Эллинистическая философия
В конце IV – начале III в. до н.э. в Греции существовало несколько философских школ. Влиятельной школой этой эпохи была школа киников (греч. kynikoi, лат. cynici – циники)[1], которую основал ученик Гор- гия и Сократа Антисфен (ок. 450 – ок. 360 до н.э.). Наиболее выдающимся представителем этой школы был ученик Антисфена Диоген Синопский (ок. 410 – ок. 320 до н.э.). Высшей добродетелью киники почитали разум. Так, с точки зрения Антисфена, презрение к внешним удовольствиям доставляет высшее наслаждение. Внутренняя свобода выше всего. Политическая жизнь, государство для киников не имели смысла. Единственно правильное государство, говорил Диоген, то, которое установлено в целой Вселенной. Диоген был одним из самых оригинальных киников. Он отвергал все общественные условности, жил в бочке или, точнее, большом кувшине, какие использовались при погребениях; довольствовался подаянием, был смел и мужествен. Диоген считал своим долгом "портить" "всю монету": полководцы и цари, всё, что имеет ореол внешней мудрости, богатство, счастье отвергались им как фальшивые монеты.
Лучшее из учения киников перешло к стоицизму [от греч. stoia – портик (галерея с колоннами в Афинах, где учил основатель стоицизма философ Зенон (334/333 до н.э. – 262/261 до н. э.)].
Выдающимся мыслителем эллинистического периода был Эпикур (341-270 до н.э.). Преимущественное значение Эпикур уделял этике воспитания человека. Целью человека, считал он, является наслаждение, причем это наслаждение человек должен искать в некоем всеобщем, естественном, необходимом, определяемом разумом, мыслью: "Так называемая справедливость, в общем, повсюду одна и та же". Это понимание взаимной пользы: если то, что считают справедливым, действительно полезно для общества, то оно, несомненно, справедливо, если нет, то несправедливо. Если какой-либо закон оказывается то полезным, то бесполезным, то он справедлив только тогда, когда полезен людям.
Правила своей утилитарной морали Эпикур сформулировал следующим образом: избегать наслаждения, причиняющего страдание, избегать страдания, не приводящего к наслаждению, избегать наслаждения, лишающего более сильного наслаждения, приводящего, в конце концов, только к большему страданию; переносить страдание, избавляющее от более сильного страдания или обеспечивающее большее наслаждение. В конечном счете, истинное благо – жизнь. Для жизни необходимо немногое: покой души, отсутствие страданий. Именно в этом и состоит наслаждение жизнью, подчеркивает Эпикур: все остальное – суета сует. По Эпикуру, все люди равны, все имеют право на счастье.
Эпикур делил философию на три части: логику, физику и этику. Логика изучает правила, как достичь истины. Физика изучает природу. Этика учит искать счастье как цель жизни человека. Эпикур считает, что чувства не ошибаются: вещи излучают образы (подобия), последние воспринимаются и воспроизводятся чувствами. Отпечаток чувственных представлений (пролессис) фиксируется памятью. Разум, поскольку он не фиксирует непосредственно показания чувств, не дает истинного знания о вещах. Как очевидно, тезис Эпикура о том, что все ощущения истинны, ведет к субъективизму в духе Протагора. С точки зрения трактовки субстанции Эпикур – атомист. Но как можно считать его утверждения об атомах истинными, если их невозможно воспринимать чувствами? Здесь у него явное противоречие.
Тит Лукреций Кар (I в. до н.э.), разделяя идеи Эпикура, с уважением писал о нем: "В то время, когда униженный человеческий разум ползал по земле под игом суеверия... человек из среды греческого парода (Эпикур), первый дерзнул... возмутиться. Ни слова богов, ни их громы, ни угрозы разгневанного неба не могли остановить его... Он первый пожелал разбить тесные врата природы... Он подвинулся далеко за племенные пределы мира и окинул мыслью все это обширное пространство, оттуда же его победный гений явился к нам и возвестил о том, что может возникать и почему каждому телу свойственна ограниченность и каким образом ограниченность эта полагается самою его сущностью. С тех пор суеверие попрано ногами и низвергнуто: наша победа уравнивает пас с богами"[2]. Лукреций подчеркивает: "Для рассеяния душевного мрака необходимы не луч солнца, не светлое сияние дня, но наблюдение и разум. Вот правило, которое они дают нам: ...из ничего не может произойти ничто, даже и по повелению богов"[3].
Философия стоиков похожа на философию Эпикура. Добродетельная, разумная жизнь – вот смысл учения стоиков. Добродетельный человек – счастливый человек; добродетель сама по себе наполняет человека, его душу блаженством. Если человек живет добродетельно, он живет всегда в согласии с самим собой. Никакие внешние бедствия, страдания, боль не могут разрушить этого согласия (хотя, конечно, человек их чувствует).
