"Коновалов" (1898)

Этот рассказ представляет значительный интерес в плане своего философского подтекста. Беда героя - "интеллигентного" босяка - заключается в его неудовлетворенности всем, что встречается на пути, в тяжелой тоске, которая делает его запойным пьяницей, гонит с места на место, безжалостно рвет его связи с людьми, обрекая на вечную неприкаянность и одиночество, а в конце концов и на самоубийство.

В рассказе предлагается два противоположных объяснения мотива драмы героя: одно принадлежит герою, другое - автору-рассказчику. Коновалов все объясняет личной своей виной, душевной слабостью, отсутствием в себе "охоты к жизни": "Во мне самом что-то неладно..." Рассказчик же полагает, что Коновалов - напротив, "печальная жертва условий", цепи социальных и "исторических несправедливостей". Эти точки зрения сталкиваются в споре в первой части рассказа, но исход спора не случайно остается без видимого разрешения: доля правды есть в словах того и другого, истина, по-видимому, скрывается в необходимом синтезе. По синтез пока еще ищется, причем не только героями, а и самим писателем.

Рассказом "Коновалов" Горький включается в вечный философский спор о свободе воли и роли объективных обстоятельств в человеческой жизни, в спор, который становится таким напряженным в русской литературе конца XIX в. Хорошо зная "свинцовую" тяжесть среды, условий российского бытия, писатель тем не менее уже в раннем своем творчестве противится узости идей механистического детерминизма, отвергающего значение личной воли и ответственности. Определенным образом эти раздумья были сопряжены и с влиянием на молодого писателя философской проблематики Ф. Ницше.

* * *

"Маленькие драмы" в прозе начинали собой драму "ненужного человека", которую можно считать сквозной в творчестве Горького. В ней воплотилась противоречивая, мучительная судьба человека, неумолимо отвращающегося от жизненной практики своего круга, выбрасываемого из него или внутренне безнадежно отчужденного. Среди колоритнейших горьковских образов - "белых ворон" в своей среде - мещане, страдающие от мещанства (Матвей Кожемякин из повести "Жизнь Матвея Кожемякина", Петр и Татьяна Бессеменовы из пьесы "Мещане"), купцы, чуждые купечеству (Фома Гордеев в одноименном романе, Егор Булычев в пьесе, названной его именем), дворяне и интеллигенты, порвавшие со своим сословием (Саша, Софья, Николай Иванович в романе "Мать") и др. Если русская классическая литература знала утонченные страдания светского "лишнего человека", возвышающегося над своим кругом, но поневоле бездейственного и скучающего, то Горький открыл неизмеримо более страшную, грубую своей кровоточащей правдой драму жизни "ненужного человека" во всех слоях российского общества снизу доверху.

Осознание тотальности подобной драмы побуждало писателя к расширению жанровых рамок произведений, переходу от рассказа к более масштабным повествовательным формам, в частности к роману. На рубеже веков Горький пишет романы "Фома Гордеев" (1899) и "Трое" (1900), в которых особенно значимы личностные аспекты.

"Фома Гордеев" (1899)

В романе "Фома Гордеев" личность впервые предстает в художественном измерении большим историческим временем. Панорама общественной жизни здесь раздвинута не только в плане современности (изображение героев из самых разных "этажей" жизни), но и в глубь времен, в прошлое. В лице купцов разных поколений - Игната Гордеева, Анания Щурова, Якова Маякина, Африкана Смолина и одумавшегося "нигилиста" Тараса Маякина Горький верно схватывает историю русского капитала в его внутренней логике и "человеческом" выражении, в его собственной типической самооценке - самоутверждении всех героев-купцов (от Щурова до Якова Маякина и Смолина) и самосуде по-своему исключительного, но характерного Фомы Гордеева.

В образе Фомы проглядывает то чувство жизни, которое читателю знакомо по многим персонажам А. П. Чехова, - восприятие в целом тогдашней российской действительности, вылившееся в убеждение: "Так жить невозможно" ("Крыжовник" А. II. Чехова). В мире Чехова это жизнеощущение героев, как бы остановившихся у последней черты и так ее и не переступивших. Убежденные, что так жить нельзя, чеховские персонажи (за немногими исключениями) все-таки продолжают существовать точно так же, как прежде. Герой Горького Фома Гордеев - и в этом его отличие от чеховских персонажей - не только чувствует, думает о том, что так жить нельзя, не только говорит об этом, по действительно от такой жизни отказывается.

* * *

В романах Горького запечатлевались не только социально-психологические конфликты жизни. Художника, по его собственному признанию, влекло "наиболее общезначимое, наиболее человеческое". Своими произведениями Горький принимает живое участие в процессе переоценки ценностей, столь характерном для всего художественного сознания рубежной эпохи конца XIX - начала XX вв. в России. Это был пересмотр "ветхих добродетелей": морали, веры, понимания человеческого предназначения. Творческое развитие писателя шло в полемике и взаимодействии с духовными авторитетами эпохи - Л. Н. Толстым, Ф. М. Достоевским, А. П. Чеховым, а также с "антихристианской" философией Ф. Ницше.

По убеждению Ницше, у современного человечества, с конца XIX в. пребывающего в состоянии труднейшего перехода, не могло быть общей цели бытия. И пока не было общей цели жизни у героев Горького, т.е. до момента, когда писатель, сблизившись с марксистами, разделил их убеждения относительно единой цели человеческой истории, для пего особенно значимой была ставка на сильную, крупную личность, которая находила бы смысл в самой себе - в своей свободе и независимости, в творческой самореализации. Тут Горький сходился с Ницше, его идеей "сверхчеловека" не столько потому, что испытывал прямое воздействие идей немецкого философа, сколько оттого что сам "воздух" истории, резко продвинувшийся в остроте своих кризисов и переломов, порождал в чем-то сходные по типу жизнеощущения. Знакомство Горького с трудами Ницше (возможное в середине 1890-х гг. по статьям в журнале "Вопросы философии и психологии", а затем по первым русским переводам книг "Так говорил Заратустра", "Рождение трагедии из духа музыки" и др.) усилило созвучие их настроений, в то же время обозначив расхождения.

В горьковской художественной переоценке ценностей периода 1890-х - начала 1900-х гг. на первый план выдвигались такие существенные для пего этические мотивы, как переоценка зла (греха), добра (любви и сострадания), правды и лжи.