Философский бунт Ф. Ницше

В своем творчестве Ницше затронул целый комплекс проблем, которые составляют всю его концепцию. Прежде всего, центральной для философа является проблема воли. Если Шопенгауэр в отказе от "воли к жизни" видел средство спасения, то Ницше противопоставил этому пониманию утверждение в жизни "воли к власти". Воля к власти у Ницше – это прежде всего вопрос о значимости любого из явлений общественной жизни. Он пишет: "Что хорошо? Все, что повышает чувство власти, волю к власти, саму власть в человеке. Что дурно? – Все, что происходит из слабости"[1]. Воля к власти – это основа права сильного, она выражается, например, во власти мужчины над женщиной. Подрывает волю к власти доминирование интеллекта, ходячая мораль, которая проповедует любовь к ближнему, социализм, который декларирует равенство между людьми.

Мораль определяется такими понятиями, как "добро" и "зло". Она появляется у Ницше в виде превосходства аристократов, господ над другими людьми – рабами, низшими. Мыслитель подходит к морали только с позиций противоположности господской и рабской морали. Возникновение новой морали Ницше рассматривает как "восстание рабов в морали".

В этических вопросах Ницше занимает позицию нигилизма. Современную культуру он определяет как выражение декаданса. Для культуры декаданса характерны христианская мораль и религия сострадания. Мораль выступает как разлагающий элемент культуры, она является послушанием, инстинктом толпы. В основе морали господ лежат следующие положения: ценность жизни, понимаемая как воля к власти; природное неравенство людей, которое опирается на различия в жизненных силах и воли к власти; сильный человек не связан никакими моральными нормами.

Субъектом морали является сверхчеловек как определенный тип людей, "которые проявляют себя по отношению друг к другу снисходительными, сдержанными, нежными, гордыми и дружелюбными – по отношению к внешнему миру, там, где начинается чужое, чужие, они не многим лучше необузданных хищных зверей. Здесь они наслаждаются свободой от всякого социального принуждения, они на диком просторе вознаграждают себя за напряжение, созданное долгим умиротворением, которое обусловлено мирным сожительством. Они возвращаются к невинной совести хищного зверя, как торжествующие чудовища, которые идут с ужасной смены убийств, поджога, насилия, погрома с гордостью и душевным равновесием... уверенные, что поэты будут надолго теперь иметь тему для творчества и прославления. В основе всех этих рас нельзя не видеть хищного зверя, великолепную, жадно ищущую добычу и победы белокурую бестию"[2].

Философия Ницше была реакцией – бунтом против философской традиции, подчинявшей индивида внешним для него силам и принципам. Тенденция к преувеличению как раз и отражает эту черту его философии. Кроме того, как подмечает Фромм, никогда не отпускавшее Ницше постоянное ощущение – переживание им чувства незащищенности и тревожного состояния – способствовало формированию его концепции "сильной личности" как способа самозащиты. Наконец, Ницше находился под впечатлением эволюционной теории с ее положением о выживании наиболее приспособленных. Такое объяснение не меняет, однако, того факта, что Ницше видел противоречие между любовью к себе и любовью к другим. Но в его взглядах существовало ядро, позволявшее преодолеть эту ложную дихотомию. Любовь, которую не приемлет

Ницше, коренится не в силе человека, а в его слабости. "Ваша любовь к ближнему есть ваша дурная любовь к самим себе. Вы бежите к ближнему от самих себя и хотели бы из этого сделать себе добродетель; но я насквозь вижу ваше “бескорыстие”"[3]. Ф. Ницше выражается совершенно определенно: "Вы не выносите самих себя и недостаточно себя любите"[4].

Однако человек, личность для Ницше имеет сверхценное значение. Сильная личность та, которая обладает истинной добротой, благородством, величием души, "которая дает не для того, чтобы брать, которая не желает возвыситься за счет того, что она такая добрая..."[5]. Ту же мысль он выражает в книге "Так говорил Заратустра": "Один идет к ближнему, потому что ищет себя, а другой – потому, что он хотел бы потерять себя"[6].

