Экономические идеи экономистов-народников в пореформенный период 1860-1880-х гг.

Народничество стало господствующей идеологией разночинной интеллигенции в пореформенный период, т.е. в 1860–1880-х гг. В условиях проведения капиталистических реформ, не принятых большинством народа, центральным пунктом теоретических концепций народничества был тезис о регрессивной роли капитализма. Отсюда вытекала главная задача теоретических построений народничества – обоснование возможности некапиталистического развития страны и прежде всего вопроса о том, не сможет ли Россия миновать капиталистический путь развития и непосредственно, без революционных потрясений, перейти к социализму на основе общинного строя.

Народничество развивалось в тот период, когда в России получило уже значительное распространение экономическое учение марксизма, утверждавшее очередность смены экономических формаций, согласно которой невозможно было достигнуть социализма, минуя капитализм. Экономисты-народники выдвинули положение об исторических особенностях экономического развития России, согласно которым законы, открытые Марксом, неприменимы к России. Она может пойти особым, принципиально отличным от Запада путем.

Предтечей как термина, так и некоторых идей народничества, можно считать идейно-теоретическое направление, развиваемое в основном представителями разночинных слоев, которое возникло в 1830-е гг. как протестная реакция на так называемую теорию "официальной народности". Принципы ее были кратко сформулированы в 1832 г. министром народного просвещения С. С. Уваровым: "Православие, самодержавие, народность" – как основные, базовые положения государственной идеологии. Однако еще раньше, в 1811 г., Η. М. Карамзин в "Записке о древней и новой России" раскрыл основные причины, согласно которым Россия не должна следовать по пути Западной Европы, поскольку этот путь не приведет ее в семью братских европейских народов. Европа, по Карамзину, не потерпит и не допустит равноправия

России в этой "семье", а Россию – не устроит постоянно предлагаемый ей вариант – быть у Европы в вечных учениках и на вторых ролях. Удел России – развиваться параллельно с Европой и идти своим путем. Этими идеями был проникнут коронационный манифест Николая I от 22 августа 1826 г. и последующие официальные акты, обосновывавшие необходимость для России исторически сложившейся формы правления и незыблемость порядков, устраивающих большинство народа.

Надо сказать, что за "народность" выступали все направления русской общественной мысли – от консервативной до либерально-революционной, вкладывая в это понятие совершенно различное ОГЛАВЛЕНИЕ. Либерально-революционное рассматривало народность в плане преобразования национальной культуры и просвещения народных масс в духе европейских либеральных идей, стремилось "преобразовать" народную "массу" – инструмент революционного изменения политического и экономического строя в православной России. Консервативное или как оно именовалось в условиях роста национального самосознания русского народа – "охранительное" направление, тоже апеллировало к народности; оно стремилось теоретически обосновать существующий в России политический и экономический строй как соответствующий "народному духу". Народность, таким образом, трактовалась как приверженность народных масс к исконно русским началам: самодержавию, православию и общинным условиям хозяйствования. Вместе с тем народность рассматривалась самим ее автором С. С. Уваровым как "последний якорь спасения", "умственная плотина" против проникновения с Запада и распространения в России разрушительных идей.

Социальная задача официальной народности заключалась в том, чтобы доказать исконность и законность существующего в России социально-экономического строя. Патриархальная, спокойная, без социальных потрясений Россия противопоставлялась мятежному Западу. В этом духе поощрялись литературные и исторические произведения, этими принципами должно было быть пронизано и все воспитание. Основными теоретиками народности со стороны академических кругов являлись профессора Московского университета – филолог С. П. Шевырев и историк Μ. П. Погодин, журналисты Н. И. Греч и Ф. В. Булгарин.

Так, С. П. Шевырев в статье "История русской словесности, преимущественно древней" (1841) в качестве идеала поведения индивида считал смирение и уважение к личности. По его утверждению, тремя коренными чувствами крепка Россия и верно ее будущее: это чувство живущей в русском народе религиозности ("смирение"); чувство осознания им государственного единства ("гаранта достоинства личности") и сплоченности, как мощной преграды "всем революционным искушениям, которые идут на Россию с Запада". Погодин обращал внимание на отсутствие в России сословной вражды и, следовательно, отсутствие условий для социальных потрясений. По его представлению, история России хотя и не имела такого разнообразия исторических переворотов, как западная, она всегда была "богата мудрыми государями, славными подвигами, высокими добродетелями". Погодин доказывал исконность в России самодержавия, начиная с Рюрика. По его мнению, Россия, приняв христианство от Византии, установила благодаря этому истинное просвещение. С Петра Великого Россия вынуждена была многое заимствовать от Запада, но, к сожалению, заимствовала не только полезное, но и заблуждения. Теперь пора возвратить ее к истинным началам народности. С установлением этих начал русская жизнь наконец устроится на истинной стезе преуспеяния, и Россия будет усваивать плоды цивилизации без ее заблуждений.

Теоретики официальной народности доказывали, что в России господствует естественный порядок вещей, согласный с требованиями религии и политической мудрости. Так называемое крепостное право хотя и нуждается в улучшении, но сохраняет много патриархального (т.е. положительного), и хороший помещик лучше охраняет интересы крестьян, чем это будет делать вводимый вместо него урядник (полицейский), которому нет дела до крестьянского хозяйства, его сохранности и производительности труда. Экономическая доктрина народников в этой части отличалась в лучшую сторону как от концепции приверженцев "чистого капитализма", стоящих на позиции безусловного доминирования частной собственности и исключающих все остальные уклады (либералов), так и от приверженцев "чистого социализма", выдвигавших в то время концепцию, базирующуюся на отрицании капиталистических и докапиталистических форм собственности с их превращением в единую общественную, а фактически государственную форму собственности (социалистов). Развивая теорию многомерности в хозяйственной сфере, экономисты-народники поставили важные теоретические и практические вопросы, не только касающиеся России, но и определяющие общие закономерности экономического развития. Можно считать, что такая постановка оказалась жизненно верной. Экономическое развитие в XX в. отчетливо указало на действие долгосрочной тенденции движения мировой хозяйственной системы не к упрощению ее внутренней структуры и полной победе "чистого капитализма", а к многообразию форм хозяйствования и переходу к смешанной экономике. Правда, следует отметить, что сами экономисты-народники при разработке своей версии экономического развития меньше всего думали о развитии мировой экономической мысли.

Они уделяли внимание в основном доказательствам своих программных установок по отношению к экономическому развитию России. Значительно меньше внимания ими уделялось общетеоретическому содержанию, стоящему за этой российской конкретикой, обработке "универсального" научного аппарата. При этом следует иметь в виду следующие важные положения.

Во-первых, в российском обществе существовала точка зрения, что сам замысел осуществления капиталистической реформы 1861 г. был навязай России "остзейскими" (прибалтийскими) немцами, составляющими значительную долю в государственном управлении. О "прусском пути" преобразований шли дискуссии в отечественной экономической литературе на протяжении второй половины XIX – 20-х гг. XX в. В конечном счете воплотилась идея крупных (а не крестьянских или фермерских) хозяйств государственного и полугосударственного типа. Конечно, данная идея отражала не только мировоззренческие установки, но прежде всего экономические возможности, связанные с проблемами накопления капитала в аграрном секторе, кредита, технической вооруженности и оснащенности и т.д. Но именно с этими же проблемами столкнулась в XIX в. Германия, вынужденная ранее России конкурировать с Англией и Францией на капиталистических рынках, что нашло свое отражение в вышерассмотренных теориях немецкой исторической школы.

Вектор поиска наиболее эффективных путей функционирования механизма хозяйствования и вектор государственных экономических преобразований определяли направленность развития экономической теории как в Германии, так и в России. В этом смысле немецкая историческая школа в экономике и отечественная экономическая мысль находятся как бы в стороне от англоязычного мейнстрима, решающего задачи торгово-кредитной экспансии своих стран под видом классического экономического либерализма.

