"Добросовестный приобретатель" = "новый собственник"

Итак, мы видим возможность повсеместного разделения (точнее — несовпадения) лиц, обладающих субъективными гражданскими правами, с лицами, осуществляющими эти права. Иногда — в тех случаях, когда в основе несовпадения лежит волеизъявление субъекта-носителя прав, либо прямое указание закона — реализовавшееся несовпадение может считаться нормальным. Для тех же случаев, которые не находят себе опоры ни в волеизъявлении, ни в законе, праву надлежит адекватно распределить риски неблагоприятных для обладателя субъективного права фактических (а, возможно, и юридических) последствий такого осуществления.

В абсолютных правах такие риски возлагаются на обладателя права. Так, например, риск того, что похититель вещи никогда не будет обнаружен и похищенная вещь никогда не отыщется (по сути — один из видов рисков случайной гибели вещи), несет собственник этой вещи (ст. 211 ГК); ущерб от реализации контрафактного тиража литературного произведения понесет автор этого произведения, если не будет выявлено лицо, этот тираж отпечатавшее и распространившее; ущерб деловой репутации от выступления под его именем недобросовестного "двойника" понесет предприниматель обладатель незаконно осуществленных прав на имя, фирменное наименование или товарный знак. И хотя прямых нормативных предписаний, подобных ст. 211 ГК, в отношении последних примеров нет, в законодательстве также не существует и норм, которые перекладывали бы подобные риски на каких-то иных лиц. Истолковать подобное нормативное молчание можно только одним образом: риск возложен на сторону, имеющую возможность извлекать выгоды из обладания правом. Таковым является управомоченное лицо.

В правах относительных варианты распределения рисков несколько разнообразнее. Именно: риск исполнения обязательства ненадлежащему лицу по общему правилу несет должник по этому обязательству (ст. 312 ГК). Исключения — обязательства из ценных бумаг, от которых должник освобождает себя их исполнением формально легитимированному (хотя бы и ненадлежащему с материально-правовой точки зрения) кредитору, а также обязательства, подвергшиеся уступке (цессии) (п. 3 ст. 382 ГК). Очевидно, отступление от общего правила должно быть сделано и в том случае, когда осуществление чужого права стало возможным благодаря подлогу (подделке) документа: проистекающие отсюда неблагоприятные последствия должны быть возложены на лиц, упущения которых содействовали подлогу и лиц, имевших возможность подлог распознать, но по собственной небрежности не распознавших.

Риск ненадлежащей реализации корпоративных прав обыкновенно возлагается на носителей корпоративных обязанностей; исключения — корпоративные права, удостоверенные ценными бумагами (и, по идее, бездокументарными ценными бумагами), а также иные случаи, прямо указанные в законе (например, ситуации, в которых реализация корпоративного права надлежащим субъектом не повлияла бы на итоги его реализации^[1]). В этих случаях риски ложатся на обладателей этих прав: именно им надлежит отыскивать лиц, воспользовавшихся их правами и, по отыскании таковых — "считаться" с ними по причиненным убыткам, а при неуспехе в их отыскании — принять возникшие убытки на свой счет.

Правило о распределении рисков ненадлежащего осуществления как рассмотренных, так и всех вообще видов прав — абсолютных и относительных — может быть сформулировано лишь в предельно общем виде: такие риски падают на лицо, без упущения (в том числе — противоправного действия) которого осуществление прав ненадлежащим лицом было бы невозможным, а если такое лицо не установлено — то риск осуществления права ненадлежащим лицом падает на обладателя субъективного права как на лицо, наиболее заинтересованное в предупреждении подобных упущений.

На этой стадии наших рассуждений самое время вернуться к их началу — проблеме назначения виндикационного иска.

Если верно, что виндикационный иск — это иск об истребовании вещи из чужого незаконного владения (а это одна из немногих, действительно несомненных, истин), то виндикационный иск никак не может быть направлен на защиту права собственности в целом. Не может быть он направлен и на защиту одного только правомочия владения, ибо правомочие — это только юридическая возможность, в то время, как чужое незаконное владение вещью — реальное фактическое состояние. Виндикационный иск, следовательно, вообще не может быть направлен на защиту права хотя бы потому, что он не способен как-то повлиять на право, а главное — потому, что в таком влиянии просто нет нужды, ибо предъявляется виндикационный иск в ситуации, когда с правом-то как раз ничего не произошло.

Сказанное означает, что виндикационный иск, понимаемый как иск, направленный на возвращение собственнику фактического владения вещью (передачу вещи в руки или под контроль собственника), защищает само фактическое владение (а не право на него и приводит к ликвидации неосновательно образовавшегося разрыва (несовпадения) личности того, кто правом обладает, с личностью того, кто право осуществляет. Почему в данном случае право отдает приоритет интересу собственника? Потому что этот интерес пострадал от противоправного действия третьего лица (вора); по этой причине общее правило — о несении рисков обладателем абсолютного права — отступает на второй план.

До этого места все логично и понятно, после чего начинается неясность.

Откуда берется и на чем зиждется вопрос о так называемых ограничениях виндикации, применяемых в отношении добросовестного приобретателя"? Почему вопрос об истребовании имущества из чужого незаконного владения внезапно перерастает в вопрос об истребовании имущества от добросовестного (или недобросовестного) приобретателя? Какое значение имеет тот факт, что перед нами не просто владелец спорной вещи, но лицо, ставшее владельцем (получившее вещь в свое владение) в ходе реализации своего добросовестного намерения приобрести эту вещь в свою собственность?

