И. А. Бунин
Творчество Бунина, как и творчество Куприна, связано с идейно-творческими принципами и традициями русской классической литературы. Но реалистические традиции, которые Бунин стремился сохранить, воспринимались им через призму нового переходного времени. Бунин всегда отрицательно относился к этическому и эстетическому декадентству, литературному модерну, он сам испытал если не воздействие, то определенное влияние тенденций развития "нового искусства".
Общественные и эстетические взгляды Ивана Алексеевича Бунина (1870–1953) формировались в обстановке провинциальной дворянской культуры. Происходил он из древнего, к концу века окончательно обедневшего дворянского рода. С 1874 г. семья Бунина живет в последнем оставшемся после разорения поместье – на хуторе Бутырки в Елецком уезде Орловской губернии. Бунин писал в автобиографии: "... В глубочайшей нолевой тишине, летом среди хлебов, подступавших к самым нашим порогам, а зимой среди сугробов, и прошло все мое детство, полное поэзии печальной и своеобразной"[1]. Впечатления детских лет отразились впоследствии в произведениях писателя, в которых он писал о распаде усадебного барства, о бедности, настигавшей и барскую усадьбу, и крестьянские избы, о радостях и печалях русского мужика.
В Ельце, где Бунин учился в уездной гимназии, он наблюдает жизнь мещанских и купеческих домов, в которых ему приходилось жить нахлебником. Учение в гимназии пришлось оставить из-за материальной нужды.
Девятнадцати лет Бунин навсегда покидает родовую усадьбу. Начинается полоса скитаний. Он работает в земской управе в Харькове, затем в "Орловском вестнике", где ему приходится быть "всем, чем придется, – и корректором, и передовиком, и театральным критиком". К этому времени относится начало литературной деятельности Бунина.
Признание и известность Бунин приобрел прежде всего как прозаик. Но значительное место в творчестве писателя всегда занимала поэзия. Он начал со стихов и писал стихи до конца жизни. В 1887 г. в петербургском журнале "Родина" были опубликованы первые бунинские стихотворения "Деревенский нищий" и "Над могилой Надсона"; вскоре появились и другие его стихотворения. Стихи Бунина раннего периода несли на себе печать настроений гражданской поэзии 1880-х годов. В них чувствовалось влияние Кольцова, Надсона. Но уже в этих стихотворных опытах обнаруживался и самостоятельный, оригинальный голос Бунина.
В раннюю пору своей литературной деятельности Бунин защищал реалистические принципы творчества, говорил о гражданском назначении искусства (статьи "Недостатки современной поэзии", 1888; "Маленькая беседа", 1891). Поэзия, писал он, "может носить в себе отпечаток как общемировых вопросов, так и тех, которые составляют насущную злобу дня..." Бунин утверждал, что "общественные мотивы не могут быть чужды истинной поэзии". В этих статьях он полемизировал с теми, кто считал, что гражданская лирика Некрасова и поэтов-шестидесятников была якобы свидетельством упадка русской поэтической культуры. Так уже тогда складывалось отношение писателя к формирующемуся литературному модерну.
Первый поэтический сборник Бунина вышел в 1891 г. В 1899 г. Бунин познакомился с Горьким. К 1990-м годам относится его знакомство с крупнейшими русскими писателями и поэтами – Л. Толстым, Чеховым, Брюсовым. Бунин становится активным участником "Среды". В 1901 г. опубликован посвященный М. Горькому сборник "Листопад", в который вошло все лучшее из ранней бунинской поэзии, в том числе поэма с одноименным названием. Лейтмотив сборника – элегическое прощание с прошлым. Это были стихи о родине, красоте ее печальной и радостной природы, о грустных закатах осени и зорях лета. Оценивая книгу, Блок сказал о праве Бунина "на одно из главных мест среди современной поэзии". "Так знать и любить природу, – писал он, – как умеет Бунин, – мало кто умеет. Благодаря этой любви поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и слуховые его впечатления богаты"[2]. Такое художническое восприятие природы, мира, человека станет затем отличительной особенностью не только поэзии, но и прозы Бунина.
В стихах сборника "Листопад" русская природа предстает во всем многообразии красок, звуков, запахов:
Лес, точно терем расписной,
Лиловый, золотой, багряный,
Веселой, пестрою стеной
Стоит над светлою поляной.
Березы желтою резьбой
Блестят в лазури голубой,
Как вышки, елочки темнеют,
А между кленами синеют
То там, то здесь в листве сквозной
Просветы в небо, что оконца.
Лес пахнет дубом и сосной,
За лето высох он от солнца
И Осень тихою вдовой
Вступает в пестрый терем свой[3].
Особенности поэтического стиля сборника были в известной мере подготовлены переводческой работой Бунина, прежде всего работой над переводом "Песни о Гайавате" Лонгфелло. В связи с выходом сборника Горький писал: "Хорошо! Какое-то матовое серебро, мягкое и теплое, льется в грудь со страниц этой простой, изящной книги..."[4]. Горький говорил о "том красивом, в котором вложено вечное", что составляет ОГЛАВЛЕНИЕ книги.
В 1903 г. Академия наук присудила Бунину Пушкинскую премию за "Листопад" и "Песнь о Гайавате". В 1909 г. он избран почетным академиком.
В становлении живописно-описательного стиля Бунина сказалось воздействие К. Случевского и традиции поэзии А. Фета, А. К. Толстого, Я. Полонского. Большое влияние на формирование поэтического сознания Бунина оказал А. С. Пушкин. Но, пожалуй, самым длительным было влияние на него философской лирики Ф. Тютчева, воспринимаемой через призму поэзии Пушкина. Тютчевский мотив дисгармонии любви и смерти снимался стремлением осознать общую гармонию мира, мотив бренности бытия – утверждением вечности и нетленности природы, в которой заключен источник вечной гармонии и красоты. Человеческая жизнь в этом смысле всегда соотносится Буниным с общим потоком мирового бытия.
Пройдет моя весна, и этот день пройдет,
Но весело бродить и знать, что все проходит,
Меж тем, как счастье жить вовеки не умрет,
Покуда над землей заря зарю выводит
И молодая жизнь родится в свой черед.
Наследуя традиции предшественников,
Бунин уже в этот период заявляет о себе как художник со своей, оригинальной философией мира и системой эстетических взглядов.
