Экзистенция и экзистенциалы

Человеческая экзистенция конституируется экзистенциалами. Это необходимые черты человеческого существования, раскрывающие его внутреннее состояние. Вот они в перечислении М. Босса:

• пространственность;

• темпоральность;

• телесность;

• событийность в совместном мире (бытие-в-мире);

• настроенность;

• историчность (историческая память);

• смертность (бытие-к-смерти).

Босс убежден в том, что все экзистенциалы исконны и истинны в равной степени. Любой конкретный феномен человеческого существования может быть рассмотрен в качестве экзистенциала. Поэтому не следует размещать их в какой-либо иерархии. Именно их неразъемность обеспечивает подлинность человеческого существования. Благодаря единству экзистенциалов мы способы оценивать все, что встречается на нашем жизненном пути.

Пространство можно понимать лишь в физическом плане как расстояние между объектами. Тогда уместно видеть в пространстве что-то вроде космического контейнера. Такая трактовка пространства, возможно, годится для математического и геометрического представления. Неживые существа закрыты к восприятию своего собственного присутствия, а также присутствия других существ. Но применительно к человеку можно говорить также и о мыслимом, воображаемом пространстве. Оно обладает определенной значимостью для человека и имеет субъективный, психологический смысл. М. Босс писал: "Мое пространство и пространство моего друга коренным образом отличаются от пространства неживых вещей. Пространство между мной и дорожным знаком или между мной и моим другом — есть открытость. И как открытость, оно свободно и ясно. Дорожный знак может никогда не появиться перед нами. Кто-нибудь может взять и воздвигнуть стену между нами и знаком. Однако уже для того, чтобы идея стены в пространстве была ему понятна и осознавалась им, он должен предварительно понять пространство именно как открытость".

Люди способны вызвать в своем воображении различные пространственные смыслы. Так, известный астрофизик, говоря о неизмеримости Вселенной, подчеркивал, что надо обладать воображением специалиста, чтобы представить себе эти необъятные просторы. Мы также способны к визуализации и можем вызвать образы таких пространственных объектов, которые на самом деле не существуют.

Простая привычка смотреть на часы, по мнению М. Босса, не приближает нас к пониманию природы времени. Любые рассуждения о времени и его измерения возможны только в том случае, если время уже дано. Первая фундаментальная характеристика времени — его значимость. Анна Ахматова называет ужасом то состояние, которое было однажды наречено "бегом времени". Но время обладает еще одной характеристикой — это способность предоставлять данные. Мы говорим "во времена оно", "сейчас", в "далеком прошлом". Это означает, что мы получаем некие сведения, которые имеют ценность и могут быть использованы.

Время может иметь прерывистый характер, но оно же носит значение определенной целостности. Шутливое выражение "Я буду любить тебя вечно, и только когда закончится эта вечность, я уйду к другой женщине". Эта характеристика времени называется у Босса протяженностью. Наконец, время имеет публичный характер. Когда мы говорим: "Ну все, повеселились, теперь давайте работать", — это означает, что слово "теперь" не требует особых согласований. Оно и так понятно, потому что "теперь" носит публичный характер. Оно не укоренено в единичном человеческом существе.

Для Вселенной время есть всегда, но человек может сослаться на то, что у него нет времени. Но в то же время иметь время не означает, что мы располагаем, владеем им. Скорее, оно владеет нами.

Тело является способом человеческого существования. Но тело не ограничено тем, что находится под кожей. Босс определяет телесность как сферу исполнения человеческого существования. Тело служит своеобразным индикатором отношения к миру. Его невозможно рассматривать только в чисто физическом, химическом плане. Босс иллюстрирует это своеобразным примером. Мало что можно понять в картинах Пикассо, если измерить только размеры картин или провести анализ красок. Формальные биологические показатели не раскрывают сущность тела. Парадокс состоит в том, что человек полнее осознает себя человеком как раз тогда, когда перестает чувствовать свою физическую телесность. В то же время если человек забыл о своем теле, он не перестает быть телесным.

Если изучать человеческое тело как физический объект, то его пределы определяются кожей. Но мы постоянно находим определенные отношения с тем, что находится за границами нашего тела. Это вовсе не означает, что мы всегда находимся вне нашего физического тела. Наше тело постоянно выходит за собственные пределы. У. Джеймс обратил внимание на то, что уже одежда является в психологическом смысле частью нашей телесности. Мода простирает тело к потенциальным способам бытия. Босс подчеркивает, что границы моего тела совпадают с границами моей открытости миру. Отношения к миру меняются, и это обязывает нас иначе воспринимать телесные феномены.

