Исторические формы морали
Подход к выявлению исторических форм морали может быть различным. Чаще всего исследователи связывают формы морали с марксистской концепцией истории. В этом случае сопоставляется мораль родового, рабовладельческого, феодального, буржуазного строя. Однако не всегда удается провести четкое сопоставление форм морали с типом материального производства. Мораль самостоятельна и обладает собственными внутренними законами развития. Немецко-американский философ Эрих Фромм, например, считал, что в первобытном обществе не было индивидуальной собственности. Любой охотник мог взять копье и отправиться на охоту, а потом отдать оружие другому добытчику. Это рождало чувство коллективизма. Для такого строя характерна безусловная взаимная поддержка. При нем царило уравнительное равенство.
"Каждый шаг, – пишет Фромм, – по пути большей индивидуализации угрожал людям новыми опасностями. Первичные узы, уже разорванные, невосстановимы; человек не может вернуться в потерянный рай. Для связи индивидуализированного человека с миром существует только один продуктивный путь: активная солидарность с другими людьми, спонтанная деятельность (любовь и труд), которые снова соединяют его с миром, но уже не первичными узами, а как свободного и независимого индивида"[1].
В родовом обществе нормы еще не выделились, не обособились. В этом смысле мораль появляется в классовом обществе. В этот период появилась частная собственность, возросла производительная мощь общества. Состоялось разделение труда. Возникают большие и малые государственные образования. Жесткая регламентация родовой жизни размывается. Возникает свобода выбора поведения. Рождается запрос на конкретные человеческие добродетели. Смелость, отвага, мудрость возрастают в цене внутри общественного сознания.
Многие исследователи называют древнегреческую культуру агональной (от греч. agon – борьба, соревнование, состязательность). Данное явление пронизывало все сферы жизни древнегреческого общества[2]. Об агональных истоках европейской культуры писал Я. Бурхардт, который называл агональный элемент "движущей силой, неизвестной никакому другому народу"[3], имея в виду древних греков.
История Европы и Америки с конца Средних веков – история полного обособления индивида. Этот процесс начался в Италии в эпоху Возрождения и, по-видимому, достиг наивысшей точке только в XX в. Потребовалось больше 400 лет, чтобы разрушить средневековый мир и освободить людей от самых явных ограничений. Во многих отношениях индивид вырос, развился умственно и эмоционально: степень его участия в культурных достижениях приобрела неслыханные прежде масштабы. В то же время диспропорция между свободой от каких-либо связей и ограниченными возможностями для позитивной реализации свободы и индивидуальности привела в Европе к паническому бегству от свободы в новые узы или по крайней мере к позиции полного безразличия.
В Средние века и в Новое время экономический базис западного общества претерпел радикальные преображения, которые сопровождались столь же радикальными изменениями в психике человека. Тогда же возникла и новая концепция свободы, получившая наиболее яркое выражение в новых религиозных доктринах Реформации. Условия эпохи Реформации гораздо ближе к современным. Несмотря на очевидные различия между двумя эпохами, с XVI в., пожалуй, не было другого периода, который был бы похож на нынешнее время. При этом важно подчеркнуть, что в эпоху Реформации возникло умаление человека, который был связан с акцентом на порочность человеческой натуры, на ничтожность и беспомощность индивида, на необходимость подчинения индивида внешней силе.
В раннем Средневековье каждый был прикован к своей роли в социальном порядке. Человек почти не имел шансов перейти социально из одного класса в другой и даже едва мог перемещаться географически, из города в город или из страны в страну. За немногими исключениями, человек должен был оставаться там, где родился. Часто он не имел права одеваться, как ему нравилось, или есть то, что ему хотелось. Ремесленник был обязан продавать за определенную цену, а крестьянин – в определенном месте, на городском рынке. Член цеха не имел права передавать технические секреты своего производства кому бы то ни было за пределами цеха и был обязан допускать своих коллег по цеху к участию в каждой выгодной сделке по приобретению материалов. Личная, экономическая и общественная жизнь регламентировалась правилами и обязанностями, которые распространялись практически на все стороны деятельности.
Однако хотя человек не был свободен в современном смысле, он не был при этом ни одинок, ни изолирован. Занимая определенное, неизменное и бесспорное место в социальном мире с самого момента рождения, человек был закреплен в какой-то структурированной общности. Его жизнь с самого начала была наполнена смыслом, что не оставляло места сомнениям, которых и не возникало. Личность отождествлялась с ее ролью в обществе. Человек был крестьянином, ремесленником или рыцарем, но не индивидом, который по своему выбору занимается тем или иным делом.
Социальный строй рассматривался как естественный порядок, и, будучи частью этого порядка, человек ощущал уверенность, чувство принадлежности к нему. Конкуренция была сравнительно невелика. При рождении человек попадал в определенное экономическое положение, которое гарантировало ему определенный освященный традицией жизненный уровень, хотя и влекло за собой экономические обязательства по отношению к вышестоящим в социальной иерархии. Однако в пределах своей социальной сферы индивид имел достаточную свободу выражения собственной личности в труде и в эмоциональной жизни. Хотя в то время не существовало индивидуализма в современном смысле неограниченного выбора жизненных путей (эта свобода выбора в значительной степени абстрактна), зато было достаточно много проявлений конкретного индивидуализма в реальной жизни.