Через год после "Листопада" выходит поэтическая книга Бунина "Новые стихотворения", овеянная теми же настроениями.
"Сегодняшний день" вторгается в творчество Бунина в предреволюционные годы. Прямых отзвуков общественной борьбы, как это было в стихах поэтов-"знаниевцев", в поэзии Бунина нет. Общественные проблемы, вольнолюбивые мотивы разрабатываются им в ключе "вечных мотивов"; современная жизнь соотносится с некими универсальными проблемами бытия – добра, зла, жизни, смерти ("Сатана богу", "Джордано Бруно"). Не принимая буржуазной действительности, отрицательно относясь к наступающей капитализации страны, поэт в поисках идеалов обращается к прошлому, но не только к русскому, а к культурам и цивилизациям далеких веков.
Поражение революции и новый подъем освободительного движения вызвали обостренный интерес Бунина к русской истории, к проблемам русского национального характера. Тема России становится главной темой его поэзии. Он обращает свой взгляд в историческое прошлое России, его интересуют истоки русского словесного творчества. Бунин стремится показать, что в современности "не прошла еще древняя Русь", что русский человек XX столетия сопричастен исконному русскому древнему миру ("Святогор", "Отрава", "Скоморохи").
В 1910-е годы в поэзии Бунина основное место заняла философская лирика. Вглядываясь в прошлое, писатель стремился уловить некие "вечные" законы развития нации, народов, человечества. В этом был смысл обращения его к далеким цивилизациям прошлого – славянского и восточного. Основа бунинской философии жизни в 1910-е годы – признание земного бытия лишь частью вечной космической истории, в которой растворена жизнь человека и человечества. В его лирике обостряется ощущение фатальной замкнутости человеческой жизни в узких временных рамках, чувство одиночества человека в мире. В стихотворениях этого времени зазвучали уже многие мотивы его прозы 1930-х годов.
Поэзия Бунина получила разноречивую оценку в современной ему критике. Сторонники "новой поэзии" считали его плохим стихотворцем, не учитывающим новых словесных средств изобразительности. Брюсов, сочувственно отнесясь к стихам Бунина, в то же время писал, что "вся лирическая жизнь русского стиха последнего десятилетия (нововведения К. Бальмонта, открытия А. Белого, искания А. Блока) прошла мимо Бунина"[5]. Позже Н. Гумилев назвал Бунина "эпигоном натурализма".
В свою очередь Бунин не признавал "новых" поэтических течений. Резкость его суждений о творческих принципах художников-модернистов была общеизвестна. Бунин писал, что в их творчестве "исчезли драгоценнейшие черты русской литературы: глубина, серьезность, простота, непосредственность, благородство, прямота, – и морем разлилась вульгарность, надуманность, лукавость, хвастовство, дурной тон, напыщенный и неизменно фальшивый.
Испорчен русский язык... Утеряно чутье к ритму и органическим особенностям русской прозаической речи, опошлен или доведен до пошлейшей легкости – называемой „виртуозностью” – стих..."[6]
О характере бунинской поэзии хорошо сказал М. Горький: "Когда я буду писать о Вашей книге стихов <...> я, между прочим, буду сравнивать Вас с Левитаном..."[7]
В творчестве Бунина 1890-х – начала 1900-х годов выявились многие особенности своеобразного дарования писателя, на протяжении литературного пути которого поэзия и проза постоянно сосуществовали, взаимопроникая одна в другую. Соотношение этих начал на разных этапах его художественного развития было различным. В раннем творчестве Бунина ведущим началом была поэзия, лирика; она как бы "вела" за собой прозу, прокладывая ей пути[8]. Бунин стремится сблизить поэзию с прозой, которая приобретает у него своеобразный лирический характер, отмечена чувством ритма. В более зрелый период ведущим началом его творчества становится проза. Но и здесь, как и в стихах, писатель стремится к предельной выразительности слова.
Бунину – и прозаику, и поэту – было присуще чувство глубочайшего уважения к слову, к долгу художника-творца – "подвижника" слова. "Кто и зачем обязал меня, – спрашивал он в рассказе „Цикады”, – без отдыха нести бремя, тягостное, изнурительное, но неотвратимое, – непрестанно высказывать свои чувства, мысли, представления, и высказывать не просто, а с точностью, красотой, силой, которые должны очаровывать, восхищать, давать людям печаль или счастье?"
Свойством бунинского дарования было особенное художническое видение мира, воспитанное им в себе еще в ранний период его занятий живописью и литературой. Это свойство станет отличительной чертой всего творчества писателя. Художнический взгляд на мир выразился уже в первых его литературных опытах, когда он пытался "найти себя", свой стиль, свое место в литературе, – опосредованный, чаще всего через пейзаж, показ настроений и чувствований человека.
Бунин-художник неустанно работает над словом. В 1897 г. он написал И. Белоусову: "...Λ я, брат, опять почти ничего не пишу. Все учусь, – по книгам и по жизни: шатаюсь по деревням, по ярмаркам, – уже на трех был, завел знакомства со слепыми, дураками и нищими, слушаю их песнопения и т.п."[9] Чтобы постичь структуру и тайны языка, он переписывал стихи русских поэтов. "Выписываю из Батюшкова, – сообщил он в одном из писем, – что попало, лишь бы набрать выражений и заметить себе тон"[10]. "Заметить себе тон" – осталось у Бунина на всю жизнь. Задумав рассказ, повесть, он прежде всего искал "тон" произведения, его "звук".
Особое значение в формировании стиля Бунина имело изучение им устного народного творчества. В государственном музее в Орле хранятся выписки писателя из фольклорных записей Барсова, записи старинных слов, народных выражений, поговорок. Странствуя по Украине, Бунин, по его собственному признанию, "жадно искал сближения с народом, жадно слушал песни и душу его". Но в то же время он считал, что художник не должен довольствоваться внешним подражанием фольклорным произведениям: "Что касается ухищрений и стилизации под народную речь модернистов, – писал Бунин, – то я считаю это отвратительным варварством". Художник глубоко русский по тематике и литературным привязанностям, Бунин резко отрицательно относился ко всякого рода подделкам под народный стиль.
