И. П. Прокофьев: переплетение барочных и классицистических тенденций на протяжении всего творчества

В создании скульптур для Казанского собора был занят и другой замечательный мастер пластического искусства XVIII в. – Иван Прокофьевич Прокофьев (1758– 1828), представитель уже второго поколения академических скульпторов. Вначале он учился в скульптурном классе Н.-Ф. Жилле, а затем занимался у Ф. Ф. Гордеева. В 1780–1784 гг. учился в Париже, но уже не у мастеров переходного стиля вроде Ж.-Б. Пигаля или Ф. Лемуаиа, а у классициста П. Жюльена. Из Франции Прокофьев уехал не в Италию, а в Германию, где пользовался успехом как портретист. Известно, что он исполнил около 50 бюстов и медальонов, из которых до нас дошло только два терракотовых портрета четы Лабзиных (1802, ГРМ).

Одна из ранних его работ – "Морфей" (гипс, ГРМ) представляет собой вполне зрелое классицистическое произведение, демонстрирующее безупречное владение анатомией, ясность пластики, обобщенность формы. Те же черты мы видим в "Актеоне" (бронза, 1784, ГРМ), исполненном по возвращении в Петербург для получения звания "назначенного в академики". Это почерк вполне сложившегося художника, умело передающего гибкое движение, вольный бег Актеона, преследуемого собаками Дианы. Как и у всех мастеров, о которых шла речь выше, здесь нет никакой иллюстративности, пересказа драматического события: "Актеон" – гимн юношеской красоте.

В 1785 г. Прокофьев получает звание академика, позже становится адьюнкт-профессором Академии. Это время его большого успеха, когда он буквально завален заказами. Прокофьев – мастер преимущественно рельефа, именно в нем выполнены его наиболее значительные произведения: серия гипсовых рельефов верхнего и нижнего вестибюлей и один рельеф чугунной лестницы Академии художеств; знаменитые "Детские забавы" дома И. И. Бецкого; рельефы дворца в Павловске (все – 1780; исключение составляет чугунная лестница Академии художеств: ее датируют 1819– 1820 гг.). В рельефах Академии художеств ясным пластическим языком выражено величие Аполлона ("Кифаред и три знатных художества"). В Павловском дворце сохранившиеся рельефы Туалетной Марии Федоровны выражают сентиментальную, идиллическую линию, столь распространенную в классицизме.

И. П. Прокофьев. Актеон. 1784, ГРМ

Сентиментализм рождался изнутри классицистического стиля, он как бы углублял наиболее русские, национальные черты: мягкость, элегичность, лиризм. В этом смысле Прокофьев – самый русский из русских классицистов. В отличие от Козловского или Щедрина у Прокофьева не выражена общественная проблематика, в его образах отсутствует какой-либо намек на пафос гражданственности. Он мечтатель, лирик. Его аллегории, как и сюжеты, просты и незамысловаты, в них нет драматического действия, нет и литературного оттенка. Но по форме – в рисунке, ритме линий, плавном изысканном контуре, в отсутствии сложных ракурсов, иллюзорности глубины, в четком делении пространства на три плана высотой рельефа – Прокофьев настоящий, "чистый" классик.

Как и почти все известные русские ваятели того времени, Прокофьев был занят декоративной скульптурой Петергофа ("Волхов", исполненный в пару к щедринской "Неве"; "Пастушок Акид"; группа "Тритоны" и др.). Но мастеру были знакомы и высокие драматические ноты. Так, в Казанском соборе он исполнил фриз "Медный змий" (1806–1807) на аттике западного проезда колоннады – многофигурную ассиметричную композицию, полную напряжения и взволнованности.

И. П. Прокофьев. Разговор. Конец 1800-х, ГРМ

Последние 10–15 лет творческой жизни (1806–1822, в самые последние годы он не работал из-за тяжелой болезни) Прокофьев пробует себя в разных жанрах: барельефы, статуи, группы, портреты, эскизы памятников. Но сохранился из всего этого в основном лишь графический материал, исследование которого приводит к очень интересному выводу: скульптор постепенно отходил от классицизма вновь к барокко (исключением является разве что горельеф "Воспитание" для чугунной лестницы Академии художеств). Рядом с "классиком" И. П. Мартосом это должно было казаться архаизмом. Можно сказать, что творчество Прокофьева целиком уложилось в XVIII в., не перешагнув сто (хотя мастер и прожил в следующем столетии больше четверти века). Впрочем, это не единственный случай: аналогичное происходило и с некоторыми живописцами.

Каждый из скульпторов второй половины XVIII в. оставил после себя большое графическое наследие, но наследие Прокофьева особенно велико (основное – в ГРМ). Это как бы графические дневники, написанные вдохновенно и виртуозно: эскизы собственных работ, зарисовки произведений мирового искусства, античных рельефов, натурные сцены, портреты, рисунки зверей, детские игры и пр. (подробнее об этом см. гл. 15).