"Господа Головлевы"

Головлевская хроника первоначально не мыслилась Щедриным как самостоятельное произведение, а входила в цикл "Благонамеренные речи". Выделение отдельных очерков о "ветхих людях" в самостоятельное произведение было обусловлено теми изменениями в общественной жизни страны, которые нагляднее всего проявились в сфере семейных отношений. К началу 1870-х гг. Щедрин утверждается в мысли о том, что "роман утратил свою прежнюю почву с тех пор, как семейственность и все, что принадлежит к ней, начинает изменять свой характер", что "разрабатывать по-прежнему помещичьи любовные дела сделалось немыслимым". Отказавшись от традиционного истолкования семейной темы, от романического сюжета, писатель, тем не менее, имел право рассматривать "Господ Головлевых" как роман. Несмотря на то, что произведение составлено из отдельных рассказов, они представляют собой целое, обусловленное замыслом писателя и центральной фигурой Порфирия Головлева. Щедрин поставил перед собой сложную задачу: раскрыть внутренний механизм разложения семьи, обусловленный нравственной несостоятельностью как крепостнического, так и буржуазного идеалов.

Композиция романа подчинена реализации основного сюжетного мотива "умертвил", проявляющегося в последовательном уходе из жизни каждого из членов головлевского семейства. В романе этот мотив сопряжен с мотивом мечты, фантазии, испытание которыми проходят все персонажи "Господ Головлевых". Сначала такое испытание предстоит Степану Головлеву, для которого возвращение в отчий дом стало началом конца, потому что мыслей о будущем не могло быть: "...течение всей жизни бесповоротно и в самых малейших подробностях уже решено в уме Арины Петровны". Щедрин восстанавливает процесс нравственной гибели Степана, показывая, как постепенно герой теряет связь с реальной жизнью. Осеннее небо вызывает последний осознанный поток фантазий Головлева: ему кажется, что облако, которое висит пониже других, "точно поп в рясе с распростертыми врозь руками", то, которое подальше, угрожает задушить деревню Нагловку, "лапы книзу протянуло, словно вот-вот спрыгнуть хочет". Ему хочется освободиться от этих фантазий, безвозвратно "окунуться в волну забвения до того, чтоб и выкарабкаться из нее было нельзя". Последний проблеск сознания Степана Владимирыча – безусловное его молчание после побега: он "догорает", как сальная свечка. "Следя за нагаром, который постепенно образовывался на фитиле", Степан Головлев погружается в безрассветную мглу, в которой не было места не только для действительности, но и для фантазии.

Фантазии Петра Порфирьевича Головлева иного рода. Приезд в Головлево для него – это инстинктивное, как замечает Щедрин, стремление человека в "свое место". Он мечтает о свершении чуда, которое не имеет в его фантазиях конкретного воплощения: "Вдруг нынешнее Головлево исчезнет, и на месте его очутится новое Головлево, с новою обстановкой <...> так... вообще, будет новая “обстановка”". Утопические надежды получают дальнейшее развитие в фантазиях Петеньки, неожиданно перекликаясь с мотивом быстрой езды в Петербург размечтавшегося городничего из гоголевского "Ревизора". Планам Петра Головлева не суждено осуществиться, так же как и переменам в Головлеве: "обстановка" и этому сыну Иудушки готовит "гроб". Фантазии Петеньки связаны с надеждами на то, что его внутренне осознаваемая связь со своим местом окажется сильнее "обстановки", реальная жизнь будет сильнее лицемерия Иудушки. Однако до этой победы жизни над "умертвиями" еще далеко.

Мечты-фантазии Анниньки и Любиньки – еще один вариант развития темы будущего в романе. Их надежды на освобождение от Погорелковского "плена" не имеют ничего общего с реальной жизнью. Существование актрис провинциальных трупп полно грязи, лжи и обмана, столь же бессмысленно по своей сути, как и одинокая жизнь в деревне. Однако именно с Головлевым Аннинька связывает свои последние надежды, именно в разговорах с нею происходит постепенное пробуждение-"воскресение" Иудушки, символически отнесенное писателем к пасхальным дням. В финале романа Порфирий Головлев освобождается от груза постоянно создаваемых им фантазий, которыми он загораживался от реальной жизни, но это освобождение происходит в тот момент, когда герой осознает потребность произвести последний расчет с жизнью.

