Изменение приемов письма Ф. С. Рокотова от 1760-х к 1780-м годам

Новые черты, новый подход к модели явственны в портрете молодой В. Е. Новосильцевой, урожденной Тишиной (1780, ГТГ), бывшей самой маленькой "смольнянкой" в год основания института (1764). Благодаря (малограмотной) надписи на обороте портрета, сделанной самой моделью, мы знаем ее возраст: "Портрет писанъ рокатавимъ въ Маскве 1780 году сентебря 23 дня а мне отъ рождене 20 летъ шесть месицовъ и 23 дны". Гордой, независимой, надменной выглядит эта 20-летняя девушка на портрете Рокотова, недаром исследователи подмечали ее "почти пугающее всеведение взгляда" (Э. Н. Ацаркина).

То же можно сказать и о настороженно-внимательном взоре красавицы Е. В. Санти, урожденной Лачиновой (1785, ГРМ). Между зрителем и моделью (моделью и художником?) возникает теперь некая преграда; не осталось и следа робкого простодушия "Неизвестной в розовом платье". Колорит портрета Санти построен на сочетании рыже-золотистых, теплых зеленых, розовых тонов, объединенных перламутровой дымкой (Э. Ф. Голлербах говорил – "фрагонаровской") в платье, кружевах, банте, букете. Появление букета из полевых цветов – дань сентиментализму. Цветовое богатство тонко сгармонированных оттенков соответствует богатству психологических нюансов: затаенной грусти, уживающейся с осознанием моделью своей индивидуальности, самоутверждением. На смену трепетности и зыбкости душевного мира и даже некоторой робости "Струйской" и "Неизвестной в розовом платье" приходит более определенный образ женщины, способной на самостояние, на независимое суждение о мире.

Не случайно на этом пути у Рокотова есть такие большие удачи, как портрет В. Н. Суровцевой (конец 1780-х, ГРМ), притягательная сила которого заключена в одухотворенности и тонкой задушевности образа. Рокотов как бы показывает, что есть иная красота, кроме внешней; он создает в этом портрете представление о женской красоте прежде всего как о красоте духовной. Легкая грусть и даже некоторая душевная усталость не исключают большой внутренней сдержанности, высокого достоинства и глубины чувства. Но все-таки приходится констатировать, что в 1780-е гг. у Рокотова появляется один обычно повторяемый прием, что невольно ведет к штампу.

Художник в эти годы редко пишет мужские портреты: видимо, женские модели привлекали его больше многообразием душевной палитры и тонкостью чувств. Но среди мужских портретов есть парный к портрету Суровцевой – портрет ее мужа (конец 1780-х, ГРМ). Это также одна из больших удач художника: тонкое аскетическое лицо (мы даже не знаем имени портретируемого), энергичный поворот несколько откинутой назад головы создают тот высокоинтеллектуальный образ, который предваряет лучшие портреты такого стиля XIX–XX вв.

Живопись Рокотова 1790-х гг. известна мало. Из дошедших до нас изображений интерес представляет портрет А. А. Бутурлиной, урожденной Воронцовой, деда, бабку и отца которой художник писал еще в 1760-е гг. (1793, Тамбовский музей). Здесь Анне Артемьевне 16 лет. Несколько ранее, 13-летней девочкой, ее изобразил Д. Г. Левицкий, а в 1796 г., в год ее замужества, В. Л. Боровиковский писал ее портрет как парный к портрету мужа – Д. П. Бутурлина (оба портрета Боровиковского известны лишь по копии Ф. И. Яненко).

В портрете Бутурлиной-Воронцовой и в других портретах (А. М. Писаревой, пер. пол. 1790-х, ГРМ; П. А. Воронцовой в детстве, нач. 1790-х, ГРМ) композиция овала или овала, вписанного в прямоугольник, ясность и строгость формы, четкое противопоставление светлого силуэта темному фону, расположение фигур строго по вертикали – повторяемые приемы, вполне определенный живописный язык, в котором ощущается влияние классицизма. Более чем на 10 лет подобные портреты опережают работы В. Л. Боровиковского, в частности его портрет графини А. И. Безбородко с дочерьми Любовью и Клеопатрой или портрет А. Е. Лабзиной с воспитанницей.

Рокотов создал портрет, построенный на игре чувств, изменчивости и непостоянстве человеческого характера, преходящих и мгновенных настроений, – динамическое изображение, пришедшее на смену статике моделей А. П. Антропова и И. П. Аргунова, разнообразив и обогатив до изысканности живописную палитру.

В этом заключается огромная заслуга Рокотова перед отечественным искусством. Особая одухотворенность видения мира Рокотовым, сама его живописная манера, артистическая подвижность его мазка, понимание им природы цвета – все настолько сугубо индивидуально, что исключало широкое ученичество у мастера. "Лучшее в Рокотове как раз то, чему нельзя научить", – очень верно выразился А. В. Лебедев. Вот почему у Рокотова, по сути, совсем не было учеников.