Лекция 2. ИНСТИТУЦИОНАЛЬНОЕ ВЗАИМОДЕЙСТВИЕ ОРГАНИЗАЦИОННЫХ И РЫНОЧНЫХ СТРУКТУР

В результате освоения материала главы 2 студент должен:

знать

• правила организации и рынка как социально-экономических институтов;

• виды трансакционных издержек;

• классификацию гибридных организационно-рыночных структур в современном обществе;

уметь

• выявлять организационные и рыночные признаки у реально существующих общественных явлений;

• определять адекватность использования организационных и рыночных механизмов для достижения конкретных целей социально-экономического развития;

владеть

• навыками институционального анализа социальной среды;

• системой понятий неоинституциональной теории организации.

Базовые различия организации и рынка

С точки зрения институционального подхода поведение людей в обществе может основываться на различных системах правил. Многие направления современной социальной мысли, связанные с определением структурных особенностей таких феноменов, как централизация и децентрализация, капитализм и социализм, иерархия и сеть, помогают выделить две базовые конфигурации правил поведения. Эти правила для людей, их применяющих, задают основу возможных сценариев поведения, жизненных ценностей и социальных предпочтений. Какие же черты характерны для организации как совокупности правил, т.е. социального института? Если идти от противного, сначала следует выделить отличительные особенности рынка как системообразующего института современного общества, противоположного организации.

Во-первых, для рынка характерно признание равенства всех элементов, составляющих социально-экономическую систему. Пусть это равенство не больше чем юридическая формальность, но с точки зрения рынка все равны: мелкие и крупные фирмы, порядочные люди и мошенники, отдельные индивиды и громадные корпорации. Все они суть экономические агенты. Между экономическими агентами выстраиваются сложные контрактные отношения, природа которых подразумевает двустороннюю договоренность, а не приказ, идущий сверху вниз. Человек, поступающий на работу и находящийся пока в рамках рыночного пространства, равен организации. В этом контексте непонятно, кто кого нанимает – организация работника для выполнения определенных функций, или работник организацию ("я умею закручивать гайки – найму кого-нибудь, чтобы их привозил, увозил, считал, продавал"). Неравенство кандидата, трясущегося перед интервью, и представителя компании, перед глазами которого проходят десятки или даже сотни таких людей, очевидно, но с точки зрения рынка, рыночного сознания данного неравенства не существует^[1]. Человек как субъект деятельности равен организации и может требовать для себя нечто особое, каких-то привилегий и удобств, может выторговывать более выгодные условия, пока он не вступил в организацию с ее иерархией, строгим распределением власти и преимущественно односторонними связями.

Здесь встает очень важный вопрос о том, зачем человек в ряде случаев расстается со своими правами и попадает внутрь иерархической структуры. Ответ на него в целом схож с философскими рассуждениями о "бремени свободы". Равенство субъектов деятельности на рынке подразумевает их свободу и одновременно ответственность за свои действия. Для одного из классиков теории организации Г. Саймона наем человека в организацию означает передачу полномочий в принятии решений одним субъектом другому по причине разницы их положения в институциональной среде. Нанятые отказываются целиком или частично от права принимать решения и передают его нанимателям, более склонным к риску, а в обмен получают гарантию относительно стабильного дохода, т.е. зарплаты^[2]. Тем самым отказ от жизни в рамках института рынка определенным образом компенсируется. Попадая в неравные условия и занимая свою позицию в иерархии, человек сознательно ограничивает свою свободу, тем самым избегая ее негативных последствий.

Идея равенства экономических агентов, которая реализуется в контрактной природе всех взаимодействий в рыночном пространстве, подразумевает необходимость постоянного ведения переговоров, нахождения компромиссов, "выторговывания" определенных преимуществ. Если с начальником нельзя торговаться, то с контрагентом по бизнесу – не только можно, но и должно.