Смысл этой идеи в следующем. Любовь – феномен изобилия, избыточности; ее источник – сила дающей личности. Любовь – это утверждение и продуктивность, "она стремится к созиданию и творчеству". Любовь к другому только тогда добродетель, когда она изливается из этой внутренней силы, но она – зло, если будет проявлением неспособности быть самим собой. Однако факт остается фактом: для Ницше проблема взаимосвязи любви к себе и любви к другим остается неразрешимой антиномией.

В своем скептицизме Ницше идет дальше Секста Эмпирика и Д. Юма. Каждый из этих философов приходил к выводу, что ему ничего нс известно об окружающем мире. Но в то время как Секст Эмпирик и Юм считали, что их мнения могут оказаться ложными, Ницше полагал, что все мнения являются ложными. В отрицании объективности знания Ницше идет дальше Канта. Если последний полагал, что человеческий разум не в состоянии дать зеркального отражения внешнего мира, то Ницше утверждал, что разум с неизбежностью искажает его. Реальный мир, по Ницше, представляет собой непрерывный хаотический поток бытия, любая попытка познать его заведомо обречена на неудачу; закономерный мир причинно-следственных вещей – фикция, созданная для практических целей, поэтому задача познания сводится только к схематизации, к попытке упорядочения и формализации хаоса в соответствии с нашими прагматическими потребностями.

В отличие от Канта, исходившего из способности человеческого разума познать свою собственную структуру и принципы, Ницше утверждает, что внутренний мир человека не более доступен познанию, чем внешний мир, ибо и тот и другой рассматриваются через призму одних и тех же интеллектуальных форм. По мнению Ницше, тезис Юма и Декарта о том, что познание должно начинаться с анализа "фактов сознания" как более знакомых человеку, чем факты внешнего мира, лежит в основе всех заблуждений философии Нового времени.

Глубокий скептицизм Ницше в теории познания предопределяет его практическую философию. Этический идеал Ницше, однако, значительно отличается от идеала мудреца у Секста Эмпирика и Юма. Для Секста Эмпирика состояние блаженства связывается с отказом от попыток решить неразрешимые проблемы, а Юм видит спасение от "философской меланхолии" в обращении к природе, которая помогает жить без истины. В отличие от обоих Ницше провозглашает идеал "мужественного скептика", который в состоянии соединить в себе отсутствие убеждений (скептицизм) с отсутствием нерешительности.

Стремление к определенности, поиски объективной истины являются выражением слабости духа. Они не только обречены на неудачу с теоретико-познавательной точки зрения, но и ведут к общей деградации – к угасанию страстей, подавлению инстинктов диалектикой ума, снижению темпов жизни. "Мужественный скептик" несет истину в самом себе и не нуждается в фиктивных подпорках. Интерпретация мира в соответствии только со своей точкой зрения ведет "мужественного скептика" к стремлению внести разум в иррациональный поток бытия, сформировать хаотическую реальность и служить выражением его воли к власти.

Ф. Ницше не принимал любовь и альтруизм, считая их выражением слабости и самоотрицания. Согласно Ницше потребность в любви свойственна рабам, не способным бороться за то, чего они хотят, и потому стремящимся обрести желаемое через любовь. Альтруизм и любовь к человечеству становятся тем самым символом вырождения. Сущность хорошей и здоровой аристократии состоит для Ницше в том, что она готова жертвовать массами людей ради осуществления собственных интересов, не испытывая при этом сознания вины.

Ф. Ницше писал: "Если, например, аристократия, как это было во Франции в начале революции, с каким-то возвышенным отвращением отрекается от своих привилегий и приносит сама себя в жертву распущенности своего морального чувства, то это коррупция: это был собственно лишь заключительный акт той длившейся века коррупции, в силу которой она шаг за шагом уступала свои права на господство и принизилась до функции королевской власти (а в конце концов даже до ее наряда и украшения). Но в хорошей или здоровой аристократии существенно то, что она чувствует себя не функцией (все равно королевской власти или общества), а смыслом и высшим оправданием существующего строя – что она поэтому со спокойной совестью принимает жертвы огромного числа людей, которые должны быть подавлены и принижены ради нее до степени людей неполных, до степени рабов и орудий"[7].