А. И. Герцен. О развитии революционных идей в России[1]
ГЕ́РЦЕН Алекса́ндр Ива́нович (1812–1870) – русский публицист, писатель, философ. В юности Герцен получил обычное дворянское воспитание на дому, основанное на чтении произведений иностранной литературы. Благодаря знакомству с творчеством Шиллера Герцен проникся свободолюбивыми стремлениями. В детстве Герцен познакомился и подружился с Николаем Огарёвым.
Сильное впечатление на мальчиков (Герцену было 13 лет, Огарёву – 12) произвело известие о восстании декабристов 14 декабря 1825 г.: у них зарождаются первые, еще смутные мечты о революционной деятельности; а во время прогулки на Воробьевых горах мальчики поклялись бороться за свободу.
Герцен поступил в Московский университет на физико-математическое отделение. В 1834 г. Герцен был арестован и сослан в Пермь, а оттуда в Вятку, где и был определен на службу в канцелярию губернатора. В начале 1840 г. Герцену было разрешено возвратиться в Москву. В мае 1840 г. он переехал в Петербург, где по настоянию отца стал служить в канцелярии Министерства внутренних дел. Герцен и Огарёв примкнули к движению западников. После смерти отца Герцен навсегда уехал за границу (1847). Февральская революция 1848 г. показалась Герцену осуществлением всех надежд. Последовавшее затем Июньское восстание рабочих, его кровавое подавление и наступившая реакция потрясли Герцена, который решительно обратился к социализму. Он сблизился с Прудоном и другими выдающимися деятелями революции и европейского радикализма; вместе с Прудоном он издавал газету "Голос народа" ("La Voix du Peuple"), которую финансировал. В 1852 г. Герцен переехал в Лондон, где основал Вольную русскую типографию для печатания запрещенных изданий и с 1857 г. издавал еженедельную газету "Колокол". Герцен умер в Париже 9 января 1870 г. от воспаления легких и был похоронен в Ницце (прах был перенесен с парижского кладбища Пер-Лашез).
Основные философские идеи Герцена были связаны с исторической судьбой России, с русским западничеством патриотического типа, с материалистическим мировоззрением.
Основные труды: "Былое и думы", "Старый мир и Россия", "Le peuple Russe et le socialisme", "Концы и начала", "Кто виноват?", "Сорока-воровка", "Скуки ради".
Скажу еще раз: если ужасно жить в России, то столь же ужасно жить и в Европе.
Если же и в Европе дойдут до того, что заткнут нам рот и не позволят даже проклинать во всеуслышание наших угнетателей, то мы уедем в Америку, жертвуя всем ради человеческого достоинства и свободы слова...
Не нужно ли искать выхода из создавшегося для нас печального положения в том, чтобы приблизиться к пароду, который мы, не зная его, презираем? Не нужно ли возвратиться к общественному строю, который более соответствует славянскому характеру, и покинуть путь чужеземной насильственной цивилизации? Это вопрос важный и злободневный.
В чем видно благотворное влияние восточной церкви? Какой же народ из принявших православие, начиная с IV века и до наших дней, цивилизовала она или эмансипировала? Быть может, это Армения, Грузия или племена Малой Азии, жалкие жители Трапезунда? Быть может, наконец, Морея? Нам скажут, возможно, что церковь ничего не могла сделать с этими изжившими себя, развращенными, лишенными будущего народами. Но славяне, – здоровая телом и душой раса, – разве получили они от нее хоть что-нибудь? Восточная церковь проникла в Россию в цветущую, светлую киевскую эпоху, при великом князе Владимире. Она привела Россию к печальным и гнусным временам, описанным Кошихиным, она благословила и утвердила все меры, принятые против свободы народа. Она обучила царей византийскому деспотизму, она предписала народу слепое повиновение, даже когда его прикрепляли к земле и сгибали под ярмо рабства. Петр I парализовал влияние духовенства, это было одним из самых важных его деяний; и что же, это влияние хотели бы теперь воскресить?
Будущее России никогда не было так тесно связано с будущим Европы, как в настоящее время. Наши надежды ведомы всем, по мы пи за что не хотели бы отвечать, и не из пустого тщеславия, не из опасения, что будущее нас уличит во лжи, но по невозможности предвидеть что-либо в вопросе, решение которого полностью нс зависит от внутренних условий...
Национальный элемент, привносимый Россией, – это свежесть молодости и природное тяготение к социалистическим установлениям.
Государства Европы явно зашли в тупик. Им необходимо сделать решительный бросок вперед или же отступить еще дальше, чем сейчас. Противоречия слишком непримиримы, вопросы слишком остры и слишком назрели в страданиях и ненависти, чтобы остановиться на половинчатых решениях, на мирных соглашениях между властью и свободой. Но если нет спасения для государств, при данной форме их существования, то род их смерти может быть весьма различен. Смерть может прийти через возрождение или разложение, через революцию или реакцию. Консерватизм, не имеющий иной цели, кроме сохранения устаревшего staus quo, так же разрушителен, как и революция. Он уничтожает старый порядок не жарким огнем гнева, а на медленном огне маразма...
Славянофильство, видевшее спасение России лишь в восстановлении византийско-московского режима, не освобождало, а связывало, не двигало вперед, а толкало назад. Европейцы, как называли их славянофилы, не хотели менять ошейник немецкого рабства на православно-славянский, они хотели освободиться от всех возможных ошейников. Они не старались зачеркнуть период, истекший со времени Петра I, усилия века, столь сурового, преисполненного столь тяжких трудов. Они не хотели отказаться от того, что было добыто ценой стольких страданий и потоков крови, ради возвращения к узкому общественному строю, к исключительной национальности, к косной церкви. Напрасно славянофилы, подобно легитимистам, твердили, что можно из всего этого взять хорошее и пренебречь дурным. Это весьма серьезная ошибка, но они совершали еще и другую, свойственную всем реакционерам. Поклонники исторического принципа, они постоянно забывали, что все, происшедшее после Петра I, – тоже история и что никакая живая сила, не говоря уже о выходцах с того света, не могла ни вычеркнуть совершившиеся факты, ни устранить их последствия.
Будущее России никогда не было так тесно связано с будущим Европы, как в настоящее время.