлено. Религия оказалась несовместимой с коммунистической идеологией, направленной на формирование "нового человека, свободного от религиозных предрассудков и мракобесия". Религиозное сознание было объявлено "тяжёлым наследием царского режима", тормозящим развитие сознания научного, а слова религия и наука стали антонимами.

Атеистическая языковая политика целенаправленно изгоняла религиозную лексику из речевого обихода. В цензурированных словарях советского периода эта лексика получает пометы устар., дореволюц. В толкованиях слова религия обнаруживается синонимизация понятий 'религия' и 'мистика', например, в первых изданиях словаря С. И. Ожегова: Религия: одна из форм идеологической надстройки - совокупность мистических представлений, покоящихся на вере в чудодейственные сверхъестественные силы и существа (боги, духи), которые являются предметом поклонения. Искусственность идеологических "добавок" становится очевидной при сопоставлении с толкованием этого слова в новейшем словаре русского языка: Религия: мировоззрение, мироощущение и поведение, основанные на вере в существование Бога (богов)^[1]. Толкования религиозных понятий в словарях советского периода сопровождались ирреальной модальностью и маркерами фантастический, мистический, неистинный, недостоверный, так называемый. Религиозная лексика получает в них не свойственные ей в культурной традиции кониотативные приращения, например: Безбожник. 1. Член антирелигиозного общества; лицо, ведущее антирелигиозную пропаганду (нов.). 2. Употреблялось как оранное слово и значении дурной, озорной человек (устар.). Религиозная лексика в языке советской эпохи становится закрытой системой, лишенной источников семантического и стилистического обогащения. В то же время, парадоксальным образом, консервация и маргинализация способствовали сохранению целостности и функционального потенциала данной лексической системы.

Демократические процессы рубежа ХХ-ХХI вв. стимулируют возрождение религиозного стиля. Отправленная в пассивный запас лексика активизируется, постепенно освобождаясь от идеологических коннотативных приращений.

Центральное положение в составе церковно-религиозной лексики занимают тематические группы, отражающие общерелигиозные понятия, направления религии, термины теологии, а также обозначения понятий, связанных с церковными обрядами, названия предметов культа, частей православного храма. Мощное лексическое представление имеет тема нравственности. Некоторые слова получают стилистическую окраску церковности лишь в отдельных значениях: престол "в православном храме: стоящий посредине алтаря покрытый покрывалом четырёхугольный стол, на котором помещаются антиминс (плат с изображением Иисуса Христа с частицами святых мощей), крест, Евангелие и освящающиеся для причащения Святые Дары"; диссидент "верующий, отступивший от официального религиозного учения или не подчиняющийся церковной дисциплине".

Парадигматические объединения религиозных лексических единиц нередко заданы церковным каноном или уставом. Примером может служить семичленный ряд единиц, номинирующих таинства - "священные символические действия, через которые невидимым и непостижимым образом подается человеку благодать Святого Духа и осуществляется связь человека с Богом": крещение, миропомазание, покаяние, причащение, брак, священство, елеосвящение. Обозначения смертных грехов объединяются в ряд, также состоящий из семи членов: тщеславие, зависть, гнев, уныние, чревоугодие, блуд, жадность. Этот ряд, однако, может расширяться - в зависимости от богословской трактовки родового понятия "смертный грех": гордыня, лень, пьянство, кощунство. Обратим внимание на параметрический ("самый тяжелый, непростительный") и эмоционально-оценочный компоненты, объединяющие все единицы данного ряда. Межстилевые единицы переосмыслены религиозным сознанием, что осознаётся в составе определённой подсистемы и в контексте религиозной культурной среды.

Разновидностью парадигматических объединений являются синонимические пары: раскол - схизма; неофит - новообращенный; нечистый дух - злой дух; мессия - Спаситель; служба - богослужение; образ - икона. В синонимическом ряду специализированным может быть один член: успение - кончина; усекновение - отсечение; автокефалия автономия; богоборец - атеист. Лексическая система религиозного стиля включает также антонимические пары: грешный - праведный; греховный - благочестивый; божественный - диавольский; тело - душа; чёрное духовенство - белое духовенство; православный - неправославный; тварный - нетварный (присущий Богу); благодатный -безблагодатный.

Системно-парадигматические связи лексики религиозного стиля поддерживаются её словообразовательной соотносительностью. Внутри системы формируются стилистически однородные лексические гнезда, каждое из которых спроецировано на определённый участок религиозной картины миры. В составе гнёзд повышено количество сложных слов. Вот пример гнезда с вершиной Бог (однокоренные образования приводятся в алфавитном порядке: Бог, богоборец, богоборчество, боговдохновенный, боговидение, Боговоплощепие, Богоматерь, Богомладенец, богомолец, Богообщение, Богооставленность, Богоотец, Богоподобие, Богопознание, богоприимец, Богородица, Богородичный, богослов, богословие, богословский, богослужебный, богослужение, богоугодный, богохульство, Богочеловек, Богочеловеческий, Богочеловечество, Богоявление, Богоявленский, Божественность, Божественный, Божество, Божий, божница. Слова, семантика которых утверждает идею божественного, являются положительно оценочными; номинации, отрицающие ату центральную идею религиозного мировидения (богоборец, богоборчество), - отрицательно-оценочными. Негативное чувство-отношение сопровождает слова, входящие в лексическое гнездо с вершиной грех: греховность, греховный, грехопадение, грешить, грешник, грешность. При этом разговорно-шутливые экспрессивные номинации из общеязыкового словообразовательного гнезда греховодник, греховодничать в лексическое гнездо не входят.

