"Бог умер!"

Самой точной формулой для символического описания того общего кризиса, который привел к нынешней кризисной ситуации в обществе в области морали, можно считать слова Ницше "Бог умер!"

Именно Ницше лучше, чем кому-либо другому, удалось предугадать наступление "европейского нигилизма" как будущего судьбы. Великое, смутно предчувствуемое событие – смерть Бога – стало началом крушения всех ценностей. С этого момента мораль, лишившаяся своей санкции, уже не в силах устоять, и вслед за ней рушатся все толкования, которые еще недавно позволяли оправдать и узаконить прежние нормы и ценности.

Ф. М. Достоевский выразил почти ту же идею словами "Если Бога нет, то все дозволено".

"Смерть Бога" – это образ, исчерпывающе характеризующий исторический процесс. Он отражает неверие, ставшее повседневной реальностью, десакрализацию существования, полный разрыв с миром традиции, который, начавшись на Западе в эпоху Возрождения и гуманизма, приобретает в современном человечестве все более очевидный, окончательный и необратимый характер. Этот процесс охватывает все сферы существования, включая также те, где он пока еще проявляется не столь отчетливо благодаря действующему режиму масок, заменяющих "Бога, который умер".

Итальянский философ Ю. Эвола предлагает различать в этом процессе несколько стадий. Его первоначалом стал разрыв онтологического характера, вследствие которого из человеческой жизни исчезли все реальные связи с трансцендентностью. В этом событии было потенциально заложено все дальнейшее развитие нигилизма. Отныне единственной опорой для морали, утратившей свою прежнюю зависимость от богословия и метафизики, стал авторитет разума, что, в частности, привело к появлению так называемой "автономной" морали[1].

Это можно считать первым явлением, при помощи которого факт "смерти Бога" попытались скрыть от сознания. Характерной приметой рационалистической стадии, ознаменованной появлением таких концепций, как "стоицизм долга", "моральный фетишизм", стало низведение абсолюта с отныне утерянного священного до уровня чисто человеческой морали. Но как только исчезают корни, т.е. распадается изначальная действенная связь человека с высшим миром, мораль утрачивает свое прежде непоколебимое основание. Вскоре она становится уязвимой для критики.

В "автономной", т.е. светской и рациональной, морали, как всего лишь эхо древнего живого закона, остается только выхолощенное и застывшее "ты должен", которому желают придать силу закона, способного обуздать все природные побуждения. Но при любой попытке определить конкретное ОГЛАВЛЕНИЕ этого "ты должен" и тем самым узаконить его, почва ускользает из-под ног, ибо мысли, умеющей доходить до конца, более не на что опереться, она теряется в пустоте. Это справедливо уже для кантовской этики. Действительно, на этой первой стадии любой "императив" необходимо требует признания аксиоматической ценности за некими неочевидными предпосылками, которые к тому же устанавливаются исключительно на основании личных предпочтений или исходя из фактического устройства данного общества, каковое столь же необоснованно предполагается не подлежащим сомнению.

Вперед стадия распада, сменяющая этический рационализм, отмечена появлением утилитаристской, или "социальной", этики. Отказавшись от признания за добром и злом абсолютной внутренней основы, некоторые предполагают для обоснования действующих моральных норм руководствоваться теми же соображениями, к которым прибегают в повседневной жизни для достижения личной выгоды или общественного материального блага. Эта мораль несет на себе уже стойкий отпечаток нигилизма. Поскольку более не существует никаких внутренних уз, можно попытаться обойти внешнюю социально-юридическую санкцию. Всякое действие или поступок становятся дозволенными, если они не вступают в прямое противоречие с законом.

Окончательно исчезает все, что имело бы внутренне нормативный и императивный характер. Все сводится к чисто формальному соблюдению правил, пришедших на смену ниспровергнутому религиозному закону. После непродолжительного периода господства пуританских норм и этического ригоризма буржуазный мир окончательно встал на путь поклонения общественным идолам и конформизма, основанного на соображениях выгоды, трусости, лицемерия и инерции. Но в свою очередь индивидуализм конца XIX в. стал началом завершения этой стадии, началом стремительно распространяющегося анархического разложения, обретающего все более острые формы. Он пробудил силы хаоса, которым осталось уже немного скрываться за фасадом мнимого благополучия.

Европейский нигилизм, предсказанный Ницше как общее и закономерное явление, помимо области морали в узком смысле охватывает также сферу истины, мировоззрения и последней цели. "Смерть Бога" равнозначна потере всякого смысла жизни, всякого высшего оправдания существования. Круг проблем, поднятых Ницше, хорошо известен: в результате истощения жизненных сил и нарастания потребности в бегстве от действительности был выдуман "истинный мир", или "мир ценностей", оторванный от этого мира, придающий последнему лживый, обманчивый характер и отрицающий за ним всякую ценность, был вымышлен мир бытия, добра и духа, который стал отрицанием и проклятием для мира становления, чувств и живой действительности.