Аналитический фокус международных отношений
В целях реализации прогностических задач теории международных отношений американские ученые К. Уолтц и Д. Сингер смоделировали уровни (этажи) политического анализа (Бузан). Аналитический фокус СМО наведен на проблему, методология которой разработана не только в системной теории, но и в теориях рационального выбора, социокультурного поля, акционистских концепциях и др. Поэтому сравнение социологии с "развитой системой коммуникаций по поводу знаний о современном мире, действующей в интернациональном масштабе" (Здравомыслов), справедливо и для СМО.
Несмотря на ситуационную специфику, международное сотрудничество устанавливает между его участниками долговременные отношения сетевого характера. Такое понимание было сформулировано в социологии 80-х гг., чему немало способствовал аналитический подход. Одним из выразителей этой идеи является Э. Гидденс, увидевший в пространственно-временных протяженностях социальные механизмы, "пересекающиеся с любыми разделительными линиями, существующими между обществами или общественной целостностью". Согласно обусловленным данным подходом социологическим исследованиям, общество перестает быть "общей единицей анализа". Одновременно в политологии отвергается подход к современному государству как к изолированной социальной организации. "Упразднению" этого принципа во многом способствовали отличные от биологических систем кибернетические модели, позволившие перейти от практики прогнозов к проектированию состояния структуры с целью придания ей устойчивости.
Обратная связь в социологии обычно ассоциируется с опросами населения. Однако это всего лишь частный случай обратной связи – ключевой функции феномена динамического хаоса, открытого физиками в 1970-е гг. XX в., важного элемента теории интеграции и инструмента выявления смысла события.
Конструируя представление о событии, которое петербургский ученый Т. М. Симонова предлагает понимать "как любое моментальное состояние социального поля", аналитик пытается найти решающий (по не единственный) факт или элемент влияния на зафиксированную реальность. Поэтому в социологии международных отношений событие можно рассматривать как ограниченную пространством и временем ситуацию, что коррелирует с главным требованием технологии отбора информации (data mining) методами опроса и наблюдения. Динамизм международных отношений превращает найденные результаты в переменные, снижает опасность односторонних выводов и способствует перманентности процесса обобщения, который тем самым никогда не бывает завершенным, что повышает ценность гипотезы. Ориентированность на ключевой фактор или элемент события требует определенного порядка информационной работы, поскольку организация знания об обществе или среде аналогична их институциональной основе, которая меняется или сохраняется в ходе целого комплекса действий.
Современный массив социальных наук, объясняющих "поведение" и "деятельность" информации, содержит множество альтернативных теорий, что засвидетельствовано появлением медиологии, в которой информация играет роль константы, сплавляющей обе категории в комплекс. Исследователь получает возможность принять самостоятельное решение о том, какой элемент или событие является осевым, а затем включает его в конструируемый объект. Это привело к появлению как математических, так и надматематических моделей. Ключевым моментом при этом является выделение и описание состояний объекта. Как показывает практика, математическое моделирование ситуаций, зарекомендовавшее себя при анализе замкнутых объектов, к международной среде применимо с оговорками.
Широкому применению в СМО математических моделей препятствует зависимость международной среды от политического контекста и национальных стратегий, которые в отличие от экономических отраслей (рациональность, дедукция, индивид) включают и бихевиористский подход (индукция, группа, генерализация статистики). В то же время союз социологии и математики обусловлен необходимостью глубокого анализа эффекта взаимодействия различных элементов. Внедрение познавательных и измерительных возможностей математики в исследования международных отношений, ее абсолютная рациональность внесли практический (прикладной) смысл в концепцию устойчивого развития. А ее новая единица измерения (поток) глобальных процессов предлагает методологическое решение "проблемы уровней анализа" – одного из крупных направлений в науке о международных отношениях.
Данное направление начало складываться в 1950-х гг. как часть бихевиористского подхода, постулировавшего перенос методологии естественных наук в социальные дисциплины. По сути, применение поведенческих методик дает эмпирическую проекцию иерархии международных отношений.