Из русских художников-прозаиков наиболее близки Бунину были Толстой и Чехов. Чеховская проза восхищала его, о Толстом он всегда говорил как об особенном явлении жизни. Его поздние воспоминания о Толстом – яркое свидетельство характерно-бунинского восприятия мира великого современника, интуитивно-художнического понимания той трагедии, которую пережил Толстой в старости. В стиле воспоминаний о Толстом с наглядностью отразилось все своеобразие пластики письма Бунина. Портрет великого художника выписан пластически четко, осязаемо:
"Как-то в страшно морозный вечер, среди огней за сверкающими, обледенелыми окнами магазинов, я шел в Москве по Арбату – и неожиданно столкнулся с ним, бегущим своей пружинной походкой прямо навстречу мне. Я остановился и сдернул шапку. Он сразу узнал меня:
– Ах, это вы! Здравствуйте, здравствуйте, надевайте, пожалуйста, шапку... Ну, как, что, где вы и что с вами?
Старческое лицо его так застыло, посинело, что имело совсем несчастный вид. Что-то вязанное из голубой песцовой шерсти, что было на его голове, было похоже на старушечий шлык. Большая рука, которую он вынул из песцовой перчатки, была совершенно ледяная. Поговорив, он крепко и ласково пожал мою, опять глядя мне в глаза горестно, с поднятыми бровями:
– Ну, Христос с вами, Христос с вами, до свидания..."
Бунин-художник проходил сложную творческую эволюцию, в процессе которой осуществлялось непрерывное, временами явное, а чаще глубинное взаимодействие начал его творчества – прозаика и поэта. Бунин признавался: "Я, вероятно, все-таки рожден стихотворцем. Тургенев тоже был стихотворец прежде всего <...> Для него главное в рассказе был звук, а все остальное это так. Как только я его нашел – все остальное дается само собой. Я уже знаю, что дело кончено"[11].
В 1900-е годы в творчестве Бунина вырабатывается свойственный ему особый способ изображения явлений мира и духовных движений человека путем контрастных сопоставлений. Это не только обнаруживается в построении отдельных образов, но и проникает в систему изобразительных средств художника, становясь одним из существенных художественных принципов его. Одновременно он становится мастером предельно детализированного видения мира. Бунин заставляет читателя воспринимать внешний мир зрением, обонянием, слухом, вкусом, осязанием: "И сладко лесом, цветами, травами пахнет легкий холодок зари". "Поляна глухая в глубоком снегу. Над головой уже совсем по-ночному, блещет луна, тени меж сосен черны, четки, на краю поляны тонет в сугробах черная изба без окон, снежная пухлая крыша ее вся играет белыми и синими бриллиантами. Тишина мертвая..." Это зрительный эксперимент: звуки погашены, запахов нет.
О чем бы Бунин ни повествовал, он прежде всего создавал зрительный образ, давая волю целому потоку ассоциаций. В этом он предельно щедр, неистощим и в то же время очень точен. Особый характер имело "звуковое" мастерство Бунина: умение изобразить явление, вещь, состояние души через звук с почти зримой силой. У него город зимой в большой мороз "весь скрипит и визжит от шагов прохожих, от полозьев мужицких розвальней..." Звук у Бунина может создавать даже впечатление пространства, перспективы: "Вон, кажись, пассажирский поезд идет... Долго прислушиваемся и различаем дрожь в земле. Дрожь переходит в шум, растет, и вот как будто уже за самым садом ускоренно выбивают шумный такт колеса: громыхая и стуча несется поезд... ближе, ближе, все громче и сердитее... И вдруг начинает стихать, точно уходя в землю..." Осязаемо передаются свойства даже таких вещей, которые, по-видимому, не поддаются чувственному восприятию. Так возникают известные бунинские образы. Пруд у Бунина блестит "жарко и скучно"; жарко светит "бесцельное" августовское солнце; раздается "тысячепудовый" колокольный звон, который "встречает, принимает и покрывает тебя"; цветы пахнут "с женственной роскошью"; листья "лепечут тихим струящимся дождем за открытыми окнами"; "неугомонная колотушка" звучит "отчаянно-громким, распутно-залихватским, каким-то круглым, полым треском". При описаниях душевного состояния человека Бунин пользуется теми же средствами построения образа, останавливая внимание читателя прежде всего на внешних его проявлениях. Милая, втайне влюбленная девушка "ясно, по-девичьи и немного бессмысленно оглядывается..." В праздник в деревне "в безлюдии села чувствовалось: все дожидались чего-то, оделись получше и не знают, что делать..."
Словесное мастерство Бунина особенно проявилось в пейзажных картинах. Он пишет весеннюю ночь с соловьями и ландышами, с ароматом и трелями, передавая желание человека все в себя вместить и во всем раствориться. Но Бунин-художник обнаруживает себя прежде всего в изображении природы пронзительно-меланхолической, со следами тютчевской "возвышенной стыдливости страдания".
Текст Бунина живет сложными ассоциациями и образными связями. Особо важное значение в таком типе повествования приобретала художественная деталь. Сочетание спокойного описания с неожиданно возникающей деталью станет характерным для бунинской новеллы, особенно позднего периода. Деталь у Бунина обычно обнаруживает авторский взгляд на мир, острую художественную наблюдательность и свойственную Бунину утонченность авторского видения.
Первые прозаические произведения Бунина появляются в начале 1890-х годов. Многие из них по своему жанру – лирические миниатюры, напоминающие стихотворения в прозе; в них описания природы переплетаются с размышлениями героя и автора о жизни, смысле ее, о человеке. В 1897 г. выходит книга рассказов Бунина, в которую вошли: "Вести с родины", "На край света", "Танька", "Кастрюк" и др.
По социально-философскому диапазону проза Бунина значительно шире его поэтического творчества. Он пишет о разоряющейся деревне, разрушительных следствиях проникновения в ее жизнь новых капиталистических отношений, о деревне, в которой голод и смерть, физическое и духовное увядание. Много пишет Бунин о стариках: этот интерес к старости, закату человеческого существования, объясняется повышенным вниманием писателя к "вечным" проблемам жизни и смерти, которые волновали его с отрочества и до конца дней.