Традиционалисты именно в идее равенства видели главный и самый пагубный атрибут общественной системы, основанной на рыночных принципах. Однако в своих аргументах они исходили из наличия у некоторых людей высших знаний, причастности их к абсолютной истине, постигаемой нерациональным (часто изотерическим) путем. Если отбросить это допущение, рынок оправдывает свое существование тем, что никто из его участников абсолютной истины не знает и поэтому не имеет права управлять другими людьми. Сам рынок в этом смысле предстает как вечный механизм движения к истине.

Второй отличительной чертой рынка служит определяющее значение монетарных оценок. Если все элементы системы равны, необходим всеобщий эквивалент, на основе которого можно сравнивать их деятельность. Как сравнить труд каменщика и врача, заграничный тур и комплект офисной мебели? Все эти и многие другие рыночные сущности могут быть сравнимы только на основании своей цены. Если один врач берет за услуги вдвое больше другого, видимо, и качество его работы лучше. Данное утверждение образует незыблемый ориентир для потребителей и инвесторов. В том случае, когда подобные сравнения в значительной мере отражают истину, поведение и инвесторов с их вопросом "Куда вкладывать деньги?", и потребителей, интересующихся "За что заплатить?", получают рациональную основу. В такой ситуации рынок начинает работать автоматически, координируя творческую волю множества субъектов деятельности и не нуждаясь в сильных механизмах, способных его корректировать.

Во время инфляции такие ориентиры разрушаются. Именно поэтому монетаристы, которых в наибольшей мере можно сегодня отнести к апологетам рынка как социально-экономического института, в первую очередь направляли свою критику на инфляцию как наиболее разрушительное явление для рыночного механизма. В условиях высокой инфляции рынок теряет способность к саморегулированию, так как субъекты рыночных отношений теряют координаты для своего разумного поведения. Например, то, что одна лампочка стоит три рубля, а другая – пять рублей, перестает означать, что одна лучше, а другая хуже. Может быть, разница в цене говорит лишь о том, что одна произведена на два месяца позже, чем другая. При сравнении продукции разных отраслей, где инфляция идет разными темпами, возможность компетентных оценок также снижается до минимума.

Цены задают направление развития рынка, при этом ценовой механизм нередко входит в противоречие с первым и базовым принципом рынка – равенством всех действующих субъектов. Но неравенство это нестабильно. У каждого из субъектов есть шанс упасть или подняться. В этом смысле они остаются равными. Приспособление экономической системы всегда обусловливается неожиданными изменениями; смысл использования ценового механизма в том и состоит, чтобы сообщать индивидуумам о возрастании или падении спроса на то, что они делают или могут делать, в силу какой-то не зависящей от них причины. Адаптация всей структуры производственной деятельности к изменившимся обстоятельствам основывается на том, что получаемое за различные виды деятельности вознаграждение меняется безотносительно к заслугам или недостаткам тех, кого эти изменения затрагивают.

Таким образом, монетарные оценки становятся основой рынка как социально-экономического института. При этом нередко имеющие место неадекватность, некорректность и неполнота денежных оценок расцениваются как безобидное "наименьшее зло".

Третий определяющий элемент рынка – это свобода и конкуренция. Равные по своим правам и возможностям элементы рыночной системы имеют полную свободу в доказательстве того, какой из них лучше, а какой хуже. Субъектам рыночных отношений никто не имеет права указывать на то, как поступать. В равной схватке они отстаивают свою жизнеспособность.

В условиях рынка конкуренция представляет собой жизнеутверждающий механизм, способствующий прогрессу и рациональному поведению субъектов, составляющих экономику. При этом следует обратить внимание на то, что конкуренция создает систему отрицательных стимулов – "не будешь крутиться – погибнешь". Как и любая система с отрицательными стимулами, конкуренция имеет свои недостатки, проявляющиеся более или менее явно в зависимости от характеристик институциональной среды.

Как хорошо известно, в теории менеджмента акцент на отрицательные стимулы в процессе управления трудовой деятельностью людей приводит к тому, что люди оказываются заинтересованными только в том, чтобы избежать наказания, при этом цели организации их совсем не интересуют. В результате они выбирают девиантный способ поведения, который кажется им наиболее удобным и экономичным (подделывают отчетность, укрепляют неформальные узы, выполняют работу некачественно, но в срок и т.д.).