В 1950-е гг. такая модель анализа была адекватна парсонсианскому пониманию стабильности системы. История дискуссии показывает, что принятые в области международных отношений три уровня включают: индивида (лицо, принимающее решение), элемент (государство или любой актор) и систему. Однако в установленную модель анализа плохо встраиваются информационные потоки (в том числе финансовые, миграционные, энергетические, торговые и проч.), воздействие Интернета, неформальные способы связи, способность к информационному взаимодействию, факторы динамизма и трансформации, рассмотрению которых посвящена современная социология международных отношений. На практике сам процесс изменений происходит в подсистемах, складывающихся в продукт и международный порядок социального действия. Поэтому аппарата классической теории и дипломатии для решения глобальных вопросов недостаточно. Ведущие страны мира, в том числе и российское Министерство иностранных дел, активно создают сетевую форму народной дипломатии. Так, результаты саммитов "большой восьмерки" анализируются в группах мониторинга, организованных на базе профильных НПО[1].
Для анализа политических систем и социальных сетей, покрывающих пространство международных отношений, наибольшее значение имеет умение извлекать факторы и события, воздействующие на все объекты анализа. Так, например, анализ, выстроенный па теоретическом основании марксизма/неомарксизма, ограничится интерпретацией выявленного "столкновения интересов". Если же аналитик будет руководствоваться методологией взаимодействия сетевых сообществ, то в результаты его исследования должны быть обязательно включены рекомендации достижения соглашения или принятие мер. Анализ сетей эффективен для изучения структуры внешней среды с ее нечетким множеством социальных связей. Сетевые методики уже завоевали популярноcть в исследованиях рынка труда, они результативны для определения отношений между компаниями, коэффициентов снижения организационных затрат и повышения КПД, создания новых уровней преимущества (Алексеева).
Поиск решающего источника объяснения или согласия – аналектический подход, разрабатываемый германской школой анализа, – не только не сужает, но постулирует необходимость применения методов исследования, разработанных прикладной социологией. Помимо собственно социологических методов (наблюдение, выборка, опрос, контент-анализ, статистический анализ, фокус-группы и т.д.) аналектический подход позволяет измерять международные отношения методами, применяемыми в других дисциплинах (стратегии, демографии, психологии, математике, физике, химии, медицине, этнографии, антропологии, географии, синергетики и т.д.). К изучению международных отношений применим и дискурс-анализ[2] – один из новейших методов анализа, применяющийся для изучения макро- и микроконтекстов (Тичер, Мейер, Водак).
Социология международных отношений (идеология Й. Галтунга) как дисциплина, изначально ориентированная на поиск решений, снижающих потенциал конфликтности, изучает особый тип социального действия – стратегическое действие. Ю. Хабермас определил стратегическое действие как действие, управляемое эгоистическими целями, рациональное "в той мере, в какой субъект действия выбирает наиболее эффективное средство получения желаемого". По сути, это определение является моделью конкурентной борьбы, в которую включены все участники международных отношений. Как один из элементов анализа стратегическое действие выполняет важнейшую функцию – создает условия для проведения эксперимента. "Погружаясь" в стратегическое действие, социология международных отношений "сканирует" активность, интерпретирует начало и окончание события, проверяет эмпирическую состоятельность положений данных теоретического анализа военных и смежных политических стратегий, реализуемых национальными государствами в собственных интересах.
В международных отношениях конфликты между государствами возникают практически ежедневно. С недавнего времени поводом для конфликта может стать и распространение музыкальной продукции по каналам Интернет. Так, деятельность российской allofmp3.com (второе место в мире по распространению платной музыки) вызвала негативную реакцию президента США и письменное обращению к российскому лидеру (Онегина, Прокопьев, Рыклина).
