Фантастика

Чрезвычайно продуктивным способом универсализации оказалась фантастика - специфический способ отображения жизни, при котором элементы реальности, участвующие в создании топоса, ситуации, образа, детали, комбинируются так, что границы правдоподобия оказываются нарушенными. Начало новой эстетической эпохи отмечено зарождением и бурным развитием разных модификаций фантастической литературы: социальной, философской, научной. К данному типу условности обращаются Е. И. Замятин, М. А. Булгаков, К. К. Ватинов, И. Г. Эренбург, А. Н. Толстой, В. А. Каверин, С. А. Клычков, В. П. Катаев, Л. М. Леонов ("Дорога на Океан"), М. С. Шагинян и др. В большей или меньшей степени фантастика у этих писателей служит обобщению, укрупнению важнейших тенденций действительности, демонстрирует ее скрытые возможности. Па возникновение и развитие фантастической литературы - и шире - на формирование художественного сознания эпохи в целом оказали влияние идеи русского космизма, среди представителей которого были Н. Ф. Федоров, К. Э. Циолковский, В. И. Вернадский, А. К. Горский, а также идейно близкие к русскому космизму мыслители русского религиозного возрождения - В. С. Соловьев, П. А. Флоренский, С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев.

В первые два десятилетия новой художественной эпохи бурно развивается научная фантастика. В русле данного направления написан роман "Плутония" (1924) геолога и географа В. А. Обручева об открытии подземного мира, населенного доисторическими существами. До сих пор пользуются широкой популярностью сочинения выдающегося русского фантаста Александра Романовича Беляева (1884 1912), создателя замечательных романов "Голова профессора Доуэля" (1925 - рассказ, 1937 - переработан в одноименный роман), "Человек-амфибия" (1928), "Прыжок в ничто" (1933), "Продавец воздуха" (1929), "Звезда КЭЦ" (1936; КЭЦ - К. Э. Циолковский), "Ариэль" (1941), повествующих в захватывающей авантюрно-приключенческой форме о реализации фантастических научных гипотез.

Социальная фантастика - наиболее распространенный и продуктивный в 1920-е гг. вид фантастики, где некая научная посылка хотя и сохраняла свое значение, но все же играла вспомогательную роль. Выдающимся явлением социальной фантастики стал роман "Аэлита" ("Закат Марса", 1923) Алексея Толстого, который, собственно, и стал основателем социальной фантастики в России. Научная мотивировка - изобретение летательного аппарата, способного достичь Марса, - не играет определяющей роли в произведении, поскольку у Толстого научная фантастика служит лишь трамплином для выхода в сферу социально-философскую. Перенесение действия на Марс, легенды об атлантах, сынах земной Атлантиды, вливших свою кровь в угасающее марсианское человечество, ныне вновь оказавшееся на грани заката, появление на Марсе Гусева, который переполнен могучими соками земли, - все эти повороты фантастического сюжета служат способом выразить суждение автора о судьбах человечества, о "закате Европы", о необходимости притока живой крови в дряхлеющую цивилизацию. Создав трагикомическое повествование о бесшабашной, разудалой русской душе, вознамерившейся одним махом перевернуть устои умирающей технократической цивилизации, Толстой "воплотил в образе Гусева всю талантливость и прелесть безымянной революционной России".

Однако роман обрел долгую жизнь не только благодаря фигуре Гусева - безусловной удаче автора на пути постижения русского национального характера. В романе Толстого сошлись две не просто противоположные, но враждебные друг другу концепции бытия, которые в русской пореволюционной литературе находились в состоянии конфронтации. В основе одной из них лежало утверждение верховной значимости человеческой личности, в основе другой - идея всечеловеческой справедливости, самопожертвования, активного вмешательства в жизнь. Своим романом писатель не только признал право на существование разных жизненных устремлений, но и проложил дорогу отечественной социальной фантастике.

Рождается любопытный жанр авантюрно-фантастического памфлета: "Необычайные похождения Хулио Хуренито" (1921) И. Г. Эренбурга, "Месс-Менд, или Янки в Петрограде" (1922) М. С. Шагинян, "Остров Эрендорф" (1924) В. П. Катаева, "Крушение республики Итль" (1925) Б. А. Лавренева.

Характерным для эпохи видом социальной фантастики становится также утопия/антиутопия - тип произведения, представляющего собой анализ гипотетической социальной структуры, фантастической реальности как реализованной мечты человечества о счастье2. Утопия и антиутопия оказались знаковыми для жанровой ситуации 1920-х гг. Романтические мечты первых лет революции принимают разные обличья, открыто конфронтируя друг с другом. Так, пролеткультовская и крестьянская утопии представляют два характерных для эпохи подхода к оценке состояния мира: отрицание мировой данности, претензию на преображение действительности, с одной стороны, и утверждение бытия, стремление сохранить сформировавшиеся формы и нормы жизни - с другой.