Во-вторых, отечественная экономическая мысль более политизирована и социализирована, чем экономические теории различных направлений и школ Западной Европы. Она изначально стремилась охватить проблемы народного хозяйства в целом, а не частные проблемы атомизированных рынков: сбыта, кредитных ресурсов, финансовых инструментов, рабочей силы и т.д. В этом смысле применение формально-логического и математического аппарата, представление динамики и статики экономических пропорций в виде учебных моделей, элементарных формул и графиков, серьезным образом затруднялось. Значительная роль государства в российском хозяйстве, которая, возможно, вполне справедливо игнорировалась в странах с либеральной экономикой, не позволяла с высокой степенью достоверности применять в России западные модели. Так, в годы нэпа сторонниками теорий "организованного капитализма" предпринимались попытки представить государственную "волю" количественным образом в формулах рыночного равновесия, но подобная эклектика не нашла практического применения. Этот эпизод свидетельствует, что экономическая теория рассматривалась в России не как абстрактная наука, развиваемая научными интеллектуалами для общения между собой ("коробка с инструментами"), а как часть экономической политики, взятая на вооружение государством и реализуемая "сверху", в виде экономических реформ. Она пыталась не только прогнозировать результат от инвестиционных вложений, что в основном исследовала либеральная экономическая литература, но и социальные, и этические последствия перераспределения ресурсов в процессе осуществления экономической политики государством, взявшим на вооружение ту или иную теорию.

В-третьих, разные ответвления народничества ("почвенники", либеральные и революционные народники) в качестве предмета своих научных изысканий выдвигали разное понимание "общего" и "особенного" в экономике, которое ими исследовалось на примере России. Либералы делали основной акцент на изучение "общего" как части целого (России в мире и экономическом развитии). Почвенники, напротив, считали, что "общее" имеет отношение к научным универсалиям, но реальная действительность, имеющая длительное историческое происхождение, не подчиняется нивелированию. Общая теория предназначена лишь для того, чтобы понять "особенное", а не для насильственного реформирования российского государственного и общественного хозяйства. Отсюда и противоположная оценка исторически сложившихся форм собственности и хозяйствования. Все экономисты-почвенники понимали их не как "пережитки", от которых надо быстрее освободиться, а как проявления своеобразных (особенных) черт в экономическом строе. Их, считали они, необходимо развивать и адаптировать к новым условиям хозяйствования.

В-четвертых, основное внимание они уделяли анализу реальной хозяйственной жизни во всей совокупности факторов, условий и ограничителей. Это означало, что с точки зрения используемого метода представители почвенничества исповедовали преимущественно эмпирический метод. В этом, кстати, заключается причина пренебрежительного отношения в их разработках к естественнонаучному и формализованному аппарату, к использованию "инструментов познания".

В-пятых, для разных течений народничества характерно то, что они не ограничивались узкоэкономическим подходом, используя в своих построениях достижения разных общественных наук, а также активно разрабатывали исторический метод в своих исследованиях. Это было в целом свойственно исторической школе в экономике, а впоследствии было воспринято на Западе разработчиками институциональной экономики. В известном смысле русские экономисты-народники могут быть охарактеризованы как национальные институционалисты в России. Сам подход с позиции историзма, синтеза экономического и социального, оценки и методы, которые на этой основе были выработаны в процессе изучения хозяйственного развития России, оказались впоследствии в научном арсенале западного институционального направления экономической мысли.

В-шестых, народники, особенно почвеннической ориентации, были последовательными защитниками национальных экономических интересов. Смысл жизни заключался для них не в каких- либо абстрактных целях (типа "строительства капитализма или социализма"), а в том, что это конкретно даст народу России, как скажется на позиции страны в мировой экономике, что принесет пользу большинству, а не меньшинству населения.

Именно народники как оригинальные мыслители, не признающие ценность социально-экономических теорий, возникших на другой почве и в иное время, заложили основы национальной экономической мысли. В известном смысле лишь благодаря народникам мы можем говорить о наличии российской школы экономической мысли. Какие новые научные идеи (в общем развитии европейской экономической науки) родились в недрах российской школы экономической мысли?

Как подтвердила история прогнозы и предупреждения русских экономистов-народников об опасности попыток радикальных ломок национального строя, которые осмысленно прозвучали в 1880–1890-е гг. и оказались пророческими, хотя революция как следствие капиталистических реформ свершилась не в те сроки. К сожалению, их прогнозы не были услышаны и должным образом оценены властью и политическими силами, доминировавшими к тому времени в российском обществе. Об этом приходится говорить, поскольку в России после стольких потрясений и испытаний, через которые прошел русский народ, не перевелись ярые приверженцы очередных радикальных ломок, желающие вновь испытать людей на прочность. Спустя много лет к аналогичному выводу о неоднозначных результатах капитализации экономики пришел известный латиноамериканский экономист Р. Пребиш, изучая последствия насаждения капитализма в Латинской Америке. Однозначно отрицательный вывод содержится и в его концепции "периферийного капитализма" как закономерного результата повторения сценария "догоняющего развития".

Что касается народников, то выход из тупика капиталистического "вызова" для России они видели в переходе на альтернативный общинно-кооперативный путь развития. "Волей-неволей приходится искать спасение, – подчеркивал Я. Ф. Даниельсон, – вне капиталистической формы производства, которую мы старались в последнее тридцатилетие привить нашему хозяйственному организму"[1]. Отказываясь от марксистской идеи неизбежности капитализма и социализма как универсального исторического пути всего человечества русские народники смогли выйти на проблему множественности форм общественно экономического прогресса и одновременно выработали весьма перспективный вариант его осуществления применительно к России. Обоснованная ими модель общинно-кооперативного "социализма" примиряла город и деревню, социальные и политические силы, стоящие за ними, и в конечном счете выступала одним из направлений сближения линий общественно-экономической эволюции Запада ("города") и России ("деревни").

Экономическую модель народников вполне можно назвать некапиталистической в том современном контексте, когда имеется в виду направить развитие экономики страны не по западному капиталистическому канону, воспроизводя его старые отработанные схемы, а с акцентом на применение нестандартных решений, обобщая опыт и тенденции его "социализации", накопленные в ходе непрерывной эволюции капитализма (В. П. Воронцовым она мыслилась и трактовалась как отказ от "подражательного дикокапиталистического типа развития").

Именно это дало основание современному итальянскому ученому Ф. Баттистраде сделать вывод, что русская славянофильская и народническая мысль в XIX в. представляла собой наивысший продукт гуманистически-культурного и политико-экономического развития не только в России, но и во всей Европе.

В 1891 г. один из наиболее самобытных русских философов К. Я. Леонтьев, близкий по духу к славянофилам, так оценивал их роль: "Славянофилы всегда хотели, чтобы Россия жила своим умом, чтобы она была самобытна не только как сильное государство, но и как своеобразная государственность"[2]. Характерна также и оценка Я. А. Бердяева, который, хоть и тяготел к западнической школе, но восхищался духом славянофильства. Для него славянофилы были первыми "русскими европейцами", "которые стали мыслить самостоятельно, которые оказались на высоте европейской культуры, которые не только усвоили себе европейскую культуру, но и пытались в ней творчески участвовать"[3]. Такая высокая оценка, данная Бердяевым (особенно, если сопоставить развитие экономических взглядов в рассматриваемый период в нашей стране и в мировой экономической науке), заслуживает того, чтобы к ней присоединиться, отдавая должное экономистам почвеннического направления.