Декларируемая международным сообществом борьба идей, будто бы сглаживающая жесткость столкновения цивилизаций, свидетельствует о дефиците стратегической ориентации. В этой ситуации социология международных отношений становится областью, где можно эмпирически проверить когерентность классических игроков и "новых партнеров" или создать условия, при которых она становится возможной. Вместе с этим меняется и понимание предмета социологии международных отношений, занимавшей промежуточную позицию между теорией и историей международных отношений, что дало право некоторым исследователям рассматривать ее как преимущественно теоретическую дисциплину (Цыганков А., Цыганков П.).
В современной ситуации основные подходы СМО все больше определяются рассмотрением современного мира как единого пространства, структурированного многообразными и все более сплетающимися сетями социальных взаимодействий. Или осмысляются как процесс постепенного формирования глобального гражданского общества со своими особенностями и структурами транснационального взаимодействия. Такой контекст заставляет исследователя включать в анализ культурный блок переменных: специфику связи между культурой и организацией, проблему идентификации по ценностным критериям, традиции общения, контрасты которых приглаживают схемы экономической деятельности. Человеческое измерение таких структур, как транснациональные объединения, может привести к интересным выводам, поскольку ими "управляют граждане государств, в которых они были созданы" (Най-мл., Кохэн). Человеческий фактор подталкивает к более четкому представлению процесса трансграничного (транснационального) взаимодействия, актуализирует один из тезисов российских неокантианцев, но и предостерегает от чисто культуралистского толкования международных процессов, создающего условия этнополитического конфликта и предпосылок к использованию силы.
Но наибольший общественный резонанс вызывает событие, чреватое масштабными последствиями, – война. Две тысячи лет назад Сенека писал: "Людей интересует исход войны, а не ее причина". Однако для исследователя понять причину войны – означает понять и объяснить парадоксальную природу мира и человека, который, провозглашая сотрудничество, разрабатывает стратегии разрушения. В то же время аналитики все чаще концентрируются на категории "случайность", расширяя ее через понятие "случайная война", что лишь усиливает ценность анализа объектов социологии международных отношений.
Война – самое затратное и тщательно планируемое мероприятие, следовательно, ее цели должны превосходить материальные, культурные и структурные потери, которые неизбежны прежде всего для подготовившейся стороны. История показывает, что событие войны всегда было центральным для государства, требуя от него напряжения всех своих возможностей и использования всех своих ресурсов. Поэтому стратегическая оценка ресурсной базы всегда является важным направлением социологии международных отношений. Однако и на этом направлении начинают происходить изменения. Известный российский литератор Ф. Лукьянов считает, что крупнейшие международные акторы начали боевые действия в Ливии, "не столько исходя из политических или экономических расчетов, сколько реагируя на медийный запрос".
В рамках концепции устойчивого развития проблема ресурсов приобрела ключевое значение в стратегии выживания. В такой перспективе системный подход к стабильности и безопасности становится недееспособным, и приращение нового знания может достигаться в анализе события, его времени, пространственных взаимодействий или структуры пространств, которые контролируют те или иные политические режимы, и их правящего слоя. В этом отношении показательна пиар-кампания канадского правительства для внедрения в сознание мировой общественности идеи о том, что Арктика является канадской собственностью. Целый ряд "полярных" мероприятий в Европе, связанных с презентацией территории Нунавут (Наша земля), 85% населения которой составляют инуиты – коренные жители Арктики, призван доказать правомочность претензий Канады. Для продвижения арктических приоритетов канадской внешней политики привлечены все артефакты инуитской культуры[3]. Утверждая себя в статусе "арктической нации и арктической державы", Канада использует разнообразные методы, включая сетевые технологии и кооперацию с партнерами, причастными к Арктическому региону (Норвегия, Великобритания, США, Швеция и др.). В декабре 2013 г. канадское правительство подало заявку в ООН па расширение границ арктического шельфа страны вплоть до географического Северного полюса Земли.
В соответствии с Конвенцией по морскому праву Организации Объединенных Наций, которую ратифицировали семь арктических стран, они получили право дополнить 13,6-мильную зону своих территориальных вод и 200-мильную исключительную экономическую зону участками морского дна. Однако реализовать его смогут, только если докажут, что эти территории являются продолжением их континентального шельфа. Соответствующие доказательства следует представить в специальный орган ООН, который называется "Комиссия по границам континентального шельфа". В 2009 г. она одобрила подобную заявку Норвегии, в 2014 г. – России.