Примерно то же самое происходит и с субъектами рыночной деятельности, страшащимися пострадать от конкуренции. Конкуренция рождает зависть. Зависть есть мощнейший стимул для оптимизации экономического поведения. И на Западе люди не только не боятся этого явления, по часто сознательно его стимулируют. Если твой сосед построил трехэтажный дом, и ты завидуешь ему, ты будешь больше трудиться, лучше работать и копить деньги на такой же дом. Но понятно, что значительно более простым (и рациональным?) выходом из сложившегося положения является ситуация, при которой ты, не долго думая и много не трудясь, поджигаешь дом соседа. Работы меньше, зависти никакой и психологическое равновесие в душе восстановлено.

Одна из главных причин неприязни к конкуренции, несомненно, заключается в том, что конкуренция не только показывает, как можно эффективнее производить вещи, но также ставит тех, чьи доходы зависят от рынка, перед выбором: либо подражать добившимся большего успеха, либо частично или полностью лишиться своего дохода. Тем самым конкуренция создает что-то вроде безличного принуждения, подобно инструкциям или командам сверху, заставляющего многих индивидуумов перестраивать свой образ жизни.

У конкуренции многоликая природа. Именно конкуренция, как ничто иное, придает рынку иррациональный, несводимый к какой-либо логической модели характер. В этом контексте имеет смысл вспомнить и обобщить ряд идей, высказанных в свое время немецким социологом Л. фон Визе и развитых впоследствии Ф. Хайеком. Наряду с рациональным научным познанием конкуренция представляет собой специфический иррациональный механизм изучения реальности и поиска новых возможностей развития человечества. Без конкуренции многие факты оставались бы никому не известными, по меньшей мере не используемыми.

В силу отмеченных выше обстоятельств при всей своей понятности и прозрачности, а также способности к саморазвитию рыночный механизм отнюдь не всегда способен приводить к наилучшим социально-экономическим результатам. В этих случаях на первый план выступает организация, которая начинает по-своему координировать различные направления деловой активности.

Организация как экономический институт имеет признаки, прямо противоположные рынку.

Во-первых, это неравенство элементов, составляющих систему, обязательная иерархия. Даже в самых современных "плоских" организациях с горизонтальными малоуровневыми структурами всегда существуют начальники и подчиненные. Права первых всегда больше, чем права последних. Начальники имеют непререкаемое право отдавать приказы подчиненным, а те, в свою очередь, обязаны выполнять эти приказы. Они должны выполнять их не на основе контракта, не выторговывая для себя лучшие условия в каждом конкретном случае, а просто потому что они – подчиненные, и смысл их существования в организации есть выполнение приказов.

Ориентация на иерархию, на принципиальное неравенство людей в обществе приводило сторонников традиционализма и новой правой идеологии к оправданию нацистских идей (одна нация от природы выше другой) и оправданию авторитарных порядков (неравенство слоев и групп населения по отношению к суверену, что было характерно для Средневековья). Зачем создавать систему с декларируемым равенством всех элементов, когда мы живем в мире, где люди отнюдь не равны друг другу: есть умные и глупые, нравственные и аморальные, сильные и слабые?

Итак, ни одну организацию нельзя представить себе без вертикали власти. "В любой фирме лица, наделенные правом принятия решений, – обычно высшее руководство – в совокупности обладают широкими полномочиями, позволяющими им на законном основании отдавать те распоряжения относительно ведения дел фирмы, которые они считают уместными, и требовать их выполнения"^[3].

Иерархия создает для человека понятное пространство, где ясно, куда двигаться и что для этого предпринять. Иерархия статусов соответствует иерархии целей. Самую высшую цель в организации преследует высшее руководство, а часто и один ее создатель и руководитель. Люди, занимающие низшие позиции в иерархии в традиционной организации, вообще могут быть не приобщены к глобальной цели, но перед ними ставятся те цели, которые бы соответствовали и не нарушали базовой цели всей организации. Для этого создается система соответствующих стимулов. Человек приходит в фирму, чтобы заработать деньги, но при этом достигает полезных целей для руководства. Солдат в бою может главной своей целью видеть сохранение своей жизни, но командование всячески направляет его на то, чтобы он добивался победы над врагом. Иерархия в этом плане постепенно "затягивает" человека. Приближаясь к вершине, он одновременно приближается и к организационной цели. Но только высшие руководители вправе задумываться о сущности цели как таковой.