Обоснование и разработка программы национально ориентированных реформ в экономике в конце XIX в. позволяли по-новому определять стратегические цели в экономическом реформировании. Для западнической школы капиталистический путь развития России определялся как неизбежный и универсальный. К примеру, П. Струве утверждал: "Капитализм развивается потому, что он при данных условиях есть единственно возможная форма подъема производительных сил страны..."[4]

Однако реальный капитализм, который сложился в основных своих чертах в России в 80–90-е гг. XIX столетия, характеризовался как капитализм "слаборазвитый". В это понятие вкладывались самые различные, нередко противоречащие друг другу характеристики. В частности, экономисты "правительственного" направления (А. А. Гурьев, Π. П. Мигулин, В. П. Безобразов, И. И. Кауфман и др.) отмечали недостаток частных капиталов для модернизации промышленности, строительства железных дорог, неразвитость кредитно-денежных отношений в российской деревне, "филиальную" зависимость российских полугосударственных банков от частных банков Франции и Германии. Марксистская литература, напротив, приводила "положительные" факты о высокой степени концентрации российской промышленности, быстром переходе российской экономики к государственно-монополистическому капитализму, трестовской и синдикатской формам управления промышленным производством и производственным распределением. Аграрные реформы С. Ю. Витте и П. А. Столыпина были успешными в их трактовке, хотя бы потому, что способствовали значительному росту промышленного и сельскохозяйственного "пролетариата" (батрачества в деревне).

И. И. Янжул, В. Г. Яроцкий, В. Е. Посников, В. В. Берви-Флеровский и другие, напротив, видели в фактах, которые укрепляли веру марксистов в близость революции, не что иное как "дикость российского капитализма", связанную с пренебрежительным отношением к развитию "соцкультбыта" фабрично-заводских рабочих, отсутствием законов, защищающих условия труда работников, страхование их от увечий, не говоря уже о пособиях по безработице.

Иван Иванович Янжул (1846–1919) – член-корреспондент по разряду историкополитических наук с 1893 г., ординарный академик по историко-филологическому отделению (политическая экономия и наука о финансах) с 1895 г. Закончил Московский университет. По окончании курса финансового права Мильгаузен предложил ему остаться при университете, обратив внимание на его студенческое сочинение "Исторический очерк русской торговли в Средней Азии" (напечатан в "Университетских известиях"). Прослушав в Лейпцигском университете лекции Рошера и Кнаппа, Янжул переселился в Лондон, где написал магистерскую диссертацию "Исследование о косвенных налогах". После защиты диссертации в 1874 г., он был избран доцентом по кафедре финансового права в Московском университете.

В 1876 г. получил степень доктора за сочинение: "Английская свободная торговля" и осенью 1876 г. был избран в ординарные профессора. Он почти ежегодно ездил за границу, преимущественно в Англию, и это отозвалось на выборе тем для его работ. В 1882 г., по предложению Η. X. Бунге, бывшего тогда министром финансов, Янжул, сохраняя за собой кафедру, занял место фабричного инспектора московского фабричного округа. В 1893 г. Академия наук присудила Янжулу за учебник финансов премию Грейга в 1000 руб., которую Янжул пожертвован в литературный фонд, и избрала его членом-корреспондентом академии; в 1895 г. он был избран ординарным академиком, но переехал в Санкт-Петербург только в 1898 г., по выслуге звания заслуженного профессора.

В своей научной деятельности Янжул выделяется богатой эрудицией, разносторонностью, трезвостью взглядов. Для некоторых публицистических работ, например об отмене соляного налога, автор проводил целые исследования в Британском музее в Лондоне. Янжул – сторонник историко-этической школы, приверженец государственного социализма, широкого вмешательства государства в экономическую жизнь.

Василий Гаврилович Яроцкий – в 1880 г. окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета и был отправлен за границу для приготовления к профессорскому званию. В 1881–1882 гг. изучал постановку преподавания политической экономии и административного права в университетах Германии, Австрии, Бельгии, Франции, Англии, Швейцарии. В 1883 г. Яроцкому была присвоена степень магистра по политической экономии, статистике и финансового права.

В 1883–1888 гг. преподавал политическую экономию и финансовое право в Александровском лицее и финансовое право в Военно-юридической академии. Одновременно по заданию Министерства финансов он разрабатывал проект законодательства об ответственности предпринимателей за несчастные случаи с рабочими и организации страхования рабочих. В 1886–1887 гг. изучал постановку по данным проблемам страхового дела в Германии.

С 1888 г. состоял приват-доцентом Санкт-Петербургского университета по кафедре политической экономии, где читал спецкурсы по истории политической экономии и системе хозяйства, экономической политике государства, сельскохозяйственной экономии (с практическими занятиями), общий курс теории статистики, отделы финансового права о законодательном регулировании отношений хозяев и рабочих, о рабочих товариществах и ассоциациях. В 1895 г. защитил докторскую диссертацию "Страхование рабочих в связи с ответственностью предпринимателей".

С 1892 г. Яроцкий составлял и редактировал статьи по экономическим и финансовым вопросам Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона. С 1899 г. он – редактор экономического и финансового отдела "Большой Энциклопедии". В. Г. Яроцкий читал публичные лекции по политической экономии и финансовому праву в "Обществе по распространению коммерческих знаний", состоял членом Императорского Вольно-экономического общества, членом-учредителем Санкт- Петербургского Собрания экономистов, Санкт-Петербургского педагогического общества взаимной помощи, председателей артельного отдела Санкт-Петербургского отделения комитета ссудо-сберегательных и промышленных товариществ и артелей, активно пропагандировал экономические знания для народа. По своим взглядам близок к Н. А. Каблукову, А. И. Чупрову, В. Е. Постникову, Н. А. Карышеву.

Русская академическая наука активно участвовала в разработке государственных реформ. Проблемы отечественного капитализма по своему также осмысливали экономисты, непосредственно работающие в правительственных сферах. Особенно следует отметить Я. X. Бунге.

Николай Христианович Бунге (1823–1895). Председатель Комитета министров (1887–1895), министр финансов (1881–1887), действительный тайный советник (1885), профессор политической экономии, академик Императорской академии наук (1890).

Родился в Киеве. Из потомственных дворян немецкого происхождения. По окончании юридического факультета Киевского университета (1845) преподавал экономические дисциплины. Ректор Киевского университета (1859–1962,1871–1875, 1878–1880). Был управляющим Киевской конторой Государственного банка, управляющим Минфина и членом Государственного совета, министром финансов. С 1887 г. он – председатель Кабинета министров и член Государственного совета.

Как ученый Бунге вначале формировался под влиянием идей либеральной политической экономии. В 1840–1850-х гг. придерживался апологии универсальных законов развития народного хозяйства, частной собственности и свободной конкуренции. К концу 1860-х гг. от фритредерства эволюционировал к умеренному протекционизму, испытав воздействие теоретиков "старой" (В. Рошер, Б. Гильдебрандт, К. Книс, Л. Штейн) и "новой" (А. Вагнер, Г. Шенберг, А. Шеффле, Г. Шмоллер) немецкой исторических школ, которые призывали к изучению хозяйственной специфики каждой страны и указывали на необходимость государственного вмешательства в экономическую жизнь.

Однако на посту министра финансов и Председателя Комитета министров Бунге проводил национальную политику. С учетом опыта практической деятельности он издал "Историю экономических учений", в которой критически анализировал теоретические идеи западных школ и пришел на основе их анализа к мысли о необходимости формирования собственной, русской школы политической экономии.

Бунге много сделал для пропаганды экономических идей и оценки возможностей их практического применения в России. Он стал родоначальником киевской школы экономистов (Д. И. Пихно, А. Д. Билимович и др.), представителей которых объединяли отрицание трудовой теории стоимости и социалистической доктрины в сочетании с признанием необходимости социальных реформ, преимущественное внимание к вопросам экономической политики. Резко критиковал марксизм, оспаривал основные положения "Капитала" К. Маркса.

На посту министра финансов особое внимание уделял вопросам социальной политики, стремился к укреплению правового статуса и повышению жизненного уровня крестьян и наемных рабочих.