Основная тема бунинских рассказов 1890-х годов – нищая, разоряющаяся крестьянская Россия. Нищает мужицкая жизнь, разоряются "мелкопоместные". Беспросветна и печальна судьба обедневшего под напором капиталистической цивилизации поместного дворянства ("Новая дорога", "Сосны"). Писатель обостренно воспринимает противоречивость современной деревенской жизни. Не приемля ни способов, ни последствий ее капитализации, Бунин видел идеал жизни в патриархальном прошлом с его "старосветским благополучием". Запустение и вырождение "дворянских гнезд", нравственное и духовное оскудение их хозяев вызывают у Бунина чувство грусти и сожаления об ушедшей гармонии патриархального была, исчезновении целого сословия, создавшего в прошлом великую культуру. Лирической эпитафией прошлому звучат рассказы "Антоновские яблоки" (1900) ("А эти дни были так недавно, а меж тем кажется, что с тех пор прошло чуть не целое столетие... Наступает царство мелкопоместных, обедневших до нищенства. Но хороша и эта нищенская мелкопоместная жизнь!"), "Эпитафия" (1900). Бунин пишет и о новых людях деревни: "Проходили годы... и люди мало-помалу стали уходить по дороге к городу..." Новые люди стали появляться в деревне. "Но чем-то осветят новые люди свою новую жизнь?" – спрашивал Бунин в "Эпитафии". Эта тревожная мысль звучит во многих его рассказах 1890–1900-х годов, которые наполняются ощущением очень близких перемен. Но каких? ("Сны" и др.)
В 1900-е годы Бунин был близок к демократическому лагерю литературы, к Горькому, с которым сотрудничал в "Среде" и товариществе "Знание". В "Знании" в 1902 г. вышел первый том его рассказов, в сборниках "Знание" публиковались многие его стихотворения. Однако в группе "знаниевцев" Бунин стоял особняком и по своему мировоззрению, и по своей историко-литературной ориентации. Высоко ценя талант Бунина, видя в нем крупного художника-реалиста, Горький не раз указывал на "ограниченность" его сословных пристрастий. "Хорошо пахнут „Антоновские яблоки”, – писал он о бунинском рассказе, – да! – но – они пахнут отнюдь не демократично..."[12]
В годы реакции, когда многие "знаниевцы" покинули товарищество, Бунин не изменил своего отрицательного отношения ко всяческому декадентству в жизни и искусстве, остался верен принципам реализма. За это его особенно ценил Горький. И. Бунин в те годы считал себя многим обязанным Горькому. Замысел повести "Деревня", судя по письмам Бунина, был непосредственно связан с советами Горького.
В 1900-е годы, по сравнению с ранним периодом, расширяется тематика бунинской прозы и решительно меняется ее стиль. Бунин отходит от лирического стиля ранней прозы. Новый этап творческого развития Бунина начинается с повести "Деревня". Повести "Деревня" и "Суходол" – самые значительные произведения дооктябрьского творчества Бунина.
Революцию 1905–1907 гг. Бунин не принял, но исторические перемены, наступившие после нее в жизни России, получили отражение в его творчестве. Многие произведения Бунина тех лет, прежде всего повесть "Деревня", – драматические раздумья о России, ее будущем, о судьбах народа, свойствах русского характера, сложившегося в национальной истории. "Деревня", – писал М. Горький, – "была толчком, который заставил разбитое и расшатанное русское общество серьезно задуматься уже не о мужике, не о народе, а над строгим вопросом – быть или не быть России?
Мы еще не думали о России как о целом, это произведение указало нам необходимость мыслить именно обо всей стране, мыслить исторически"[13].
После выхода в свет повести вокруг нее разгорелась полемика, спорили о достоверности оценок социальных сил русской деревни, об идеалах художника.
Существенным художественным новаторством автора было то, что в повести он создал галерею социальных типов, порожденных русским историческим процессом. Основная фабульная линия повести – история жизни братьев Красовых, внуков крепостного крестьянина. Она перебивается вставными новеллами о жизни людей деревни Дурновки. Тихон Красов всю жизнь прожил в деревне, разбогател, стал хозяином, но деньги не дали ему счастья. Он мечтал уйти в город, переделать жизнь, от которой "остались одни лохмотья". Но он был прикован к Дурновке хозяйством и деньгами. Бунин показывает, как Тихон и подобные ему "новые люди" начали перестраивать жизнь, но будущего у них нет. Нет его и у наследников Тихона, для которых он наживал деньги. Из мира новых деревенских отношений стремится "выломиться" брат Тихона – Кузьма, который пошел в город искать правду жизни. Но "дурновское" одолело и его. Для Кузьмы, как и для Тихона, "песня спета".
Каково же будущее Дурновки, судьба деревни? В ответе на эти вопросы бунинская мысль обнаруживает глубочайшие противоречия. Идея единения дворян и мужиков, на которой строились рассказы раннего Бунина (а позже и "Суходол", 1911), оказалась иллюзией. Ни дворяне, ни новые деревенские хозяева из мужиков нежизнеспособны. Лишь в простом человеке из народа усматривает писатель светлые черты, но в глубоко трагическом сочетании с темными инстинктами, которые он объясняет не историческими условиями жизни, а некими абстрактными свойствами "славянской души". Взгляд Бунина на перспективы народной жизни пессимистичен. "Деревня" заканчивается описанием обряда венчания Молодой с Дениской. В этом финале – обостренное чувство драматического тупика, безысходности деревенской жизни.
Об обреченности дворянского усадебного мира Бунин пишет в повести "Суходол". Это семейная хроника столбовых дворян Хрущевых. В художественном обобщении Бунина она становится как бы летописью медленного трагического вымирания русского дворянства, которое само шло навстречу своей судьбе. И на любви, и на ненависти суходольцев лежит печать ущербности, тлена, какой-то непостижимой закономерности конца. Смерть старика
Хрущева, убитого незаконным сыном, трагическая кончина Петра Петровича принимают форму фатальной предопределенности, наваждения, чему нельзя, да и не нужно противиться. Нет предела косности Суходольского быта, пишет Бунин. "...Дом ветшал, оседал все больше... Все те долгие годы... были для него годами медленного умирания... И все легендарнее становилось его прошлое". Суходольны живут лишь воспоминаниями о прошлом: оно и иллюзорно, и притягательно. Повесть заканчивается картиной заросшего церковного кладбища, на котором уже трудно найти под стершимися надписями на крестах родовые могилы. Целое сословие "просто потерялось где-то".
В книге этой, писал Горький, есть "нечто от заупокойной литургии... В „Суходоле” Бунин, как молодой поп, с подорванной верою в бога, отслужил панихиду по умершему сословию своему, и, несмотря на гнев, на презрение к бессильным скончавшимся, отслужил все-таки с великой сердечной жалостью к ним. И – к себе, конечно, и к себе"[14].