Подчиненные служат руками, ногами, ушами и, наконец, в какой-то степени мозгами руководителя. Тот, отдавая приказы, формирует особое организационное пространство, принципиально отличное от рыночного, где каждый преследует свои цели, эти цели никак не связаны между собой, а общей цели развития всей системы попросту не существует.

Следует отметить, что деятельность организации всегда дешевле, чем деятельность рынка. Не нужно заключать контракты, не нужно вести переговоры, не нужно выбирать исполнителей, иметь особые органы, которые бы следили за исполнением контрактов, и т.п. Теория трансакционных издержек, родоначальником которой выступил О. Уильмсон, указывает на принципиальную экономическую эффективность организации во множестве ситуаций.

Вторым аспектом организации является приоритет внемонетарных оценок над монетарными. Начальника цеха руководство оценивает по валовой выработке, дисциплине рабочих, быстроте исполнения заданий, качеству продукции, а не только и даже не столько по тем деньгам, которые цех принес предприятию в целом. Р. Коуз очень точно в свое время охарактеризовал ситуацию: "Можно, я полагаю, считать отличительной чертой фирмы вытеснение механизма цен"^[4].

Внемонетарные оценки значительно сложнее, но они являются комплексными и значительно больше говорят о хозяйствующем субъекте, чем цифры прибыли и убытков, себестоимости продукции и рентабельности производства. Кроме того, в ряде случаев, когда речь идет о так называемых "высоких материях", денежные оценки вообще становятся чисто условными. Что говорит о картине ее цена в 100 долларов? Через год она может вообще обесцениться, а может подорожать в десять раз. То же самое касается и идей, научных разработок, брэндов, имиджей и др. Их цена указывает лишь на то, что за них сегодня могут заплатить столько-то. Цена не отражает их сущности, на основе ценовых факторов нельзя судить о том, что одна идея лучше (или хуже) другой. Поэтому часто требуются внемонетарные оценки, которые в значительно большей мере, чем денежные, способны спрогнозировать конец события.

Феномен немонетарных оценок легко проиллюстрировать на примере стратегического планирования, используемого множеством организаций. За последние десятилетия было создано множество немонетарных инструментов оценки положения фирмы на рынке и ее внутренних особенностей (модели М. Портера, Бостонской консалтинговой группы и многие другие в этом ряду), поскольку разработать четкий план движения к цели на основе только бухгалтерской информации невозможно. В этом плане организация как инструмент достижения цели просто вынуждена оперировать множественными шкалами и видами измерений. Управление организацией может оказаться значительно дороже управления чисто рыночной системой, где достаточно просто поддерживать адекватную структуру цен, не допускать инфляции и т.д.

Наконец, третьей отличительной чертой организации является необходимость ограничения конкуренции, ориентация на кооперацию. Как было показано выше, конкуренция может оказаться весьма разрушительной. Поэтому практика традиционного японского менеджмента делает акцент на недопущение даже самой вроде бы невинной и позитивной конкуренции между работниками. Для этого используются уравнительные зарплаты, зависящие от стажа работы, конфиденциальный характер оценок трудовой деятельности, коллегиальность всех основных управленческих решений, при которой никто не может "приватизировать" их результаты и вызвать тем самым зависть у окружающих. В японском менталитете как бы считается аморальным противопоставлять одного человека другому, сравнивая их. Не случайно, что Японию, развивающую рыночные отношения по формально западным принципам, часто называют "Япония Inc.", т.е. корпорация Япония. Еще с бо́льшим основанием можно говорить о "Советском Союзе Inc.", так как плановая экономика реально строила экономическую систему не по рыночным, а по организационным принципам, уподобляя всю страну гигантской корпорации, в которой все предприятия представляли собой не более чем цеха.