Бунге оказал значительное влияние на правительственную политику конца XIX – начала XX в., прежде всего – на реформаторскую деятельность С. Ю. Витте. Им были подготовлены и реализованы решения об отмене подушной подати, снижении выкупных платежей, разработано фабрично-заводское законодательство, защищающее права рабочих и другие меры, снижающие социальную напряженность в стране и сглаживающие последствия "дикого капитализма" в России. В период научно-педагогической деятельности Η. X. Бунге критически проанализировал работы классиков политэкономии Смита, Мальтуса, Рикардо, Сэя и других западных экономистов, полагающих, что капитализм – единственно приемлемая форма экономической жизнедеятельности. Работы критиков капитализма – Сен-Симона, Фурье, Прудона, Лассаля, Маркса и др., также привлекали его внимание. Общий вывод, который сделал Бунге из социалистических идей, быстро распространяющихся в России, заключался в том, что социалистическое движение в том виде, в каком оно развилось в Европе, имеет положительный характер. Оно принуждает капиталистов и правительство помнить о справедливости, принимать социальные программы по помощи обездоленным слоям населения, стремиться к равноправному участию всех граждан в общественно- политической жизни.

Однако социалистический (коммунистический) Интернационал, принявший форму международного, надгосударственного политического союза, представляет "смертельный приговор" для России, потому что бедность и невежество народа, продажность администрации ("администрация наша продажна, начиная от низших полицейских служащих до губернаторов, чиновники находятся на содержании у питейных откупщиков, суды наши не скоры и неправедны, полны неправды черной..."[5]), делают нереализуемым идеалом честное и справедливое сотрудничество с более развитыми странами. Социализм в России, считал Бунге, воплотится в самых его грубых формах, а сама она будет превращена в придаток экономики Запада, снабжая его сырьем и рабочей силой. Как государственный деятель Бунге полагал, что с социализмом можно бороться лишь улучшением положения трудящихся, а не карательными мерами. Но в правительственных кругах, как это часто бывало в истории России, царили коррупция, стремление использовать должностное положение в целях личного обогащения, поэтому факты игнорирования фабрикантами и заводчиками правительственных решений по социальным вопросам скрывались за счет подкупа и взяток.

Положение рабочего класса в России в указанное время освещено в работе экономиста-народника В. В. Берви-Флеровского, которая получила международное признание и была переведена в Западной Европе.

Василий Васильевич Берви-Флеровский (1829-1918). Экономист, социолог, публицист, философ. Настоящие имя и фамилия – Вильгельм Вильгельмович Верви; псевдоним – Н. Флеровский.

Родится в городе Рязани в семье профессора физиологии Казанского университета В. Ф. Берви. По окончании юридического факультета Казанского университета (1849) служил в Министерстве юстиции. С 1860 г. – чиновник для особых поручений 6-го класса, в 1861 г. произведен в надворные советники.

С 1856 г. сотрудничал в журнале "Современник", позднее в журналах "Дело", "Отечественные записки", "Слово", "Устои" и др. Значительное влияние на формирование его взглядов оказали труды французских социалистов К. А. Сен-Симона, Ш. Фурье и др., в дальнейшем он симпатизировал взглядам Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова и др.

В 1870-х гг. поддерживал контакты с революционными народническими кружками "чайковцев", затем "долгушинцсв", для последнего написал агитационную брошюру "О мученике Николае" (1873) и прокламацию "Как должно жить по закону природы и правды".

В конце 1860-х – начале 1870-х гг. заявил о себе как экономист, историк и философ с уже сформировавшимися взглядами на происходившие в России социально-политические и экономические процессы. В это время появляются его первые крупные работы: "Положение рабочего класса в России", "Свобода речи, терпимость и наши законы печати" (1869), "Азбука социальных наук" (1871; запрещена цензурой, но члены кружка "чайковцев" спасли большую часть тиража), "Исследования по текущим вопросам" (1872; запрещена и уничтожена цензурой). Творческое наследие Берви-Флеровского включает свыше 50 работ, посвященных проблемам капиталистического развития страны, ее государственному строю, политике правительства после Крестьянской реформы 1861 г.

Познакомившись с идеями К. Маркса, Берви-Флеровский не принял его теории. Маркс, в свою очередь, отметил работы Берви-Флеровского, назвав его "врагом русского оптимизма".

Представления о крестьянской общине, больше всего импонировавшей Берви- Флеровскому, он переносил на промышленные процессы, главным образом, на отношения между капиталистом и рабочим в процессе труда. Берви-Флеровский считал возможным установление гармоничных отношений между предпринимателем и рабочими через организацию товариществ. Таким образом, по мнению Берви- Флеровского, воплощалась бы в жизнь идея "равенства между трудом и капиталом".

В целом Берви-Флеровский признавал прогрессивность капиталистического пути развития и поддерживал перемены, происходившие в обществе, но при этом считал слишком высокой цену прогресса для России (имея в виду разрыв с исконными русскими традициями, укорененными в крестьянской среде).

В работе Берви-Флеровского "Положение рабочего класса в России" дана картина обнищания рабочих, в результате отсутствия какого-либо контроля за наймом рабочей силы и крестьянства в результате реформы 1861 г. К. Маркс, высоко оценивая эту работу Флеровского, отметил, что "это первое произведение, в котором сообщается правда об экономическом положении России". Маркс ставил работу Флеровского наравне с книгой Ф. Энгельса "Положение рабочего класса в Англии". Именно слабость и неэффективность социально-хозяйственных мер, бессилие верховной власти, не сумевшей предложить обществу конструктивных решений, привели к появлению в среде народнической интеллигенции ее левого крыла, или революционного народничества.

Революционное народничество оформилось в 1860–1870-е гг. как радикальное движение разночинной интеллигенции. В целом оно выражало интересы крестьянства, которое, как полагали они, было обмануто правительством при проведении комплекса реформ 1861–1874 гг. В основе мировоззрения революционного народничества лежала идея "крестьянского социализма", первоначально сформулированная А. И. Герценом.

Александр Иванович Герцен (псевдоним – Искандер) (1812–1870) – русский прозаик, публицист. Родился в Москве в семье богатого помещика И. А. Яковлева; мать – Луиза Гааг. Герцен был внебрачным сыном и его фамилия была придумана отцом (от нем. Herz – сердце). В 1833 г. Герцен окончил физико-математическое отделение Московского университета.

В университете входил в состав революционного кружка, в котором участвовал и его друг Η. П. Огарев. В1834 г. вместе с некоторыми другими участниками кружка Герцен был арестован, выслан в Пермь, оттуда в Вятку, где служил в губернской канцелярии. В конце 1837 г. ему разрешили переехать во Владимир. В мае 1838 г. Герцен женился на Н. А. Захарьиной. В начале 1840 г. вернулся в Москву, а затем переехал в Петербург, где по настоянию отца поступил на службу в канцелярию министерства внутренних дел. В июле 1841 г. за резкий отзыв в частном письме о полиции выслан в Новгород, где служил в губернском правлении. Вернувшись из ссылки (1842) и поселившись в Москве, Герцен принял активное участие в борьбе главных направлений общественной мысли: славянофилов и западников, разделяя до середины 1840-х гг. позиции последних. Блестящие способности полемиста, колоссальная эрудиция, талант мыслителя и художника дачи возможность Герцену стать одной из центральных фигур русской общественной жизни. В первой половине 1840-х гг. Герцен выступил с беллетристическими произведениями, поставившими его в ряд с крупнейшими русскими писателями. Перу Герцена принадлежали и философские работы: "Дилетантизм в науке" (1842–1843), "Письма об изучении природы" (1844–1845), в которых он переосмысливал диалектику Гегеля, развивая идею единства противоположностей.

В 1840-е гг. Герцен пишет ряд литературных произведений, в которых критикует крепостническую действительность: "Доктор Крупов" (1847), "Сорока-воровка" (1848). Литературный стиль Герцена характеризуют лексическая пестрота, сочетание разговорного языка с естественнонаучной терминологией.

