Лекция 4. Французский психоанализ

В клинике глубинной психологии, которой я руковожу, раздался звонок.

Женщина спросила командирским тоном:

— У вас кто-нибудь занимается транзактным анализом?

— Да, — отвечаю я. — А в чем, собственно, дело?

— Лично мне срочно нужен транзактный анализ. Я твердо решила, — отвечает моя собеседница.

— Вы уверены? — спрашиваю я, не скрывая иронии.

— Абсолютно. Свой невроз я изучила вдоль и поперек. Транзактный нужен.

Миллионы людей в наши дни читают психологическую литературу, копаются в своем внутреннем мире, дегустируют собственные невротические реакции. У некоторых закрепляется твердое убеждение, что они встали на путь самолечения. Но так ли это?

В начале прошлого столетия эту тревожную тенденцию отметил еще Франц Пёрлз — один из создателей гештальтпсихологии. Он подчеркнул, что психологическая литература стала теперь доступной. Люди читают книги и полагают, что могут сами ставить диагнозы и даже излечивать себя. Это, разумеется, заблуждение. Ведь никто не приходит к хирургу и не говорит: "Мне нужна операция". Нужна или нет, решает сам хирург.

Американская исследовательница Карен Хорни даже написала работу "Самоанализ" (1942), которая стала первым руководством по самоанализу, предназначенным помочь людям самостоятельно преодолевать собственные проблемы. В доступной форме Хорни описала типичные и наиболее частные внутренние конфликты человека. Вместе с тем она показала отличие самоанализа от самокопания, раскрыла сопротивление некоторых людей психологическому анализу. Но что такое "самокопание"? Вот Пушкин пишет:

В то время для меня влачатся в тишине

Часы томительного бденья:

В бездействии пустом живей горят во мне

Змеи сердечной угрызенья;

Мечты кипят; в уме, подавленном тоской.

Теснится тяжких дум избыток;

Воспоминание безмолвно предо мной

Свой длинный развивает свиток;

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Разве это не образец поразительной глубины самоанализа? И притом без снисхождения и самооправдания. А вот образец потрясающей исповедальности. Обращение к Богу. О своих прегрешениях пишет Августин Блаженный: "Услыши, Господи! Горе грехам людским. И человек говорит это, и Ты жалеешь его, но греха в нем не создал. Кто напомнит мне о грехе младенчества моего? Никто ведь не чист от греха перед Тобой, даже младенец, жизни которого на земле один день. Кто мне напомнит? Какой-нибудь малютка, в котором я увижу то, чего не помню в себе?"

Вот как передает немецкий писатель Леон Фейхтвангер переживания героя своего романа, захваченного "Исповедью" Руссо.

"Ведь если бы он, Фернан, с той же правдивостью, что и учитель, описал свою юную жизнь, разве не оказались бы и в ней такие же страшные пропасти, как те, в которые падал Жан-Жак? И он, Фернан, не любит Терезу, у него нет с ней ничего общего, никакой большой, безумной страсти он к ней не питает, а если он близок с ней, если обманывает учителя и погряз в болоте, то потому лишь, что низменное, грязное влечет его к себе, потому что он насквозь испорчен. А что он еще вдобавок ко всему ходит в Летний дом и копается в тайнах учителя, что это, как не безмерная подлость? Но запретность, бессовестность этого чтения делали его только более захватывающим. И пусть бы пришлось расплатиться за него еще более жгучими муками, он все равно с жадностью продолжал бы вкушать от древа познания. Что по сравнению с глубокой двуликой мудростью этой книги все истины, провозглашенные великими мыслителями древности, или откровения Библии, или учения классиков его родной Франции? Каким страшным испепеляющим правдолюбием обжигают страницы "Исповеди", какой сокрушающей, благодатной страстью к двуликому Янусу познания!"

Карен Хорни полагала, что каждый человек может помочь себе в преодолении нервозов, если займется самопознанием. Однако это далеко не так. Способность погружаться в роптания собственной души дана не каждому. Изучать себя по книжкам и назначать себе терапию нелепо. Однако глубокая и взыскательная исповедь — благое и святое дело.