Философия стоиков делится на три периода: 1) Древняя Стоя (IV-II вв. до н.э.); 2) Средняя Стоя (II-I вв. до н.э.); 3) Поздняя Стоя (I-III вв. н.э.). Римский философ, представитель Поздней Стои Эпиктет (ок. 50 – после 120) пишет: "Не требуй, чтобы вещи случались, как ты того желаешь, а желай, чтобы они происходили, как они случаются, и ты будешь благоденствовать. Я всегда больше доволен тем, что случается, будучи убежден в том, что то, чего желают боги, лучше для меня, чем то, чего я сам хочу". И далее: "Я хром; это – неудобство для моего тела, но никак не для моей воли. Поступки, зависящие от нас, по своей природе свободны; ничто не может ни остановить их, ни помешать им". Нравственный идеал стоиков – мудрец: "мудрец свободен даже в цепях, ибо он действует из самого себя, не подкупаемый страхом или вожделением". Стоическую мораль отличает чувство собственного достоинства человека, его несокрушимой гордости. Мораль стоиков сурова: все поступки человека, большие и мелкие, имеют, с их точки зрения, одинаковые значения. Не должно бояться ни бедности, ни изгнания, ни тюрьмы, ни смерти, но должно бояться страха, предостерегает Эпиктет. То, что Сократ сказал и сделал, отказавшись от бегства и погибнув ради правды, гораздо полезнее для нас всего, что он мог бы сказать и сделать, спасшись посредством побега.
Спокойный, полный достоинства, опирающийся на разум героизм стоиков имел в эпоху начавшегося упадка Рима чрезвычайно важное воспитательное значение. В то время, когда, по выражению Тацита[4], добродетель была гонима, для благородных людей, дерзавших протестовать против всеобщей низости, она была последним убежищем. Стоики напоминали римлянам о тех временах, когда граждане Рима были настроены героически. Не все из стоиков подобно Муцию Сцеволе могли протянуть руку к пылающей жаровне, но все или почти все понимали и восхищались его поступком, а многие вполне могли и повторить его.
Гегель считал, что принципы стоиков слишком формальны и субъективны. Стоики, по сути, безразличны к миру. "Поскольку... не может быть установлен некий последний, решающий критерий, указывающий, что именно есть благо, и принцип лишен определенности, постольку последнее решение принадлежит субъекту... Со времени Сократа обычай перестал быть последней решающей инстанцией в вопросах о достодолжном поведении. У стоиков, таким образом, отпадает всякое внешнее определение, и последнее решение может быть перенесено лишь в субъекта как такового, который в последнем счете определяет из себя в качестве совести, что есть правое. Хотя на этом фундаменте можно возвести и много возвышенного и назидательного, однако здесь недостает действительного определения; существует поэтому, согласно стоикам, лишь одна добродетель, а добродетельным является мудрец"[5]. Гегель, конечно, прав: стоики абсолютизировали внутреннюю жизнь, они с достоинством переносили свои страдания, были горды и благородны, но на общественный протест, общественно значимые действия все-таки были неспособны. Стоицизм не дал ни одного Брута.
Социальный кризис римского общества естественным образом отражался в общественной мысли, философии. Росло недоверие к рациональному освоению мира, усиливалось влияние всякого рода мистических учений. В этих условиях в III-V вв. весьма влиятельным учением стал неоплатонизм, наиболее видным представителем которого был Плотин (205-270).
Плотин воспроизводит эпизод древнегреческого мифа о царе Мидасе. Царь спросил Силена, спутника Диониса: "В чем высшее счастье человека?" Силен ответил: "Злополучный однодневный род, дети случая и нужды! Зачем заставляешь ты меня сказать то, что самое лучшее тебе не слышать? Высшее счастье тебе совершенно недоступно: не родиться, не быть вовсе, быть ничем. Второе же, что тебе остается, – скоро умереть".
По Плотину, существует абсолютное наивысшее начало – Единое, которое выше бытия и мышления и служит причиной обоих. Единое производит Ум (нус), Ум производит Душу[6]. В человеке Душе соответствует живая душа, Уму – рассудок, Единому – Разум. Ум содержит в себе всегда все в неизменном тождестве: он всегда только есть – для него существует одно лишь настоящее. Его ноумены[7] не проходят как моменты времени, они неизменны, каждый из них есть и мыслимое, и сущее, а все вместе они составляют один универсальный Ум и одно универсальное бытие. Познать Единое, божественное бытие можно лишь посредством разума, т.е. экстаза, чистого созерцания, интуиции, подавления всего телесного.
* * *
В целом, как очевидно, Античность – это яркая, гармоничная, наивная культура, отражение "детства" человечества. Выдающиеся мыслители высоко ценили античную философию, культуру, их красоту, богатство содержания. Детская наивность, беззаботность, изящество – вот, по Марксу, что привлекает в Античности людей последующих веков. "Взрослый человек не может снова стать ребенком, не впадая в детство, но разве его не радует наивность ребенка и разве он сам не должен стремиться к тому, чтобы на более высокой ступени воспроизвести присущую ребенку правду?.. И почему историческое детство человечества там, где оно развилось всего прекраснее, не должно обладать для нас вечной прелестью, как никогда не повторяющаяся ступень? Бывают невоспитанные дети и старчески умные дети. Многие из древних народов принадлежат к этой категории. Нормальными детьми были греки"[8].