В 1847 г. Герцен с семьей уезжает во Францию. Поражение революции 1848 г. привело Герцена к пересмотру некоторых философских взглядов. Герцен отказывается от идей разумности истории, неодолимости прогресса человечества, которые прежде разделял, резко критикует разного рода социальные утопии и романтические иллюзии ("С того берега", 1847–1850 и др.). Разочаровавшись в возможностях Запада, Герцен связывает дальнейшие перспективы общественного развития с Россией. В 1849 г. Герцен опубликовал статью "Россия", в которой впервые сформулировал свои взгляды на сельскую общину. В последующие годы разработал теорию перехода к "русскому социализму", минуя этап капиталистического развития, став одним из основоположников народничества.

После смерти в 1852 г. жены Герцен переезжает в Лондон, где основывает в 1853 г. Вольную русскую типографию для борьбы с крепостничеством и царизмом. В начале 1850-х гг. Герцен начал работать над автобиографическим произведением "Былое и думы" (1852–1861), которое явилось вершиной художественного творчества Герцена.

С 1855 г. Герцен издает альманах "Полярная звезда", который получил широкое распространение в России. В 1857 г. Герцен и Огарев приступили к изданию первой русской революционной газеты "Колокол" (1857–1867). Сначала программа "Колокола" содержала общедемократические требования: освобождение крестьян с землей, общинное землевладение, уничтожение цензуры и телесных наказаний. После реформы 1861 г. Герцен резко выступил против экономической политики либерализма, опубликовал в "Колоколе" статьи, разоблачающие реформу 1861 г., прокламации и другие документы революционного подполья. Широкое распространение "Колокола" в России способствовало созданию в России революционной организации народников "Земля и Воля".

Герцен считал, что формы общинной организации труда можно перенести в промышленное производство. Рабочим уже не надо будет организовывать трудовые союзы для защиты своих прав, а участие работников в распределении результатов труда будет препятствовать частнособственническому их присвоению. Таким образом, он, как и народники, не принимал сформулированных Марксом закономерностей развития капитализма, считал капитализм, появившийся в России в результате правительственных реформ, с насильственной ликвидацией общины, "искусственно насажденным" явлением. Народники так же, как и Герцен, видели воплощение идей социализма в полном освобождении крестьян от остатков крепостничества и наделении их бесплатной землей.

Таким образом, в связи с реформами 1861–1874 гг. в российском образованном обществе не утихли, а напротив, с еще большей силой разгорелись дискуссии о роли экономической науки в реформах. При этом в наибольшей мере затрагивались проблемы исторических и методологических оснований экономической науки. Поскольку сама возможность улучшения экономического положения населения России путем реформ, т.е. путем волевого вмешательства в естественный порядок вещей, никем не оспаривалась, возникла серьезная дилемма в отношении "естественных" (т.е. независимых от воли и действий людей) законов политической экономии, сформулированных ее классиками.

Если со времен Адама Смита все были убеждены, что политическая экономия приобрела научный статус благодаря существованию естественных законов роста общественного богатства, а целенаправленные действия каких-либо социальных групп и государства вносят лишь "возмущения" в природный порядок вещей (чем нарушается главное требование экономистов XVIII – начала XIX в.: "пусть идет, как идет"), то в условиях экономических реформ, проводимых во изменение естественного порядка вещей, следовало, либо признать новый научный статус за политической экономией (как науки субъективной), либо же искать выход в ее дроблении на части, одна из которых будет содержать компендиум законов объективных или "постоянных", а другая – субъективных или "переменных".

В принципе континентальная политэкономия (прежде всего, немецкая и французская), стала развиваться по второму пути. Под "общей" или "чистой" ее частью в большинстве европейских университетах понималось изложение "начал политической экономии", построенное по дедуктивному методу, как ряд положений, составляющих непреложные выводы экономической науки.

"Особенная", или "прикладная", часть политической экономии, напротив, строилась на основе индуктивных умозаключений, выводимых на основе объяснения новых явлений, возникающих в результате волевых изменений в народном хозяйстве. Синтез объективных экономических закономерностей и субъективных действий (вызывающих "пертурбации естественного порядка" и приводящих к трансформации теоретически выявленных и сформулированных в началах политической экономии "чистых" экономических законов), предполагалось разрешить на путях методологии позитивизма.

Методология позитивизма нашла не только широкое применение в экономической науке, но и составляет ее базовую философско-методологическую основу. Ядром позитивизма является привнесение в науки о человеке законов естествознания, расширение инструментально-познавательных возможностей экономистов за счет математического и экономико-статистического аппарата.

В отличие от "чистого" эмпирического метода, который статичен по своей природе, ибо не допускает вмешательства субъекта в бесстрастно наблюдаемые и регистрируемые факты, позитивист как "наблюдатель, мысленно ставит себя в положение наблюдаемого", т.е. он выводит закономерности не из должного, как рационалист, пользующийся дедуктивным методом, а как эмпирик-индуктивист, но эмпирик не бесстрастно наблюдающий, а мыслящий, как народ, и действующий, якобы в его интересах.

"Представлять себе чужие мысли и чувства в форме собственных, – отмечал Я. М. Михайловский (один из родоначальников отечественной школы субъективной социологии), – составляет субъективную сторону научного познания. Но разве не так поступает историк, вкладывая собственное понимание в дела и поступки исторических личностей, деяния которых он описывает и истолковывает?" При этом субъективная сторона исследования нисколько не теряет своего значения и точно так же подлежит оценке, как и логические приемы историка и степень его эрудиции.

"Объективист, – продолжал он, – рассуждает очень спокойно и величественно, что политико-экономических фактов не следует ни одобрять, ни порицать, а следует только познавать их, и среди этих рассуждений нет-нет да одобрит что-нибудь, и сплошь и рядом одобрит что-нибудь дрянное. Я думаю, что подобные уклонения объективистов от собственной своей программы должны быть объясняемы не частными какими-нибудь причинами, а внутренним противоречием их доктрины и несостоятельностью их метода"[6].

Методология наук о человеке, полагали представители отечественной школы субъективной социологии, дуалистична по своей природе, поскольку выявленные наукой какие-либо явления и отношения не означают, что они удовлетворяют человеческие потребности, которые гораздо шире, чем потребности познания. "Что такое метод? – спрашивал Η. М. Михайловский у своих оппонентов, – Методом называется совокупность приемов, с помощью которых находится истина или, что одно и то же, удовлетворяется познавательная потребность человека. Там, где природа явлений допускает проверку процесса исследования каждым человеком, имеющим достаточно для того сведений, там употребляется объективный метод. Там же, где для проверки исследований требуется, кроме сведений, известная восприимчивость к природе явлений, там употребляется метод субъективный"[7].

Таким образом, само признание возможности существования множества научных методологий, вытекающее из известного постулата О. Конта, что "каждая наука – сама себе философия", было дополнено в 1860–1880 гг. в России методологией субъективной, что означало на деле признание за науками о человеке и обществе социального, сословного или классового характера.

Кроме того, в ходе дискуссий об объективно-субъективной природе экономических законов изменилось само понимание предмета политической экономии. На рубеже 1870–1880-х гг. под политической экономией в России стала пониматься не наука о происхождении богатства, а наука "об общих закономерностях промышленного мира; предмет ее исследований – труд, но не техническая его сторона, а общественные отношения, создаваемые трудом, и законы, которым он подчинен"[8]. Общественные отношения, применительно к изменениям, происходящим в России того времени, трактовались и как социально-экономические отношения, поскольку проводимая "Великая крестьянская реформа" радикальным образом меняла сословно-классовую структуру общества.

Перед отечественной экономической наукой пореформенного периода стояла задача "найти законы хозяйственных явлений, слагающихся под влиянием разнообразных и изменчивых условий". При этом сторонники либеральных и социалистических взглядов, противопоставляя естественный порядок вещей – существующему, видели в естественном порядке не тот, который установился самим ходом истории, а идеальный порядок, который следовало бы установить в будущем.