Важнейшей композиционной особенностью романа является то, что он состоит из ряда глав-биографий, в каждой из которых один из героев занимает центральное положение. Главным героем главы "Семейный суд" становится Степан Головлев, главы "По-родственному" – Павел, в "Семейный итогах" духовное господство Арины Петровны завершается ее проклятием Иудушки, в главе "Племяннушка" появляется тема Евпраксеи. Эти "очерки" головлевских характеров объединены в целое авторским отношением к ним, как к типичным явлениям русской действительности. Так, глава "Семейные итоги" не только повествует о событиях, завершающих жизненный путь Арины Петровны, но и содержит авторское отступление, в котором Щедрин дает анализ социально-психологических причин такого явления, как лицемерие по-русски. Автор проводит четкую грань между лицемерием Тартюфа, типа европейского лицемерия, вырабатываемого воспитанием и составляющим "принадлежность “хороших манер” и почти всегда имеющим яркую политическую или социальную окраску", т.е. лицемерия сознательного, и лицемерием Иудушки. Источником бессознательного лицемерия, закрепившим природные наклонности героя ко лжи, пустословию и пакостям, было отсутствие каких-либо нравственных основ русского общества, воспитывающего личность, для которой деятельность заключалась в "переливании из пустого в порожнее".

Глава "Расчет" также включает пространное философское обобщение автора, в котором слышатся отзвуки темы, поднятой Л. Н. Толстым в романе "Анна Каренина". Однако если в романе

Толстого тема семьи предстает как тема преодоления семейной трагедии, имеет ярко выраженный психологический оттенок и нравственно-религиозный аспект, то в "Господах Головлевых" Щедрин ставит и решает ее прежде всего как социальную. Она звучит в романе как тема нравственного предательства, охватившего все слои общества, писатель всесторонне рисует картину полного и окончательного разрушения семейных уз. Даже появление в среде русской жизни таких ярких личностей, как Арина Петровна, "случайным метеоритом блеснувшая" посреди этой жизненной неурядицы, не спасает головлевское семейство "от праздности, непригодности к какому бы то ни было делу и запоя". После такого страшного объяснения причин гибели семьи в главе "По-родственному" ритм повествования значительно ускоряется, одно "умертвие" сменяется другим и стремительно приближается закономерная трагическая развязка.

От главы к главе прослеживается трагический уход из семьи, а затем и из жизни Степки-балбеса, Павла, Петеньки, Володеньки, Любиньки, самой Арины Петровны. В каждом из героев писатель отмечает черты характера, порожденные крепостничеством: безалаберность и неспособность к осмысленному труду в Степане Головлеве, крайнее равнодушие к людям и цинизм в Павле, жажду приобретательства и ханжеское благолепие в Арине Петровне, лицемерие и пустословие в Иудушке. Наиболее полно и последовательно все характерное для процесса разрушения помещичьего клана представлено в образе Порфирия Головлева.

Главный герой "семейного" романа "Господа Головлевы", так же, как и другие его персонажи, показан вне семейных отношений. К тому времени, когда мы знакомимся с Иудушкой, он уже потерял жену, однако о его личной жизни автор не сообщает читателю. Впрочем, ни у одного из персонажей романа ее нет, как нет и любовной интриги, которая характеризовала бы Арину Петровну, Степана, Павла, Анниньку, Любиньку. Лишь один Иудушка Головлев проводится Щедриным через испытание, которое нельзя назвать любовью, – это его отношения с Евпраксеей. Данная сюжетная линия в романе может показаться второстепенной, поскольку возникает в той части повествования, когда суть героя уже достаточно прояснена читателем. Казалось бы, перед нами еще один рассказ о "барской любви", закончившейся трагически для молодой матери. Однако Щедрин сосредоточивает внимание не столько на самом факте разлучения Евпраксеи и ребенка, сколько на изображении того внутреннего переворота, который произошел в сознании героини. Ожидание материнства, как пишет автор, "разрешило умственные узы, связывавшие ее", и даже "выражение ее лица, обыкновенно тупое и нескладное, как-то осмыслилось и засветилось". Глава "Выморочный" посвящается Щедриным картине "бунта" Евпраксеи. От еще "несознанного, но уже непобедимого отвращения к Иудушке", как пишет автор, она приходит к убеждению, что единственным оружием мщения ему может стать "война придирок, поддразниваний, мелких уколов". Щедрин показывает, как постепенное овладение Евпраксеи "словом" изменяет ее положение в доме Головлевых: она открыто угрожает Иудушке, что уйдет к отцу- матери, постоянно напоминает ему о его грехе, словно шальная, мечется от Архипа-кучера к Игнату-конторщику, осмеливается вслух называть хозяина "кикиморой". Овладев силой хозяйского пустословия, она ломает перед Иудушкой комедию, подобную той, которую Порфирий Головлев исполнял всю свою жизнь. Одним из сюжетов этой комедии был сюжет о сыне Володюшке, разыгрываемый Евпраксеей на разные лады. "Где-то Володюшка мой теперь?" – начала она, придавая своему голосу слезливый тон. Голос ее обретает решительность, когда она характеризует незавидное положение Иудушки словами народной поговорки: "Сама себя раба бьет, коли плохо жнет!" Угроза слышится в словах Евпраксеи, когда она говорит о намерении съездить в Москву и найти сына, не спросись ни у кого, "и никто запретить мне не может! Потому, я – мать!". Евпраксея сражается с Иудушкой его же оружием, но оно не лишает ее жизненной энергии. Образ Евпраксеи получает глубоко мотивированную психологическую основу, в известной степени "готовя" мотив нравственного пробуждения главного героя.