В позднем Средневековье структура общества и личности стала меняться. Единство и централизация средневекового общества ослабевали. Росло значение капитала, индивидуальной экономической инициативы и конкуренции, развивался новый денежный класс. Во всех слоях общества было заметно развитие индивидуализма, который оказывал влияние на все сферы человеческой деятельности: на вкусы и моды, искусство и философию, теологию и мораль.
Возрождение было культурой богатых и среднего класса, который оказался на гребне волны, поднятой штормом новых экономических сил. Все человеческие отношения отравлялись смертельной борьбой за сохранение власти и богатства. Солидарность с собратьями или, по крайней мере, членами своего класса сменилась циничным обособлением. Другие люди рассматривались как "объекты" использования и манипуляций либо безжалостно уничтожались, если это способствовало достижению собственных целей. Индивид был охвачен страстным эгоцентризмом, ненасытной жаждой богатства и власти. В результате появилось отношение преуспевающего индивида к своей собственной личности, его чувство уверенности в себе и ощущение безопасности.
Мораль буржуазного общества также имеет свои типологические черты. Ее можно назвать исторически первой универсальной моралью, которая претендует на общечеловеческий масштаб. Однако этой морали свойственна не только индивидуалистическая направленность нравов, но и четко выраженная эгоистическая сущность.
Исторические типы морали можно выделять, ориентируясь не только на формы экономической жизни и материального производства. Данные типы можно определить, сопоставляя, например, традиционную и современную мораль.
Люди эпохи Ренессанса думали, что с них собственно и начинается история. Они мнили себя первопроходцами, хотя и осознавали, что возрождают античность. Традиция часто кажется случайной разменной монетой, паролем архаики и нелепой старины, но именно в традиции кристаллизован огромный социальный опыт. Традиция знает ответы на главные человеческие вопросы. Ее нормативный код позволил ей выстоять в борьбе со временем. Только она может обеспечить общественное согласие и стабильность. Лишь из нее, как из тростника, согласно Осипу Мандельштаму, можно "извлечь богатство целой ноты". Альтернатива ей – погром бытия.
Традиция формировала групповой опыт поколений. Именно она определяла стабильную систему общепризнанных нормативных ценностей. Стабильность как устойчивость традиций в таком случае вполне сочетается с определенной мобильностью. Но нужна ли нам апология традиции? Не возрождает ли она нескончаемый спор славянофилов и западников? В данном случае хотелось бы обойтись без идеологических оценок. Разговор здесь о коренных устоях жизни вообще.
Каждый народ выбирает собственную стратегию выживания. Это неопровержимое соображение социальных мыслителей. Запад давно облюбовал идею прогресса. Он захотел покорить скорость. Менялись орудия труда, средства сообщения. Колесо, плуг, судно, станок... Неторопливо крутились жернова мельницы. Медленно плыли каравеллы по просторам еще не освоенных морей. Сначала ветер ударил в паруса. Затем стремительно завертелись лопасти паровой машины. Бешено нарастала скорость. Появились металлические рельсы. Звук помчался по проводам. Без проводов... Самолет облетел земной шар. Ракета ушла в космические дали. Планету опоясали информационные нити. Менялись и преображались политические режимы. Возникали новые формы человеческого общежития. Рождалась идея гражданского общества. Человечество прошло через опыт тоталитарных режимов.
Иначе думали на Востоке. В Средние века китайцы объездили весь мир и пришли к выводу, что должным образом жизнь отлажена только в Срединном царстве, где существует неукоснительный культ традиции, семейных ценностей, национальной гордости. До сих пор китайский инженер, придумавший техническую новинку, видит свою заслугу лишь в том, что нашел эту идею у древних. Опыт китайского отношения к традиции сам по себе уникален. Однако и в других странах Востока, например в Индии, Японии, Корее, к накопленному социальному опыту, закрепленному в традиции, всегда относились с огромным тщанием и благоговением. Многое пришлось пережить народам Индии, но они сумели не только ассимилировать элементы разных культур, но и сделать главное – сберечь свое древнее наследие.
На Западе приоритетность традиции в социальном устройстве была по сути дела сметена в минувшем столетии вариантами модернизации, экономического роста. Под традиционным обществом стали понимать наиболее архаичные этнокультурные образования, которые в основном изучались этнографами. Суть традиционных обществ связывалась с единообразием, неизменностью, но оказалось, что социальная и культурная организация многих традиционных систем отличается разнообразием.
К тому же выяснилось, что многие традиционные общества, вставшие на путь модернизации, получили странный результат. Происходит распад общественных систем, разрушение культурных стандартов. Заговорили о том, что традиция далеко не всегда мешает модернизации. Поставили под сомнение само противопоставление традиции и современности.
Типы морали можно соотнести также непосредственно с историей этики. В этом случае есть основания выделить такие этические системы, как протестантский этос, кантианская мораль, этика нормативная и ненормативная, социальная, экологическая, неоконсервативная этика. Эти подходы тоже учитываются в данном учебнике.