Либеральная школа основывала идеальный социально-экономический порядок будущего на неограниченной свободе частного интереса. Социальные школы, полагая, что свобода частных интересов ведет к угнетению слабого сильным, искали социально-экономический идеал в новой организации труда и, соответственно, в формировании на ее основе новых общественных отношений. Народники, которые сами себя идентифицировали как "почвенники", разрабатывали идеи многоукладности хозяйственного строя. На основе исследования своеобразия экономики России она более всего была обоснована экономистами-народниками В. П. Воронцовым, Η. Ф. Даниельсоном и их последователями.

Заметим, что в настоящее время трактовка современного хозяйственного строя большинства стран как смешанной экономики кажется элементарной и представлена, наверное, во всех учебниках экономики. Разрабатываются и соответствующие модели экономики с неоднородной структурой. Но в то время, когда экономисты-народники обосновывали концепцию многосекторного хозяйства, в мировой экономической мысли доминировали противоположные взгляды, развивающие представления о возможности достижения "чистого капитализма", с соответствующими теоретическими обобщениями.

В дальнейшем такой подход получил развитие непосредственно в области экономического знания и прежде всего через выдвижение и обоснование идеи российского пути в экономике, что предопределяло ставку не на либеральные, а на национально ориентированные хозяйственные реформы. И в этом случае можно утверждать, что народническая школа, как и другие представители почвенничества, внесла заметный вклад в общее развитие философско-мировоззренческого взгляда на единство мира в его многообразии.

Будущий экономический строй России мыслился народниками в соответствии с тем состоянием смешанной (многоукладной) экономики, которая развивалась в XIX в. за счет трех основных укладов: крестьянско-общинного, артельно-промышленного и государственного. Причем такой экономический порядок имел свой внутренний потенциал саморазвития, связанный с гармоничной трансформацией мелкотоварного хозяйства в кооперативный уклад, у которого значительно больше возможности для ускоренного роста.

Последователи Воронцова и Даниельсона (особенно поздние "неонародники", А. В Чаянов, Н. Д. Кондратьев и др.) одними из первых в экономической теории и хозяйственной практике смогли найти продуманный механизм приспособления общиннокрестьянских хозяйств к современным требованиям рыночной экономики посредством развития кооперирования, а значит, разработали новый вариант системной трансформации традиционалистски устроенного производства, отличающийся от западного опыта. Этот вариант основывался не на радикальном сломе устаревших форм хозяйствования (например, в виде политики разрушения крестьянской общины в процессе проведения Столыпинской реформы), а с использованием "мягкой технологии" их переадаптации к условиям рыночной экономики. Это было совершенно новое слово для того времени.

Вместо курса на разрушение российской экономики русские экономисты логично делали ставку на эволюционность преобразований, призывая "прекратить ломку нашей веками сложившейся формы производства самими непосредственными производителями". Тем самым ими, можно сказать, предвиделись грядущие губительные последствия от этой ломки и для населения, и для всего государства.

В 1880–1890-х гг. наибольшего развития достигают идеи либерального народничества. Главными его представителями стали Я. К. Михайловский, С. Я. Кривенко, В. В. Воронцов (псевдоним В. В.), Я. Ф. Даниельсон (псевдоним – Николай – он), Я. С. Южаков. Самыми известными и крупными экономистами-народниками являлись В. П. Воронцов и Η. Ф. Даниельсон. В дальнейшем их экономические идеи фактически определили экономическую платформу самой массовой партии в дореволюционной России – партии эсеров. Позднее народническое направление в экономической мысли развивается в трудах А. В. Чаянова, Н. Д. Кондратьева, Η. П. Огановского и др.

Кроме того, российскую школу экономической мысли невозможно представить без представителей православно-самодержавного ее течения, таких как С. Ф. Шарапов, М. О. Меньшиков, Л. А. Тихомиров и др., выступавших, в частности, в защиту самодержавных основ государства в России, и без евразийства, которое зародилось в среде российской послереволюционной эмиграции (Я. Я. Савицкий, Я. С. Трубецкой, Я. Я. Алексеев и др.) Они развивали взгляды, заложенные славянофилами и народниками, но применительно к требованиям послереволюционной трансформации России.

В послереволюционный период многие из высказанных славянофилами и экономистами-народниками идей проникли в идеологию и проводимую политику социалистических преобразований победивших российских большевиков, что привело к фактическому их отходу от ортодоксально марксистской программы построения социализма.

Особенно национально-экономическими идеями и оценками выделялся С. Ф. Шарапов. На его примере можно судить о том, чем позиция этой группы экономистов была схожа с экономистами-народниками и чем от них отличалась. Схожесть заключалась в признании своеобразия общественных и хозяйственных начал России и прежде всего общины и артели. Отличие позиции С. Ф. Шарапова и близких к нему экономистов состояло в более последовательном отстаивании выдвигаемых идей по трем важным направлениям. Во-первых, признание важности нравственного потенциала в русском хозяйственном устройстве, которое увязывалось с православными основами жизни общества. Во-вторых, обоснование курса на автаркическое развитие финансово-кредитного хозяйства России. В-третьих, защита идеи самодержавности власти, призванной защищать народ от биржевых мошенников и выступать главной организующей силой в экономике. Наконец, значительным своеобразием отличались взгляды Шарапова по поводу стратегических направлений по активизации государственного регулирования экономики. Роль государства в России ему виделась прежде всего в ограничении господства биржи, а значит, и финансового (спекулятивного) капитала с его самодовлеющей жаждой наживы. Иначе говоря, Шараповым по-новому аргументировалась идея государственного регулирования экономики. Не через обобществление производства и создание государственного сектора, как это традиционно обосновывалось социалистами и народниками, а через обобществление финансово-кредитной системы.

Можно считать, что Шарапов предвосхитил неизбежность отказа от золотого стандарта денег внутри страны и главное – выдвинул концепцию перехода к активному государственному регулированию экономики на основе широкого применения государственных регулирующих инструментов, которая впоследствии почти в таком же направлении разрабатывалась Дж. М. Кейнсом (в том числе и под влиянием опыта управления денежным обращением в России периода нэпа) и доказала высокую эффективность в условиях государственного капитализма.

Характерно, что все вышеперечисленные мыслители не принадлежали к академической среде. Их работы публиковались в периодической печати, но имели при этом непосредственное практическое влияние на общественное сознание. Гораздо сложнее дело обстоит с "официальной" экономической мыслью, если под нею понимать работы и труды ученых-экономистов.

Одна из знаменательных особенностей отечественной академической и проправительственной экономической мысли состояла в том, что принятое в середине XIX столетия в европейских университетах (прежде всего – Германии и Франции) деление политической экономии на "общую" и "особенную", "чистую" и "прикладную", в России не абсолютизировалось. Другими словами, в отличие от либеральных народников с академических кафедр не проповедовалось, что экономические законы надо делить на объективные и субъективные. Так, Η. X. Бунге, А. И. Чупров,

Д. И. Пихно в своих лекциях подчеркивали, что "на деле общая часть политической экономии или науки о народном хозяйстве содержит в себе положения, относящиеся к разряду гипотез, а не к непреложным научным выводам. Иногда так называемые экономические законы содержат в себе лишь научные вопросы, требующие разрешения путем переработки значительного количества данных, полученных из наблюдения однородных явлений в различных отраслях хозяйственной деятельности"[9].

Разделение политической экономии на две части – теоретическую и практическую произошло, полагали они, из-за недостаточной разработки предмета этой науки. "Деление исчезнет само собою, когда общие положения получат значение доказанных и точно сформулированных истин, выведенных из ряда правильных и систематизированных наблюдений, т.е. когда наука будет обработана по положительному методу, что конечно составляет еще задачу будущего"[10]. В условиях же реформаторства надо не догматически следовать существующим политико-экономическим теориям, а больше внимания уделять социально-экономическим вопросам, не допускать социальной напряженности, постепенно, но неуклонно повышать уровень жизни людей. Однако именно эти проблемы оказались наиболее сложными, поскольку капиталистическая система хозяйства менее всего приспособлена для общего блага. Академическое направление политической экономии было развито в работах таких университетских профессоров, как А. И. Чупров, Н. А. Каблуков, В. Е. Постников и др.