Образ Иудушки Щедрин создает, используя возможности психологической сатиры. Одним из наиболее ярких проявлений внутреннего мира героя становится в романе его речь. "Обманное слово", по образному выражению Н. К. Михайловского, становится инструментом обнаружения весьма существенной черты эпохи – разительного противоречия между созданными десятилетиями общественными мифами и реальностью. Обиходные словесные формулы, узаконенные благонамеренные слова, которые произносит Иудушка в той или иной ситуации, оказываются ложью, бессодержательной фразой, пустословием. Слова, сказанные Иудушкой, забывшем о дне поминовения сына Володи ("Ах, Володя, Володя! Недобрый ты сын! Дурной! Видно, не молишься богу за папу, что он даже память у него отнял!"), вовсе не свидетельство душевных переживаний героя. Гораздо больше его волнует обрядовая сторона события, необходимость соблюсти приличия даже перед маменькой: "Ах, грех какой! Хорошо еще, что лампадки в образной зажжены". Самооправдание Иудушки строится на наборе расхожих моральных формул, которые, соединяясь в образе-переживании героя, изобличают в нем лицемера бессознательного, впитавшего в себя лицемерие общественное, оправдывающее жестокость отца по отношению к сыну-самоубийце: "Жил хорошохонько да смирнехонько... чего ему недоставало? Денег, что ли? Коли мало денег – умей себя сдерживать. Не все сладенького, не все с сахарцом, часком и с кваском покушай!" Слова Иудушки имитируют благородные идеи, высокие душевные побуждения, но слова эти утрачивают настоящее ОГЛАВЛЕНИЕ, потому что Иудушка нс испытывает мук слова. Он не ищет слова, чтобы выразить чувства, он берет готовое чужое. Утрата словом своего значения происходит еще и потому, что Щедрин вводит в речь героя обилие уменьшительно-ласкательных суффиксов, тем самым подчеркивая "масштаб" обмана и самообмана Иудушки.

Речевая характеристика героя становится важнейшей составляющей психологической характеристики типа Порфирия Головлева (главы "Семейные итоги", "Расчет"), которого критика после появления первых глав стала именовать "русским Тартюфом". Автор ставит перед собой задачу показать принципиальную разницу между двумя типами лицемеров: сознательным (Тартюф) и бессознательным (Иудушка). Бессознательное лицемерие, пустословие и ложь в сатире Щедрина приобретают характер особой формы социального и духовного обнищания, поэтому столь важным в психологической характеристике героя оказывается "нетартюфский" финал Иудушки.

Путь Иудушки к прозрению в финале – путь совершенствования героем "запоя празднословия", когда из формы жизни он становится ее целью. Последний всплеск его сопровождал удаление сына Евпраксеюшки из Головлева. "Агония" Иудушки, как пишет Щедрин, началась с того, что "ресурс празднословия, которым он до сих пор так охотно злоупотреблял, стал видимо сокращаться". Главы "Выморочный" и "Расчет" постепенно раскрывают трагедию Порфирия Головлева, обретающего, наконец, человеческий язык, поскольку все, что он мог уничтожить, уничтожено, исчезли даже предметы его фантазий. Последнее, что произносит герой, обращаясь к Анниньке, воспринимается как прощание с жизнью. "Надо меня простить! – продолжал он, – за всех... И за себя... и за тех, которых уж нет... Что такое! что такое сделалось?!., где... все?" Пробудившееся на минуту сознание заставило Иудушку почувствовать себя человеком и понять, что никаких возможностей для "воскресения" у него нет. Толчком к "расчету" героя с жизнью стала прослушанная Иудушкой евангельская притча об искуплении вины страданием, ее нравственный эффект совпал с переживаемой Головлевым душевной смутой, и решение пришло само собой.

Не следует видеть в сентиментально-христианском финале романа стремление Щедрина "простить" своего героя. Не надо забывать, что демократизм писателя был характерным явлением для 1860-х гг., когда в социальной среде видели источник формирования человеческой личности. В связи с этим лицемерие Иудушки имело корни в социальных условиях его жизни, а не в дурных наклонностях его личности. Однако не меньшее значение в "оправдании" героя имеет и понимание Щедриным значения нравственного суда, "совести", которые предстают в финале не только как характеристики личности, но и как символическая форма пробуждения сознания.