–1966 годы

В произведениях этого периода еще не проявляются ни идеологические воззрения Кузнецова, ни его представления о мифо-реальности, однако в некоторых ранних стихотворениях можно найти модуль будущего творчества поэта: "сюжет переписывает человеческую жизнь". Наиболее показательно в этом отношении стихотворение "Из детства" (1966). Само его название подчеркивает то обстоятельство, что речь в нем идет о воспоминании, причем о воспоминании случайном, о кратковременной картинке, выхваченной из тьмы забвения. Картинка эта достоверна, но кажется странной, ирреальной; она освещена таинственным зыбким светом. Рука подруги – "светлая": "С девчонкой за светлую руку / Иду я, аршин проглотив". Определение можно было бы считать неоправданным, тавтологическим, однако в тексте оно не случайно – это светлое пятно, контрастирующее с черным фоном забвения, беспамятства. Постепенно поле текстового пространства расширяется: мы уже видим не только светлое пятно руки, но и лирического героя, испытывающего неловкость из-за полудетской застенчивости, карусель с деревянными конями, хрипящую пластинку. Создается впечатление неправдоподобности, сомнительности всего происходящего, а прерывистый и хриплый голос ("разбитый мотив") усиливает это впечатление, делая его дискретным. Сама ситуация, которую вспоминает поэт, несет в себе напоминание о психологической травме: об этом свидетельствует взволнованно-неуклюжее поведение лирического героя, иллюстрируемое речевой неуклюжестью повествователя ("С девчонкой за светлую руку / Иду я"), В авторском воспоминании присутствуют две реальности – истинная (катание на карусели под мелодию хриплой пластинки) и искусственная, созданная реальность (трагическое сюжетное пространство звучащей песни "Окрасился месяц багрянцем"). "Поедем, красотка, кататься!" – цитата из песни, но упоминание о песенном "сопернике" тут же материализует соперника реального. Так вторая реальность перетекает в первую ("Соперник меня стережет"). Логика стихотворения такова: соперник и "роковые фигуры по прозвищу Кеши с Бугра" появились именно потому, что прозвучала песня с пластинки; они как бы вышли из этой песни (из пластинки). Одновременно с этим лирический герой оказался внутри сюжетного пространства песни и подвергся опасности, идущей из текста песни. Воспоминание и песня переплелись столь тесно, что уже невозможно определить, какой из двух сюжетов – воспоминание или сюжет песни – разворачивается перед нами.

Угроза герою стихотворения одновременно исходит и от первой, и от второй реальности. Он пытается спастись от этой угрозы, желая заклясть движение карусели и превратить круговое движение в линейное: "Мои деревянные кони, / Давайте рванем по прямой!" Но подобное преобразование немыслимо: деревянные кони не могут сойти с карусели и "рвануть по прямой". Ужас перед круговым движением и осознание невозможности воспрепятствовать ему – один из основных мотивов поэзии Кузнецова ("Трамвай", "Кольцо", "Родство"):

Выхватывает луч забор и крышу,

Прохожих в профиль. Но молчит народ.

И – по кольцу, и – по второму кругу.

Никто не сходит. Всех людей трясет.

("Трамвай").

Герои поэзии Кузнецова обречены на вечное и гибельное круговращение, бесконечный ход по кругу. Движение по кругу – суть экзистенциального ужаса, испытываемого поэтом, и далеко не случайно в последнем четверостишии стихотворения "Из детства" в последней строфе действие, достигшее пика напряженности, внезапно резко обрывается на крике:

Кричу, чтоб со мною дружила

До самого смертного дня...

Но голову ей закружило,

Она позабыла меня.