Чупров мечтал о политической экономии как о единой науке, содержащей общечеловеческие истины, которые могут быть положены в основу общей науки политической экономии путем соединения отдельных положений различных теоретических систем. Политическую экономию он мыслил как науку о вечных законах, применяемых ко всем общественным формациям. Тем самым он обрекал себя на непонимание сущности капитализма, капиталистического развития пореформенной России.

Его теоретические позиции характеризуются порой эклектизмом. Признавая наличие в политической экономии разных школ (манчестерской, социалистической, исторической), не попытавшись познать причины появления различных классовых учений, он считал, что в учении каждой из трех школ оказывается своя доля истины. Существование различных направлений в политической экономии Чупров объяснял неустановившимися принципами самой науки политической экономии.

Лекции Чупрова были насыщены новым и интересным материалом по экономике России: о системах сельского хозяйства, о производительном использовании земельного фонда, распределении земли по угодьям, о размерах помещичьей и крестьянской земельной собственности.

Научное значение имеют исследования Чупрова по вопросам железнодорожного хозяйства; ими положено начало новой буржуазной отраслевой науке – экономике железнодорожного транспорта. Западные экономисты, в том числе и К. Маркс, отмечали научные выводы А. И. Чупрова по вопросу о различиях между фабричной промышленностью и транспортом. Особо заинтересовала экономистов та глава книги московского ученого, где давалось сравнение железных дорог с другими путями сообщения, а также глава "Меновая стоимость железнодорожного провоза". Ссылки на книгу Чупрова во втором томе "Капитала" К. Маркса свидетельствуют о непререкаемом авторитете за рубежом трудов русского ученого.

Чупров неоднократно подчеркивал свою приверженность трудовой теории стоимости и идеям тех классиков английской политической экономии, которые считали лишь землю и труд факторами производства. Однако изложенные в его учебниках представления о капитале не шли дальше обычных рассуждений "легальных марксистов", не признающих теории прибавочной стоимости и эксплуатации работников капиталистами. Капитал представлялся им как излишек, оставшийся от потребления, или как результат сбережения.

Однако в разделе о прибыли, где рассматривалась экономика транспорта, имеются иные мысли, несомненно, написанные под влиянием "Капитала" К. Маркса. В лекциях Чупрова 1870-х гг. также имеются понятия о стоимости рабочей силы и прибавочного рабочего времени, признается, что масса продуктов, которая будет производиться рабочим в течение прибавочного рабочего времени, составит прибыль капиталиста.

В лекциях по политической экономии, опубликованных в начале XX в., исчезают некоторые идеи, почерпнутые из "Капитала" К. Маркса. Раньше Чупров соединял Маркса с обычными для академических экономистов положениями, теперь остались только научные представления о барышах предпринимателей. Он стал стараться придать капиталистической прибыли "трудовой" характер. На эволюцию взглядов самого авторитетнейшего в то время в России экономиста повлияло его положение как члена правлений ряда акционерных обществ и консультанта Министерства транспорта и Общества российских железных дорог по вопросам тарифов на перевозку грузов.

Чупров определял сельское хозяйство России конца XIX в. как "господство строя натурального хозяйства", тем самым оправдывая кабальные натуральные отношения между помещиками и крестьянами под видом "отработок" и "натуральной аренды".

Переход класса крупных землевладельцев к товарно-денежным отношениям, к системе капиталистического ведения хозяйства им всячески затушевывался. Идеи, приводящие к отрицанию капитализма в сельском хозяйстве, к противопоставлению не только крестьянства, но и значительного числа дворянских хозяйств капитализму, могли укреплять веру народников в возможность для России избежать капитализма, в отсутствие почвы в России для капитализма.

Постников посвятил вначале свои исследования вопросам общинного землевладения. Исходным пунктом его диссертации "Общинное землевладение" являлось признание неизбежности промышленного развития России и доводы о нецелесообразности уничтожения общинного землевладения ради создания необходимых для капитализма наемных рабочих.

В центре внимания оказались вопросы общинного владения, а не обеспечения крестьян землей. В этом сказались его либеральные позиции. Постников смешивал государственную собственность с национализацией земли. Его аграрная программа заключалась в защите общинного землевладения при сохранении и расширении государственной земельной собственности. Постников, как и Каблуков, мечтал о покупке государством дворянских земель для передачи их крестьянским общинам с целью расширения крестьянского землевладения. Такая программа представляла разновидность буржуазного решения аграрного вопроса при сохранении крупного частного землевладения.

Непререкаемым авторитетом пользовался Постников и среди либерального народничества, которое вскоре было потеснено в общественно-политической деятельности его левым крылом – революционным народничеством.

Как уже было сказано, одной из философских основ революционного народничества явились идеи, разработанные русской школой субъективной социологии, которые широко пропагандировались многими мыслителями, но более глубоко были разработаны Я. Л. Лавровым.

Петр Лаврович Лавров (1823–1900) – русский мыслитель и революционный деятель, один из основных идеологов народничества.

Родился в селе Мелехове Великолукского уезда Псковской губернии в семье дворянина, полковника в отставке, и дочери обрусевшего шведа. Получив прекрасное домашнее образование, в 1837 г. поступил в артиллерийское училище в Санкт-Петербурге. Ко времени учебы относится начало увлечения им английскими и французскими социалистами-утопистами. После окончания училища в 1842 г. и производства в офицеры преподавал математику в военных учебных заведениях города. С 1858 г. – профессор высшей математики Михайловской артиллерийской академии, полковник.

С конца 1850-х гг. начинает заниматься философией, интерес к которой в обществе был обусловлен общей "реформаторской" атмосферой, связанной с началом правления Александра II. П. Л. Лавров начинает читать публичные философские лекции, выступать в печати. На формирование его философских воззрений влияние оказали, в частности, идеи Л. Фейербаха, О. Конта, Г. Спенсера. Интерес к философии приводит П. Л. Лаврова к разработке собственной концепции "антропологизма". Свое философское учение П. Л. Лавров развивал на протяжении всей жизни. Его взгляды отличало стремление к синтезу современных ему философских воззрений. С 1870-х гг. он начинает использовать ряд положений марксизма, не отказываясь при этом от сути народнической идеологии.

На рубеже 1850– 1860-х гг. П. Л. Лавров начинает выступать как общественный деятель и публицист, участвует в организации общественных объединений. Являлся одним из авторов и редакторов "Энциклопедического словаря, составленного русскими учеными и литераторами" (1861–1863), фактическим редактором журнала "Заграничный вестник" (1863–1866). Происходит его сближение с представителями радикальных течений русской общественной мысли, в частности с Н. Г. Чернышевским.

В 1866 г., после покушения Каракозова на Александра 11, 11. Л. Лавров был арестован и выслан в Вологодскую губернию. В ссылке продолжал активную публицистическую деятельность, публикуя свои статьи под псевдонимами в "Вестнике Европы", "Отечественных записках", других изданиях. Там же он создает одно из самых известных своих произведений – "Исторические письма", которые впервые были опубликованы в виде серии статей в журнале "Неделя" под псевдонимом "П. Миртов" (в 1870 г. изданы отдельной книгой). В них содержался призыв к мыслящей части общества помочь народу осознать и высвободить его творческий потенциал для движения по пути прогресса. Данная работа П. Л. Лаврова имела огромный резонанс и стала едва ли не важнейшим непосредственным стимулом для начала "движения в народ".

В 1870 г. 11. Л. Лавров совершает побег из ссылки, организованный Г. А. Лопатиным. Он едет в Париж по приглашению А. И. Герцена, однако уже не застает того в живых. В Париже он сближается с социалистами и вступает в Интернационал. Во время революционных событий в Париже организаторы Коммуны посылают его в 1871 г. в Лондон для проведения агитации в пользу революционеров. Там он знакомится с различными представителями эмигрантских кругов, в частности с К. Марксом.