Если нам рассказывают о казни какого-то человека, мы невольно съеживаемся, возможно, даже невольно принимаем позу жертвы. Человеческая телесность феноменологически вторична. Например, бушмен говорит своим внукам: "Я вижу, ваш отец возвращается с охоты. Он несет на плечах убитое животное". Глаз не видит фигуру отца в его пространственной отдаленности. Но способность бушмена к визионерству позволяет восстановить картину. Мой глаз вряд ли может разглядеть то, что случится через год, но зрение человека способно "увидеть" эту реальность.

Человек никогда не существует одиноко, без других людей. А Робинзон Крузо, а отшельник, покинувший общество людей? Но парадокс состоит в том, что само одиночество невозможно без определенной соучастности других людей. "Совместность" Робинзона Крузо обнаружилась прежде всего в его одиноком существовании по тем же представлениям, которые он имел до того, как попал на остров. Именно в силу нашей фундаментальной событийности, совместности мы способны мгновенно понимать друг друга.

По коридору университета идет, обнявшись, парочка — юноша и девушка. Мы воспринимаем эту пару как союз влюбленных. Нам это внятно не только потому, что мы способны к эмпатии и чужая любовь вызывает у нас определенные чувства. Мы понимаем происходящее не только поэтому. Важнее другое: мы — существо одного и того же вида. Происходящее понятно нам именно в силу своей открытости. Мы нередко понимаем друг друга мгновенно, без всякого сочувствия или сострадания именно по этой причине. Осознание человеческого существования как событийности в совместном мире позволяет нам иначе относиться к экстраординарным способностям, пиковым состояниям. Пушкинские строчки "Есть упоение в бою и бездны мрачной на краю..." вовсе не являются свидетельством какого-то единичного, никому более не знакомого состояния.

Соучастность человеческого существования обнаруживается и в том, что мы не можем не считаться с тем, как мы относимся к другому человеку, к человечеству в целом. Воздействуя на другого человека, я одновременно воздействую и на себя. Требование категорического императива: "Не делай ничего другому, что ты не хочешь, чтобы сделали тебе".

Открытость человека миру не является постоянной величиной. Оно может расширяться или сужаться. Настроенность — весьма существенный экзистенциал. Когда мы проводили исследование в двух женских палатах, то обнаружили, что там, где женщины готовятся к материнству, в разговорах господствуют идиллические сюжеты. В палате, где женщины ждали аборта, беседы носили характер ожидания скверного, страшного или даже кошмарного. Способ пребывания в мире всегда окрашен тем или иным настроем. Настроенность не следует рассматривать только как результат событий жизненной судьбы или сегодняшней конъюнктуры. Этими состояниями мы располагаем как изначально открытыми возможностями. То, что обычно называется эмоциями, чувствами или даже аффектами, — это реальные способы, в которых наша открытость может оказаться обуженной, нарушенной или даже закрытой.

Есть определение любви как чувства, которое выражает определенную настроенность. Понятно, какую. Она возвещает возможность бытия-вместе, открывает такие возможности, которые не могут получить реализацию при одиночестве. Чтобы зачать ребенка, нужно участие двух родителей. Радостная ясность, которая сопровождает любовь, позволяет влюбленному видеть мир в другом свете, и каждая вещь открывается другим смыслом. Детская коляска, квалифицируемая как обычная вещь, теперь, в состоянии влюбленности, наполняется радостью предвкушаемого материнства или отцовства.

Точно так же можно говорить и другом базовом состоянии — тревожности. Оно характеризуется как открытостью, так и ограниченностью. Мать переживает за своих детей, за их судьбу. Разрушение совместного бытия с ребенком означает крушение ее собственного бытия. Печаль как эмоциональное состояние способно вызвать в душе человека мысль о конечности человеческой жизни вообще. Печаль сопровождает крушение святынь, ценностных ориентиров. "Печален я, со мною друга нет" (Пушкин). Печаль способна вызвать субъективное стремление удержать утрачиваемый объект, сохранить его: "Я вас любил, любовь еще быть может..."