Для религиозной среды характерно культивирование высоких чувств. Храмы - это "места, где проповедуется только любовь, где нет хода человеческой ненависти" (Антоний Сурожский). Эмоционально-экспрессивная лексика стиля тяготеет к высокому тональному регистру, образуя гнёзда слов с мелиоративной стилистической окраской. Параметрические компоненты значений гармонически соединяются с семами оценки и эмоциональности: затворничество, усердная молитва, нищие духом, мученичество, страстотерпцы.

Функционально-стилевая окраска поддерживается определёнными аффиксами, например, приставкой архи- в специализированном значении "высший": архиепископ, архиерей, архиерейство, архимандрит, архипастырский, архипастырь; приставкой и суффиксом -ени [)]-, -ани Щ-: обручение, оглашение, окропление, окормление, освящение, отлучение, поминовение, послушание, упование.

Обзор лексики показывает тесную взаимосвязь русского языка с церковнославянским. В рамках религиозного стиля она ещё усиливается за счёт лексических вкраплений церковнославянизмов в современные речевые структуры: смирил себя паче всех, наипаче будем усердно молиться, ибо в этот день, яко и каждый из нас. Общая лексико-стилистическая архаичность и консерватизм являются отличительными признаками религиозного стиля речи.

Помимо книжной и высокой стилистических окрасок, современная проповедь ограниченно допускает нейтральные бытовизмы и разговорные проявления. Разумеется, они приложимы, по преимуществу, лишь к одной из частей дихотомической целостности - сфере профанного, реальному, тварному миру; сакральная сфера данными средствами задевается много реже. Отбор разговорных единиц очень осторожен, это единичные включения, как правило, неэкспрессивные: При внимательном созерцании эта разница видна, хотя на первый взгляд вроде бы похоже. Жаргонная лексика и просторечие противопоказаны религиозному стилю в целом.

Стройность системно-парадигматической организации лексики религиозного стиля в значительной мере обусловлена характером религиозного сознания, религиозными догматами, ритуализированностью церковной культуры. Общая архаичность лексики и речевого строя в целом во многом идёт от прототипических текстов.

Грамматические черты религиозного стиля роднят его с другими книжными. Разнится лишь лексико-стилистическое наполнение. Отчётливо выражен именной характер стиля, причём в составе имён существительных на видную роль выдвигается разряд абстрактных наименований. В их же числе выделяются имена чувств и психологических состояний: (вдохновение, преданность, хрупкость, надёжность, радость, долготерпение), а в этой группе - слово любовь. Высокой значимостью обладает также слово вечность. В составе имён прилагательных заметно повышение частотности превосходной степени сравнения: любезнейшие, труднейшие, самые сокровенные. Нравоучительный характер проповеди ведёт к активизации форм повелительного наклонения и глагольных форм совместного действия, место которых -в конце текста. Так оформляется прямое напутствие адресату, подготовленное предшествующим изложениям: помни всё это, христианин; никакое гнилое слово да не исходит из уст ваших; последуем сему доброму совету; простим всем от всего сердца нашего.

Употребительны субстантивные словосочетания с приименным родительным падежом и контаминации данной структуры с атрибутивными сочетаниями: царство мира, расцвет жизни, чувства любви, уважения и благоговения, страшные дни кажущегося поражения Спасителя. Используются особые формы обращения на основе звательного падежа, строго закреплённые за молитвенным (Отче наш. Господи Иисусе, милосердный Господи, сыне Божий) или проповедническим подстилем (братия и сестры).

Полноструктурный книжный синтаксис дополняет общую грамматическую картину стиля. Для него характерны безоговорочное уважение к языковой норме в её "старшем" варианте, почти полное отсутствие устно-разговорных деформаций, семантическая полнота высказывания, достигаемая с помощью синтаксического осложнения и обособления. В силу того, что религиозный стиль связан прежде всего с изъяснением вероучения, в текстах широко применяются сложноподчинённые предложения с придаточными изъяснительными, причины, следствия:

На этих местах мы строим храмы, чтобы было нашему Богу где главу преклонить. <... > И в эти же храмы приходит человеческая радость, вливается потоком и разливается широким безбрежным морем, потому что она встречается с любовью Божией и расцветает поистине в земной рай (митрополит А. Сурожский). В то же время книжность религиозных текстов не чрезмерна, здесь строго взвешена величина отдельного высказывания и синтагмы, а также степень осложнённость. Как правило, сложные синтаксические структуры состоят из сравнительно небольших по объёму частей, широко используются разные тины простых предложений, объёмные высказывания ритмично чередуются с короткими. Основа синтаксического рисунка проповеди прозрачно выступает в трудах протоирея Дмитрия Смирнова:

С тех пор, как человек отпал от Бога и стал смертен, возникло время, которое отсчитывает нам дни, часы и годы. И всё' наше богослужение живёт во времени. Сегодня заканчивается церковный год, завтрашний воскресный день совпал с новолетием. Весь круг церковных праздников начинается снова. И вот, как всегда, когда мы задумываемся о времени, мы невольно оборачиваемся назад. Мы живём в настоящем, но оно всегда миг, который невозможно уловить; будущее нам неведомо, и поэтому ум наш обращается на прошлое (проповедь "Начало церковного новолетия").

Черты грамматической книжности способствуют гармоническому единению прототипических церковнославянских и современных русских текстов. Книжность как ведущая стилевая черта и возвышенная экспрессивность как ведущая стилистическая окраска типичных лингвем полностью сохраняют свою значимость и в устных монологических текстах, во всяком случае, это полностью относится к жанру проповеди.