Сообщая о замысле "Суходола", Бунин сказал: "...Это произведение находится в прямой связи с моею предыдущей повестью „Деревня”... Я должен заметить, что меня интересуют не мужики сами по себе, а душа русских людей вообще.
<...> Мне кажется, что быт и душа русских дворян те же, что и у мужика; все различие обусловливается лишь материальным превосходством дворянского сословия <...> Выявить вот эти черты деревенской мужицкой жизни, как доминирующие в картине русского поместного сословия, я и ставлю своей задачей в своих произведениях"[15].
"Суходол" – это повесть о такой же русской деревне, что и Дурновка, но увиденной в ином ракурсе. В "Суходоле" в центре внимания судьбы старых хозяев жизни, существование которых стало выморочным к тому времени, когда на смену им пришли новые хозяева. Тему повестей, в которых Бунин спел отходную старой помещичьей и мужицкой деревне, он будет варьировать во многих рассказах 1910-х годов о русском "деревенском человеке", о его "славянской душе" ("Захар Воробьев", "Веселый двор" и др.).
Но исторически обусловленную противоречивость социальной и индивидуальной психологии русского крестьянина Бунин объясняет факторами внеисторическими. Сложность "славянской души", в которой сочетаются бунтарство и смирение, нежность и жестокость, Бунин пытается проследить в ее истоках, обращаясь к Древней Руси (книга рассказов и стихотворений "Иоанн Рыдалец", 1913). Древняя Русь предстает у него в том же трагически противоречивом обличье, что и современность, – смиренной и буйной, благостной и жестокой. Сборник "Иоанн Рыдалец" – последняя из трех книг Бунина, в которых тема деревни заняла основное место.
В "Деревне", "Суходоле", "Иоанне Рыдальце" Бунин-художник отходит от субъективно-лирических принципов стиля своей ранней прозы. Ведущим в его стиле становится не лирическое, но эпическое начало. Заметно большее значение в рассказах приобрели фабула, драматические столкновения характеров.
В годы войны выходят два сборника рассказов Бунина – "Чаша жизни" (1915) и "Господин из Сан-Франциско" (1915). В творчестве Бунина военного времени усиливается ощущение катастрофичности человеческой жизни, суетности поисков "вечного" счастья. Противоречия социальной жизни отражены в резкой контрастности характеров, обостренных противопоставлениях "основных" начал бытия – жизни и смерти.
Выражением несбывающихся надежд, общей трагедии жизни становится для Бунина чувство любви, в которой он видит, однако, единственное оправдание бытия. Представление о любви как о высшей ценности жизни станет основным пафосом произведений Бунина и эмигрантского периода. Любовь для бунинских героев – "последнее, всеобъемлющее, это – жажда вместить в свое сердце весь зримый и незримый мир и вновь отдать его кому-нибудь" ("Братья"). Счастья вечного, "максимального" быть не может, у Бунина оно всегда сопряжено с ощущением катастрофы, смерти ("Грамматика любви", "Сны Чанга", "Братья", рассказы 1930–1940-х годов). В любви бунинских героев заключено нечто непостижимое, роковое и несбыточное, как несбыточно само счастье жизни ("Осенью" и др.).
Бунинское ощущение катастрофичности мира обострялось растущей неприязнью писателя к безнравственности и античеловечности буржуазного миропорядка. Впечатления путешествий по Европе и Востоку дали писателю материал для широких социально-философских обобщений.
В 1914 г. Бунин пишет рассказ "Братья", общий смысл и тональность которого раскрываются эпиграфом: "Взгляни на братьев, избивающих друг друга. Я хочу говорить о печали. Сутта Нипата". Рассказ построен на характерных для Бунина отвлеченных представлениях о братстве людей, но "каким бы абстрактным ни казался его гуманизм, наглядный показ бесчеловечия и жестокости колонизаторов сообщает произведению конкретную историческую содержательность..."[16]
Бунин рассказывает о прекрасном юноше-рикше и "брате" его – богатом английском путешественнике. Жизнь юноши-раба – унижение естественности и красоты. Богатые "братья" лишили юношу надежды на счастье и любовь, без которой жизнь для него теряет смысл. Единственное спасение от жестокости мира он видит только в смерти. Жизнь богатого "брата" без высокой внутренней цели предстает у Бунина бессмысленной и призрачной и поэтому так же фатально обреченной, как и жизнь цейлонского рикши.
Гибель мира, преступившего нравственные законы человеческого "братства", мира, в котором личность утверждает себя за счет других, мира, в котором растеряно представление о "смысле бытия", "божественном величии вселенной", предрекает буддийская легенда в финале рассказа: ворон бросился, ослепленный жадностью, на тушу погибшего на побережье слона и, не заметив, как отнесло ее далеко в море, погиб.
Эта философская концепция лежит и в основе рассказа "Господин из Сан-Франциско". В словах эпиграфа "Горе тебе, Вавилон, город крепкий!" раскрывается основной смысл и этого рассказа, и "Братьев". "Эти страшные слова Апокалипсиса, – вспоминал позже Бунин, – неотступно звучали в моей душе, когда я писал „Братьев” и задумывал „Господина из Сан-Франциско”". Пророчество о божьем суде над Вавилоном, этой "великой блудницей", погрязшем в богатстве и грехе, придавало рассказу огромный обобщающий смысл.
Громада океанского парохода с символическим названием "Атлантида", на котором путешествует семья безымянного миллионера из Сан-Франциско, и есть современный Вавилон, гибель которого неотвратима, ибо жизнь его бесцельна и призрачна, как бесцельна и призрачна перед лицом смерти, "общего закона" бытия, власть и сила господина из Сан-Франциско. Символика Бунина в условиях реальной русской жизни приобретала глубокий социальный смысл. Она указывала на невозможность дальнейшего сосуществования вопиющих общественных контрастов. "...Девятому кругу была подобна подводная утроба парохода, – та, где глухо гоготали исполинские топки, пожиравшие своими раскаленными зевами труды каменного угля, с грохотом ввергаемого в них облитыми едким, грязным потом и по пояс голыми людьми, багровыми от пламени; а тут, в баре, беззаботно закидывали ноги на ручки кресел, цедили коньяк и ликеры, плавали в волнах пряного дыма, в танцевальной зале все сияло и изливало свет, тепло и радость, пары то крутились в вальсах, то изгибались в танго..." Суета салонов лишь имитация жизни, призрачная игра в жизнь, такая же лживая, как и игра в любовь молодой пары, нанятой пароходной компанией для развлечения скучающих пассажиров. Эта игра ничтожна и никчемна перед лицом смерти – "возвращения в вечность".