В 1873–1876 гг. Лавров издает в Цюрихе, а затем в Лондоне журнал "Вперед". В 1876 г. возвращается в Париж, где и остается, продолжая заниматься литературной работой. Многие его статьи были опубликованы в России под псевдонимами (Щукин, П. Кедров, П. Угрюмов, П. Крюков, С. Кошкин, С. С. Арнольди, А. Доленга), публиковались они также и в Европе на иностранных языках, а сам П. Л. Лавров превратился в живого идола народнического движения.

Центральным элементом творчества П. Л. Лаврова была идея прогресса как движения к общественному идеалу, в рамках которого достигается гармония между обществом и отдельными личностями. В разумно устроенном обществе, в котором отсутствуют принуждение и насилие, общественная польза становится интересом личности, а самосовершенствование – и правом, и обязанностью. Проблема, однако, заключалась в том, что Россия признавалась страной отсталой в такой степени, что эволюционный путь развития для нее представлялся невозможным, а поэтому признавались необходимыми революционные действия. При этом крестьянской массе отводилась роль главного субъекта исторического процесса. Невозможность "разбудить" народ мирными средствами толкнула народников на путь террористической деятельности. Сам П. Л. Лавров не выдвигал террор на первый план, но и не отрицал возможности использования террористических средств. После убийства Александра II он сблизился с народовольцами, был редактором "Вестника “Народной воли”" (Париж, 1883–1886 гг.), стал одним из создателей "группы старых народовольцев" в 1892 г. Тем не менее проблема соотнесения террористических методов, выразившаяся в серии политических убийств в России, с прогрессом в сторону общественного идеала как цели побудила его обратиться к анализу этических вопросов. Результатом стал его последний большой труд – "Этика". Вплоть до конца жизни он продолжал трудиться над оставшимся незаконченным трудом "Опыт истории мысли нового времени".

Научное наследие П. Л. Лаврова достаточно многогранно. В своих работах он пытался построить целостное учение об обществе. Его можно считать одним из основателей социологии в России. Анализ жизни и творчества П. Л. Лаврова важен для понимания истоков и характера русского революционного движения последней трети XIX в., ставшего прелюдией к катастрофе начала XX в.

В основе теоретических построений Лаврова лежало отрицание объективных законов общественного развития. Историческое общественное развитие определяется, по Лаврову, действиями отдельных "героев". Для совершения революционного переворота в целях установления нового общественного строя достаточно, чтобы "критически мыслящие личности", группа наиболее развитого меньшинства, убедили народ в необходимости переворота и подготовили народ к грядущему социальному перевороту.

Большое влияние на революционных народников оказал идеолог международного анархизма, один из организаторов первого Интернационала (исключенный позже из числа его руководителей по настоянию К. Маркса) М. А. Бакунин (1814–1876).

Михаил Александрович Бакунин (1814–1876). Идеолог международного и русского анархизма.

Экономические взгляды Бакунина сформировались под воздействием социалистических и коммунистических европейских учений, получивших особенно сильное влияние после 1830-х гг. Окончил артиллерийское училище в Санкт-Петербурге (1833). В 1840 г. эмигрировал за границу, где участвовал в ряде революционных восстаний. В 1848 г. руководил восстанием в Праге, направленным на отделение Чехии от Австро-Венгрии. В 1863 г. участвовал в Польском восстании 1863 г. за отделение Польши от России. В 1870–1874 гг. принимал участие в ряде восстаний во Франции, Испании и Италии. Был приговорен саксонским, австрийским и российским судом к смертной казни, но после выдачи его Австрией правительству России отбывал в 1851–1857 гг. заключение в Петропавловской крепости и был сослан на поселение в Сибирь. После побега в 1861 г. за границу, проживал в основном в Лондоне и Женеве. Дочь М. А. Бакунина была женой известного итальянского экономиста Вальфредо Парето.

Бакунин рассматривал революцию как средство уничтожения неравенства, основанного на праве наследования собственности, закрепленном в государственных законах. После революции, считал он, должно установиться самоуправление в виде рабочих ассоциаций и земледельческих общин. Высшим органом управления страной станет федерация ассоциаций трудящихся. Экономика будет иметь безнадежный характер, подобно тому, какой установлен между цехами на фабрике.

В чем-то подобные взгляды разделяли в начале 1920-х гг. лидеры "анархо-синдикалистского уклона" в Советской России, считавшие, что власть в стране должна принадлежать не партийно-государственным чиновникам, а профсоюзам, которые, как известно, организовали в СССР параллельную товаропроводящую сеть по производственному признаку (ОРСы) и осуществляли распределение различных социальных льгот для работников отраслей и предприятий. Профсоюзы являлись также составной частью руководства предприятий при коллегиальной системе управления, замененной в начале 1930-х гг. единоначалием в лице "красных" директоров.

Анархизм как форма государственного и хозяйственного устройства не был реализован ни в одной стране мира, поскольку он отрицает иерархию подчинения, заменяя ее сознательностью. "Республика" Нестора Махно просуществовала два года. Подразделения и районы революционной Испании, руководимые анархистами (1936) продемонстрировали, как известно, низкие боеспособность и организационноуправленческие качества в сопротивлении войскам Франко. Однако идеи анархизма, в наиболее развитой форме разработанные М. А. Бакуниным, по-прежнему популярны в странах Латинской Америки. Анархистом являлся известный кубинский революционер Че Гевара. Его популярность наблюдается в современных молодежных и студенческих кругах Италии, Франции и Испании, а также в "горячих точках", где существует сепаратизм.

М. А. Бакунин отрицал экономическое и социальное учение К. Маркса относительно способов уничтожения капиталистической эксплуатации, путей революции, социального устройства общества будущего и в особенности – диктатуру пролетариата в переходном периоде от капитализма к социализму. Созданный им "Международный альянс социалистической демократии" первоначально входил в марксистский I Интернационал (1868–1872), но из-за расхождения по указанным вопросам, перешел на самостоятельную деятельность. В настоящее время легальный международный орган, координирующий анархистское движение, отсутствует.

Бакунин считал, что крестьянство готово к социальной революции и задача русской передовой интеллигенции состоит лишь в том, чтобы возглавить крестьянские бунты. Бакунин и его последователи понимали ОГЛАВЛЕНИЕ социалистической революции как установление свободной федерации рабочих ассоциаций и земледельческих общин, в основе которой лежала бы абсолютная свобода индивидуума. Экономической основой будущей свободной ассоциации бакунисты считали передачу всей земли земледельческим общинам и всех орудий производства рабочим ассоциациям.

Для Π. Н. Ткачева (1844–1885) и его сторонников характерно требование немедленного проведения социалистической революции в России путем захвата власти группой заговорщиков. Ткачев считал, что Россия подготовлена к социалистической революции ввиду отсутствия в стране абсолютного господства капитала, буржуазии. Второй благоприятный момент, по Ткачеву, был заложен в потенциальных возможностях русского крестьянина, который, как писал Ткачев, "коммунист по инстинкту", революционен в самой своей природе. Он утверждал, что российское государство "висит в воздухе", что оно якобы не имеет никаких корней в экономической жизни страны и не выражает интересов никаких слоев общества. Поэтому достаточно двух-трех военных поражений русской армии, одновременного восстания крестьян в нескольких губерниях, как от русского самодержавного государства не останется и следа.

В отличие от Бакунина Ткачев признавал за новым, послереволюционным государством роль "прогрессивного преобразователя" общества на социалистических началах. Он не только не отрицал необходимости государственности, но и подчеркивал, что первостепенной задачей революции является создание революционного государства.

Таким образом, пореформенная экономическая мысль в России представляла собой довольно пеструю картину. Причина данного разнообразия конечно лежит в реформах 1840-х и особенно – 1860-х гг., перевернувших не только экономические, но и социальные отношения. При осмыслении происходящего использовались прежде всего западноевропейские теоретические источники, но существовало мощное течение оригинальной русской экономической мысли, представленное в трудах экономистов-народников. Именно оно заложило основы российской экономической школы.