Сначала два слова о соотношении понятий. Дело не только в том, что понятие владельца вообще шире понятия владеющего добросовестного приобретателя. Всякий владеющий приобретатель — владелец, однако не всякий владелец — приобретатель. Представитель, комиссионер, агент, доверительный управляющий, хранитель, перевозчик, залогодержатель, арендатор и т.д. — это все владельцы, но ни в коем случае не приобретатели. Почему? Потому что получая имущество во владение они не намеревались приобрести его в собственность. Итак, не всякий владелец — приобретатель.

Но ясно и другое: приобретатель — до тех пор, пока он только приобретатель, т.е. до тех пор, пока он совершает чисто юридические действия — не может быть владельцем. Чтобы о приобретателе можно было говорить еще и как о владельце (и, соответственно, рассуждать об истребовании вещи от ее приобретателя добросовестного или недобросовестного), ему нужно совершить не только действия приобретательные (т.е. действия, направленные на приобретение права, действия чисто юридические), но и действия по завладению (т.е. действия, направленные на получение вещи, действия фактические) вещью — объектом приобретаемого права. Условно: если все ограничилось тем, что просто подписал договор о покупке известной вещи с момента подписания этого договора, то я се приобретатель, но не владелец; владельцем же я стану тогда, когда мне эту вещь передадут (вручат), или же когда я завладею ею сам в одностороннем порядке.

Главный источник проблем в правильном понимании смысла ст. 302 ГК заключается в том, что "владелец" и "приобретатель" — это разнородные понятия. Владелец — это тот, кто фактически господствует над вещью, т.е. понятие, относящееся к сфере объективной реальности (фактических жизненных отношений, или, как писали в недавнее еще время, экономического базиса). А приобретатель — это тот кто приобрел (или, по крайней мере, намеревался приобрести) имущество в собственность, т.е. тот, кто благодаря совершенному им действию (акту приобретения) подучил (или рассчитывал получить) право собственности на имущество. Можно, следовательно, нс только быть владельцем, не будучи при том приобретателем (примеры см. выше), по и напротив — быть приобретателем, но не являться владельцем; наряду с примером, приведенным выше, можно указать на положение, в котором пребывает покупатель, оплативший индивидуально-определенную вещь по договору, определяющему моментом перехода права собственности именно момент этой самой оплаты, по пока ее не получивший — он приобретатель вещи, но не ее владелец.

Итак, для того, чтобы стать владельцем, лицу надо совершить фактическое действие (принятие вещи или завладение ею). Для того же, чтобы превратиться в приобретателя, лицу нужно, чтобы наступил юридический факт (чтобы было совершено юридическое действие). Возможно, конечно, что юридическим фактом, являющимся основанием приобретения права собственности, будет сам факт передачи владения вещью (ст. 223, 224 ГК), но это не обязательно — достаточно, чтобы состоялась индивидуализация объекта подлежащего приобретению права и соглашение о таком приобретении. Понятие приобретателя, таким образом — это понятие, принадлежащее к сфере идеальных или идеологических отношений, в данном случае — отношений юридических (правоотношений), или, согласно, опять-таки советской социалистической терминологии, отношения надстроечной сферы.

Позволим себе напомнить, что случаи употребления термина "приобретение" нормами ГК были специально исследованы в одной из наших предшествующих статей, к которой мы и отсылаем интересующихся читателей: прочтите, и у вас отпадут всякие сомнения^[2]. "Взять", "принять", "получить" можно только саму вещь — объективно существующий предмет материального мира; "приобрести" — только субъективное право (например, на вещь). Недоразумение очевидно: трактуя виндикационный иск как иск о восстановлении фактического владения собственника, ГК (а вслед за ним — цивилистическая доктрина и учебная дисциплина гражданского права) одновременно с этим признает существование еще и виндикационного иска, адресованного не просто фактическому владельцу вещи, по фактическому владельцу вещи, являющемуся в то же время еще и добросовестным приобретателем права на вещь. По ни один подобный иск — ни один иск к приобретателю — т.е. к лицу, приобретшему субъективное право собственности на вещь — никак не может быть в то же самое время иском собственника к не собственнику: ведь приобретатель — он потому и приобретатель, что получает не владение вещью, а право на вещь, т.е. становится собственником (не является не собственником) спорной вещи (вспомним понятийный ряд из теории неосновательного обогащения).

Если же к сказанному прибавить еще и соображение о том, что не всякий приобретатель права на вещь является фактическим владельцем вещи, выступающей объектом этого права, то станет очевидным следующее: иск к добросовестному приобретателю, удовлетворяемый на условиях ст. 302 ГК — это иск бывшего и не владеющего собственника к новому (возможно, что владеющему, но, не исключено, что и не владеющему^[3]) собственнику вещи. Такой иск предназначен уже не для восстановления владения — нет! он бьет по совершенно иной — куда более далекой — цели! Его непосредственной и ближайшей целью является разрушение (прекращение) права собственности добросовестного приобретателя и восстановление, таким образом, права собственности истца — прежнего собственника. Лишь после этого — после того, как будет обессилен юридический титул фактического владения — можно будет поставить вопрос и о восстановлении (возврате) самого фактического владения. Разумеется, последняя стадия возможна лишь в том случае, если бывший добросовестный приобретатель является еще и фактическим владельцем спорной вещи.