Пролеткульт выдвинул свою концепцию "нового мира" и "нового человека" - комплекс социально-политических, нравственных и эстетических принципов грандиозного переустройства действительности, основу которого составляли культ Машины, индустриального производства и рожденного им "нового человека" - преобразователя мира, Пролетария. Поэты Пролеткульта М. П. Герасимов, А. К. Гастев, В. Т. Кириллов создавали гимн в честь нового творца мира "спасителя, земли властелина, владыки сил титанических". Новый мессия, объединившись с Машиной, должен переместить орбиты планет, погасить старое и зажечь новое солнце - перестроить мир на новых началах.

Свою утопию создали крестьянские писатели (Н. А. Клюев, С. А. Есенин, С. Л. Клычков и др.). Однако если ново-крестьянские писатели говорили о гибели деревенского космоса, то иной тип крестьянской утопии был предложен в первые послереволюционные годы в фантастической повести талантливого русского экономиста, специалиста по аграрному вопросу Александра Васильевича Чаянова (1888-1939) "Путешествие моего брата Алексея в страну крестьянской утопии" (1920), написанную под псевдонимом "Иван Кремнев". Действие повести начинается в октябре 1920 г., когда Алексей Кремнев, старый социалист, крупный советский работник, заведующий одним из отделов "Мирсовнархоза", выходит из здания Политехнического института, а в его сознании проносятся только что услышанные на митинге слова: "Разрушая семейный очаг, мы тем самым наносим последний удар буржуазному строю" и "Наш декрет, запрещающий домашнее питание, выбрасывает из нашего бытия радостный яд буржуазной семьи и до скончания веков укрепляет социалистическое начало". Пародийно звучащие фразы служат у Чаянова фоном размышлений героя, готового разочароваться как в социалистических, так и в либеральных планах переустройства общества. Засыпая, герой пробуждается в 1984 г.

Перенесенный на несколько десятилетий вперед, Алексей Кремнев узнает о крестьянской революции 1934 г., о подавлении в 1937 г. технократической оппозиции, о рассредоточении городов. В фантастической реальности сна героя реализуется архаическая земледельческая утопия. Нет кулаков-мироедов, нет безлошадной голи, все семейные хозяйства процветают. Города превратились в культурные и исторические центры, в которых творят художники - наследники передвижников, композиторы - преемники "Могучей кучки" и литераторы-деревенщики. По праздникам, в том числе революционным, водят хороводы с переплясом и служат благодарственные молебны во всех церквах. В быту воскрешены национальные традиции: на столах расстегаи, кулебяки, яблоки, капуста, пряники; звучат частушки, играют в бабки, устраивают ярмарки, слушают романс Александрова на слова Державина "Шекснинска стерлядь золотая"... Крестьяне ходят но ржаным нолям в сарафанах и косоворотках.

Гид, в обязанности которого входит ознакомить гостя с принципами окружающем! жизни, говорит Алексею: "В сущности, нам были не нужны какие-либо новые начала, наша задача состояла в утверждении старых вековых начал, испокон веков бывших основою крестьянского хозяйства. <...> В основе нашего хозяйственного строя, так же как и в основе античной Руси, лежит индивидуальное крестьянское хозяйство. Мы считали и считаем его совершенным типом хозяйственной деятельности. В нем человек противопоставлен природе, в нем труд приходит в творческое соприкосновение со всеми силами космоса и создает новые формы бытия. Каждый работник - творец, каждое проявление его индивидуальности - искусство труда".

Стремление сохранить устои крестьянской Руси не мешает существованию высших форм культурной жизни. В доме, огражденном тыном, в кабинете хозяина висят владимиро-суздальские иконы, в Архангельском создан светский монастырь людей искусства и науки ("Братство святого Флора и Лавра"). Государственным гимном стал "Прометей" Скрябина. Люди живут, не вспоминая, что существует государство как принудительная власть; в стране царствует идеологическая терпимость, о чем свидетельствует памятник в сквере, разбитом на месте "Метрополя" (город превращен в парк). Монументальное изваяние изображает дружески взявшихся за руки Ленина, Керенского, Милюкова - "товарищей по одной революционной работе". Утопия Чаянова, цель которой - изложить социальную доктрину автора, стала реакцией на технократические тенденции в развитии общества.

В пору бытования утопического сознания родились тревожные сомнения в праве человека вмешиваться в естественный ход жизни, подчинять ее прихотливое течение умозрительной идее человеческого счастья. Среди первых, кто довел до абсурда возможные результаты героического "штурма небес", были Е. И. Замятин (роман "Мы"), М. А. Булгаков ("Роковые яйца", "Собачье сердце"), Л. М. Леонов ("Вор"), Л. Н. Лунц ("Исходящая № 37"), В. А. Каверин ("Инженер Шварц"), Б. А. Пильняк ("Красное дерево"), А. П. Платонов ("Чевенгур"). Ярким примером сочетания фантастики и утопии стало творчество Александра Грина.