В настоящее время Комиссия рассматривает заявки на дополнительные квадратные километры двух арктических государств – Дании и Канады.
Борьбу за Арктический регион Канада ведет с 1973 г. по трем направлениям: территориальный спор с Данией вокруг острова Ханс; определение статуса Северо-Западного прохода (морская арктическая граница между США и Канадой); разграничение акваторий США и Канады в море Бофорта. Количество международных акторов, претендующих на "присутствие" в регионе растет: Россия,
Канада, Норвегия, Дания, Великобритания, Исландия, Бельгия, Ирландия, Швеция, Финляндия, Нидерланды, Латвия, Литва, Эстония, Польша, Германия, США, Италия, Индия, Япония, Корея, ЕС и др. Поэтому измерение способности актора к разворачиванию информационных сетей в международной среде дает более точную характеристику состояния международных отношений, чем анализ поведенческой специфики населения отдельных государств. В то же время "обычные" опросы населения, связанные с международной тематикой, помогают политикам определить программу своих действий.
Исследование общественного мнения но вопросу демократизации Ближнего Востока (Гусейнов, Денисов, Савкин, Демиденко), проведенное Чикагским советом по международным отношениям в 2004 г., продемонстрировало различие взглядов между населением США и администрацией, лидеров бизнеса, ученых, формирующих политику должностных лиц американского Конгресса. Более двух третей рядовых американцев высказались против расходования миллиардов долларов на проекты по Ближнему Востоку, но такая же доля американской политической элиты выступила в их поддержку. 78% опрошенных рядовых жителей США назвали защиту рабочих мест более важной целью, тогда как в элитной группе опрошенных она была значимой только для 41% .
Опрос, проведенный по заказу голландского университета Тилбургаи о представлениях почти 40 тыс. человек из 33 европейских стран о различных ценностях – от религии и Церкви, семьи и работы до демократии и толерантности, – результировался неожиданным выводом: из всех опрошенных лишь 2000 ощущают себя европейцами.
Опросный метод находит применение и в определении международной повестки "глобальных проблем". Так, один из соцопросов 2009 г. американского исследовательского центра Pew Research Center for the People & the Press показал, что процент американцев, беспокоящихся о возможности изменения климата на Земле, снизился с 71% в 2008 г. до 57% в 2009 г. По данным опроса компании GlobeScan, среди народов Европы меньше других придают значение изменению климата на Земле жители России. Согласно результатам исследования, лишь 46% россиян серьезно относятся к климатическим проблемам. В Великобритании этот показатель равен 59%, в Германии – 61, во Франции – 65, в Италии – 68, в Испании – 77%. Средний показатель по 23 странам составляет 64%. Самую большую тревогу за климатические изменения испытывают бразильцы (86%)[4].
Операционализация социолингвистического аспекта международных отношений в формате СНГ позволила специалистам "Евразийского монитора" построить "региональный профиль" Содружества на основе отношения к русскому языку[5] (рис. 19.1).
Рис. 19.1. Конфигурация новых независимых государств постсоветского пространства по особенностям положения русского языка в стране
Исследование взаимосвязей общественных представлений в разных странах о Европе и мире с географическим рисунком места каждого государства в глобальном пространстве торгово-экономических и политических потоков выявило, что российские студенты и их ровесники из других стран имеют смутные представления о разнообразии мира. Наиболее продвинутые оперируют информацией о немногим более 50 странах, могут назвать главные мировые державы, популярные туристические страны и арены крупных международных конфликтов (Колосов, Зотова). А это всего лишь пятая часть объема международной статистики, транслирующей сведения о 230 странах и территориях и четверть государств – участников ООН.
Таким образом, аналитический фокус, перемещаясь но "этажам системы" и "ячейкам сети" международных отношений, помогает провести разграничительную линию между теорией международных отношений и социологией международных отношений.