Так вновь переплетаются у Бунина социальная тема неприятия мира, построенного на ужасающих социальных контрастах, с его основной философской темой 1910-х годов – о "вечных" законах человеческого бытия, с позиций которых он судит современность, ее общественное устройство, буржуазную цивилизацию.
Рассказы "Господин из Сан-Франциско" и "Братья" были вершиной критического отношения Бунина к буржуазному обществу и буржуазной цивилизации и новым этапом развития бунинского реализма. В прозе Бунина 1910-х годов подчеркнутая бытовая контрастность сочетается с широкими символическими обобщениями.
Размышляя о смысле бытия, Бунин пишет рассказ "Чаша жизни". У каждого из героев этого рассказа была молодость, любовь, надежды, что-то живое и прекрасное. Но все это погибло в эгоистических устремлениях. "Зачем мы живем на свете?" – обращает Бунин вопрос к каждому из них. Чаша жизни не стала для них чашей бытия. Она оказалась наполненной только мелким, житейским, эгоистическим. И Бунин ужаснулся жизни всех, кто не задавался вопросом о смысле бытия: в Дурновке, Суходоле, в Вавилоне современного буржуазного мира.
Ощущение грядущих общественных потрясений, обострившееся в сознании Бунина в годы войны, выразилось в ряде рассказов, посвященных трагедии человеческой любви, одиночеству человека в мире ("Грамматика любви", "Легкое дыхание"). Тема любви в этих произведениях начинает обретать ту трагическую тональность, которая будет свойственна творчеству Бунина эмигрантского периода.
"Грамматика любви" – повествование о необычайной красоте и великой силе человеческого чувства, которое так несовместимо с наступившим "всеобщим озверением и одичанием". Теме любви, как поглощающей страсти, но ведущей к смерти, гибели, посвящен рассказ "Сын" (1915).
Во время мировой войны Бунин не поддался шовинистическим настроениям, трезво оценивая происходящее. Пацифистские взгляды писателя, убежденного, что никто не вправе отнимать жизнь у другого, обусловили его критическое отношение к войне.
Февральскую революцию Бунин принял как выход из тупика, в который зашел царизм. Но Октябрьскую воспринял враждебно. В 1918 г. Бунин уезжает из Москвы в Одессу, а в 1920 г. вместе с остатками белогвардейских войск эмигрирует через Константинополь в Париж.
Резко отрицательное отношение Бунина к революции обнаруживают его дневниковые записи, которые он вел в последние три года до отъезда из России. Вначале они публиковались в газете П. Струве, а позже вошли в берлинское собрание сочинений писателя под общим названием "Окаянные дни". С горечью и негодованием писал Бунин о всеобщем разгуле насилия, разнузданности общероссийского "бунта". Наблюдая события революции, падение нравственных норм жизни, он писал, что вообще "революция есть только кровавая игра в перемену местами, всегда кончающаяся только тем, что народ <...> всегда в конце концов попадает из огня в полымя"[17].
В эмиграции Бунин трагически переживал разлуку с родиной. Настроения обреченности, одиночества зазвучали в его произведениях:
У зверя есть нора, у птицы есть гнездо...
Как бьется сердце горестно и громко,
Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом
С своей уж ветхою котомкой!
Бунин замкнулся в воспоминаниях о России, в переживании навсегда ушедшего прошлого.
В рассказе "Неизвестный друг" (1923) мысли героини явно разделял сам автор: "И всего бесконечно жаль: к чему все? Все происходит, все пройдет, и все тщетно, как и мое вечное ожидание чего-то, заменяющее мне жизнь..." Жизнь – только воспоминания о прошлом, которые томят и обманывают. Такое ощущение времени наложит отпечаток и на новое восприятие Буниным творчества Чехова. В своей последней, незавершенной книге о Чехове – человеке и художнике, писатель скажет, что главным действующим лицом в чеховских пьесах он видит беспощадно уходящее время. Беспощадность ушедшего и уходящего времени и станет темой многих рассказов писателя в 1930– 1940-е годы.
Основное настроение бунинского творчества 1920-х годов – одиночество человека, оказавшегося "в чужом, наемном доме", вдали от земли, которую любил "до боли сердечной". "В живую воду сердца, в чистую влагу любви, печали и нежности погружаю я корни и стебли моего прошлого – и вот опять, опять дивно прозябает мой заветный злак", – писал Бунин в рассказе "Роза Иерихона", которым открывался его первый зарубежный сборник под тем же названием (1924).
"Вечные" темы, звучавшие в дооктябрьском творчестве Бунина, сопрягаются теперь с темами личной судьбы, проникаются настроениями безысходности личного существования. Размышления Бунина о смысле бытия, о любви и смерти, о прошлом и будущем всегда связаны (а с годами все более и более) с мыслью о России, отошедшей для него в область воспоминаний. Бунин-художник весь в прошлом, в дореволюционной Москве, в усадьбах, которых уже нет, в провинциальных городках; но старые темы, само прошлое преображаются новым душевным состоянием писателя. Оттенок безнадежности, роковой предопределенности жизни лежит на произведениях Бунина эмигрантской поры.
Самыми значительными книгами Бунина 1920– 1940-х годов были сборники рассказов "Митина любовь" (1925), "Солнечный удар" (1927), "Тень птицы" (1931), роман "Жизнь Арсеньева" (1927–1933) и книга новелл о любви "Темные аллеи" (1943), которая явилась своеобразным итогом идейных и эстетических его исканий. Говоря о "Темных аллеях", Бунин писал, что считает ее "самой лучшей книгой в смысле сжатости, живости и вообще литературного мастерства"[18].