Ориентация на кооперацию во многом обеспечивает синергетический эффект. Сложение усилий множества людей для достижения одной цели всегда приводит к обнаружению новых многочисленных возможностей для выбора наиболее удачного пути. Организация способна сама по себе порождать дополнительную энергию, как порождает ее конкуренция. Но в отличие от последней организационная энергия иссякает, когда цель достигнута. Энергия же конкуренции непреходяща. Синергетический эффект в организации может при этом иметь множественную природу – от абсолютно рациональной до связанной с мифотворчеством. К первому простому виду синергии следует отнести обычное разделение труда, позволяющее полностью раскрыть дополнительные эффекты от специализации и координации усилий. Более сложные эффекты возникают на уровне корпоративной культуры. По своей сущности они сходны с духом победы у армии или спортивной команды, когда возникает некий общий порыв, вызывающий множественные дополнительные усилия, а иногда и самопожертвование.

Но у кооперативной природы организации как института есть и свой базовый недостаток – уязвимость, поскольку организация всегда зависит от центра. Бертина пирамиды не только определяет направления развития организации, но и координирует деятельность составляющих ее элементов. Именно поэтому данные элементы не являются столь полноценными и самостоятельными, сколь это характерно для рыночного пространства. Ориентированность всех элементов на исполнение воли центра неминуемо приводит к тому, что сами они без направляющей внешней силы не могут оптимально функционировать. Уязвимость в этом плане подразумевает то, что уничтожение верхушки организационной системы приводит к неизбежному ее распаду. То, что дает организации возможность скоординировано и быстро осуществлять крупные проекты, одновременно служит ее "ахиллесовой" пятой. Принцип синергии и кооперации, полностью реализованный в рамках организации как института, подразумевает высокую степень риска всей социальной системы, созданной по принципу организации.

Рыночные структуры в этом смысле являются значительно более стабильными. Наиболее известная искусственно созданная сетевая среда – Интернет – была изначально задумана американскими учеными как некоторая неуязвимая информационная оболочка, способная выдержать ядерный удар или любой другой катаклизм, затрагивающий значительную часть всей системы. Непосредственным толчком к созданию глобальной компьютерной сети стал запуск в СССР в 1957 г. первого искусственного спутника Земли. В условиях холодной войны министерство обороны США поставило перед американской наукой задачу создать структуру связи, которая могла бы работать после ядерного удара, когда большинство коммуникаций будет разрушено. Основные идеи были ясны: нужно создать систему связи, не имеющую одного главного центра. То есть построить не организацию связи, а некоторое подобие рынка, и построить так, чтобы массивы данных передавались с узла на узел без участия центра или вершины иерархии.

Интернет не ориентируется на центр, в нем нет иерархии, он не предполагает синергию от четкой координации общих усилий. Вместе с тем уничтожение нескольких серверов и части самой сети не наносит Интернету фатального удара.

Данная особенность рынка как института делает его саморазвитие естественным процессом. Рынок неуничтожим, как сама жизнь. Организацию же легко уничтожить как всякое искусственное творение. Если некоторая социальная система или сфера человеческой деятельности достигает своего рыночного качества, она начинает предполагать свое вечное или по крайней мере длительное существование. Поэтому рынок может быть рассмотрен как важнейший институт стабилизации развития. Такая стабилизация связана прежде всего с опусканием в систему случайных, неподвластных центру процессов и явлений. Именно смирение перед неизбежностью случайности, привычка сосуществовать вместе со стохастическими процессами (процессами, которые могут быть очень болезненными в силу своей непредсказуемости) отличают сознательный выбор субъектами экономической деятельности рынка как совокупности правил своего поведения.

Непредсказуемость и случайность, заключенные внутри социальной системы, непредсказуемость и случайность, на которые никто не покушается, дабы "образумить" их своей логикой и рациональностью, делают рынок институтом, определяющим возможность саморазвития системы, и в этом смысле существенно ограничивают организацию.