Понимание мира и своего места в нем Бунин выразил в характерной записи, относящейся к тому времени: "И идут дни за днями – и не оставляет тайная боль неуклонной потери их – неуклонной и бессмысленной, ибо идут в бездействии, все только в ожидании действия и чего-то еще... И идут дни и ночи, и эта боль, и все неопределенные чувства и мысли и неопределенное сознание себя и всего окружающего и есть моя жизнь, не понимаемая мной". И далее: "Мы живем тем, чем живем, лишь в той мере, в какой постигаем цену того, чем живем. Обычно эта цена очень мала: возвышается она лишь в минуты восторга – восторга счастья или несчастья, яркого сознания приобретения или потери; еще – в минуты поэтического преображения прошлого в памяти". Таким "поэтическим преображением прошлого в памяти" и предстает творчество Бунина эмигрантского периода, в нем писатель ищет спасения от беспредельного чувства одиночества. Если в 1910-е годы проза Бунина высвобождалась из-под власти лирики, то в эти годы, передавая поток жизненных ощущений автора, вновь подчиняется ей, несмотря на пластичность письма. Все настойчивее и напряженнее звучит в творчестве Бунина тема смерти, ее тайны, тема любви, всегда роковым образом сопряженной со смертью.
Рассказы Бунина о любви – это повествование о ее загадочной, ускользающей природе, о тайне женской души, которая томится жаждой любить, но никогда не полюбит. Исход любви, по Бунину, всегда трагичен. В повести "Митина любовь" героя преследует романс Рубинштейна на слова Генриха Гейне: "Я из рода бедных Азров, / Полюбив, мы умираем..." В. Н. Муромцева-Бунина в книге "Жизнь Бунина" пишет о том, что долгие годы Бунин носил в себе впечатление от этого романса, который услышал в юношеском возрасте и в "Митиной любви" как бы вновь пережил его (и не только в этой повести, – "переживал" писатель его во всем своем творчестве эмигрантского периода).
Именно в любви видел Бунин "возвышенную цену" жизни, в любви, дающей сознание "приобретения" счастья, хотя всегда неустойчивого, теряемого, как неустойчива в утратах сама жизнь. Наиболее показательны в этом отношении рассказы "В Париже", "Холодная осень", "Генрих". Герои Бунина обычно выведены из сферы общественной в сферу психологических отношений. Возможные социальные основы конфликта сведены к мысли о роке, судьбе, тяготеющей над любовью ("Три рубля"). Персонажи бунинских рассказов, вошедших в книгу "Темные аллеи", внешне разнообразны, но все они – люди единой судьбы. Студенты, писатели, художники, армейские офицеры одинаково изолированы от социальной среды. Не в обстоятельствах внешних отношений смысл их жизни; для них характерна внутренняя трагическая опустошенность, отсутствие "цены жизни". Они ищут ее в любви, в воспоминаниях о прошлом. Будущего у них нет, хотя внешние обстоятельства жизни, казалось бы, логически не влекут их к обычному для бунинских рассказов трагическому финалу.
Один из наиболее характерных бунинских рассказов этого цикла о крушении человеческой жизни, любви – "Чистый понедельник".
Как вспоминает В. Н. Муромцева-Бунина, Бунин считал этот рассказ лучшим из написанного им[19]. Действительно, рассказ как бы завершал целый период раздумий писателя о России, ее судьбах, а с точки зрения эстетической был итогом его художественных исканий. "Чистый понедельник" – рассказ не только о любви, но и о судьбах дореволюционной России, стоявшей в 1910-е годы перед неизбежностью общественного взрыва. Это была попытка Бунина ответить на вопрос: могло ли быть иначе, чем было в истории, могла ли пойти Россия не в революцию, а по другому пути национального развития? По содержанию, бытовому фону рассказ подчеркнуто национально-русский, со всеми атрибутами русского патриархализма, церковностью, со всеми чертами типично московского интеллигентского быта предреволюционного времени.
В центре рассказа загадочный образ женщины, в расцвете красоты ушедшей в монастырь и принявшей постриг. Тайна ее характера, необъяснимость поведения связаны с ее изначальным решением уйти, пройдя искусы жизни, от мира, с его соблазнами, накануне жизненных катаклизмов. Уход героини в монастырь внутренне обоснован мотивом искупления за некое историческое отступничество, за то, что Россия "сорвалась" со своих нравственных устоев в бунт и мятежность. Ведя ее по пути обуздания чувственной стихии к патриархальности, Бунин как бы размышлял о национальном нравственном идеале России. Финал рассказа приобретает символическое звучание: отречение героини от любви, мира – это проявление бунинского неприятия русской общественности, тех социальных настроений, которые привели страну к революции[20].
Общий пафос бунинского творчества эпохи эмиграции, место Бунина в литературе своего времени чутко почувствовала М. Цветаева. В ноябре 1933 г., в связи с присуждением Бунину Нобелевской премии, она сказала, сравнивая значение Горького и Бунина для литературы: "...Несравненно больше Бунина: и больше, и человечнее, и своеобразнее, и нужнее – Горький, Горький – эпоха, а Бунин – конец эпохи"[21].
Бунинская проза этого времени отличается глубоко субъективным лирическим видением мира. Сюжет бунинского рассказа обычно прост, несложен. Развитие действия замедлено воспоминаниями о прошлом, которые приобретают в рассказе самостоятельное значение, но в конечном счете всегда соотнесены с трагически-бесперспективным настроением. Лирика прозы Бунина обращена к памяти, к прошлому, к эмоциям человека, нерасторжимо связанного с ушедшим и невозвратимым миром.
Кроме сборника "Темные аллеи" самым значительным явлением в творчестве Бунина последних лет стал роман "Жизнь Арсеньева", в котором писатель пытался осмыслить и обобщить события своей жизни и жизни России предреволюционного времени. "Жизнь Арсеньева" – лирическая исповедь героя, рассказ о формировании художника "от истока дней", первого осознания своего бытия, через восторги и радость первой любви, творчества до трагического восприятия невозвратимо ушедшей любви и счастья. Это последняя в истории русской литературы автобиографическая книга писателя-дворянина. Связь ее с литературной традицией XIX столетия подчеркнута Буниным сознательно. Вместе с тем "Жизнь Арсеньева" – книга, глубоко отличная от автобиографических произведений Аксакова или Толстого.
О романе И. Бунина К. Паустовский писал: это "не только славословие России, не только итог жизни Бунина, не только выражение глубочайшей и поэтической его любви к своей стране, выражение печали и восторга перед ней, изредка блещущего со страниц книги скупыми слезами, похожими на редкие ранние звезды на небосклоне. Это еще нечто другое.
Это не только вереница русских людей – крестьян, детей, нищих, разорившихся помещиков, прасолов, студентов, юродивых, художников, прелестных женщин, – многих людей, присутствовавших на всех путях и перепутьях и написанных с резкой, порой ошеломляющей силой.
"Жизнь Арсеньева" в каких-то своих частях напоминает картины художника Нестерова "Святая Русь" и "На Руси". Эти полотна – наилучшее выражение своей страны и народа в понимании художника..."[22]
В основе романа – созерцание, переживание памятных мгновений жизни, своего субъективного мира прошлого, как он видится сегодня. Говоря о прошлом, ушедших временах и людях, Бунин писал: "Сказка, легенда – все эти лица, их жизни и эпохи! Точно такие же чувства испытываю я и теперь, воскрешая образ того, кем я был когда-то. Был ли в самом деле?.."
Лирическая стихия, охватившая прозу позднего Бунина, определила особенности жанра и стиля романа. "В этой удивительной книге поэзия и проза слились воедино, слились органически, создав новый замечательный жанр.
В этом слиянии поэтического восприятия мира с внешне прозаическим его выражением есть нечто строгое, подчас суровое. <...>
Новизна „Жизни Арсеньева” еще и в том, что ни в одной из бунинских вещей не раскрыто с такой полнотой то явление, которое мы, по скудости своего языка, называем „внутренним миром” человека"[23].
Своеобразие романа в том, что решающую роль в нем играет переживание прошлого в лицах и событиях. Но роман не сводится только к самораскрытию Арсеньева, его психологии. У Бунина-реалиста значение и ценность сохраняет "вещность", реальность бытия – русского, национального, соотнесенного с исторической эпохой. Бунин пишет о любви, смерти, жизни, красоте родной земли. Лейтмотив романа, как и многих новелл Бунина, тема утрат, прежде всего любви. Но, в отличие от других его произведений о любви, вечно сопряженной со смертью, роман лишен ноты безнадежности. В нем прозвучала страстная убежденность писателя в силе и власти любви над смертью.
Характерная особенность романа – постоянное смещение временных граней, неразграниченность дум и восприятий жизненных фактов героем романа и Буниным-рассказчиком. Взглядам молодого Арсеньева свойственны социальные и философские взгляды писателя, пережившего уже целую эпоху трагических разуверений.
В этом романе, как и в других произведениях того времени, Бунин осознает человека как звено в цепи поколений. Память истории, память поколений живет осознанно или бессознательно в каждом человеке и движет, наряду с влиянием современности, его поступками, определяет его побуждения и склонности. Эта мысль у Бунина не нова; вариант ее встречается в 1900-е годы в произведениях восточного цикла. Навеяна она мотивами восточной философии. Но в романе эта мысль приобрела новый оттенок. Бунину важно было сказать (как и во многих новеллах тех лет), что процесс восприятия современного мира есть не что иное, как узнавание ушедшего и невозвратимого.
После долгого времени забвения, когда Бунина в России печатали мало, творчество его вернулось на родину. Появились многие собрания его сочинений. И он занял свое место в ряду крупнейших русских писателей-классиков. Пророчески сказал об этом М. Горький еще в 1900-е годы, когда писал о месте писателя в отечественной литературе: "Выньте Бунина из русской литературы, и она потускнеет, лишится живого, радужного блеска..."[24]
Бунин был первым русским писателем, удостоенным Нобелевской премии. На премию Нобеля выдвигали его в 1923 г., потом в 1926 г. С 1930 г. известные европейские писатели вновь начали обсуждение этого вопроса. Кандидатуру Бунина поддержали Томас Манн, Ромен Роллан.
Известие о присуждении премии пришло Бунину 9 ноября 1933 г. Шестого декабря он приехал в Стокгольм, где состоялось торжественное ее вручение. В официальном решении о том говорилось: "Решением Шведской академии от 9 ноября 1933 года Нобелевская премия по литературе за этот год присуждена Ивану Бунину за правдивый артистичный талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер"[25].
В 1934–1936 гг. издательство "Петрополис" выпустило в Берлине Собрание сочинений Бунина в 11 томах, для которого он во многом правил свои ранее написанные вещи, совершенствуя в основном их стиль. Издание явилось как бы итогом пятидесятилетней творческой работы писателя. А в следующем, 1937 г. вышла книга "Освобождение Толстого", тоже своего рода итог, итог философских раздумий Бунина о жизни и становлении творческой личности Толстого, который был для него, как никто другой в отечественной литературе, "максимально духовен".
Войну Бунины прожили на вилле "Жаннет" в Грассе. При немцах Бунин не напечатал ни строчки. Но несмотря на трудные условия жизни – жилось и холодно и голодно – он работал над книгой "Темные аллеи". Первое издание ее (11 рассказов) вышло в Нью-Йорке в 1943 г., первое полное издание – в Париже в 1946 г.
Последним замыслом Бунина была книга о Чехове, материалы к которой он собирал до последних дней. Незаконченная рукопись была подготовлена к печати В. Н. Буниной уже после смерти писателя (вышла в 1955 г. в Нью-Йорке).
Похоронен И. А. Бунин на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа в пригороде Парижа.
Федор Степун в статье, написанной в связи с получением Буниным Нобелевской премии, сказал: "Признаемся, что мы все развращены ловкостью, острословием, занятостью и интересностью современного писательства; что мы читаем невнимательно, неряшливо и приблизительно, не погружаясь в отдельные слова, а лишь скользя по ним, т.е., читаем вовсе не то, что написано, а нечто лишь отдаленно на написанное похожее. Незначительные писатели, больше литераторы, чем художники, такое чтение переносят. Так как они сами творят „вполруки”, то их можно и читать „вполруки”. Бунин такого чтения не переносит. При приблизительном чтении от него почти ничего не остается <...> Читать его надо медленно и погружение, всматриваясь в каждый образ и вслушиваясь в каждый ритм..."[26]
Бунин стоит в ряду крупнейших мастеров русской литературы. Как нельзя лучше итог сто жизни, художника-мастера, подводят строки, которыми сам писатель закончил один из своих последних рассказов – рассказ о старом матросе Бернаре, бывшем когда-то приятелем Мопассана. Умирая,
Бернар сказал: "Думаю, что я был хороший моряк". Вспоминая об этих словах старого моряка, Бунин пишет: "Мне кажется, что я, как художник, заслужил право сказать о себе, в свои последние дни, нечто подобное тому, что сказал, умирая, Бернар".