"Внешние ресурсы" этнополитической мобилизации: попытка классификации
Важнейшим компонентом в структуре этнополитической мобилизации являются внешние ресурсы мобилизации, т.е. существование или возникновение внешних социально-экономических и политических условий, благоприятных для запуска этнополитической мобилизации и достижения ее целей.
Так, С. Олзак и Дж. Нейджл выделяют четыре момента влияния социально-экономических изменений в обществе на процессы этнополитической мобилизации:
• урбанизация социума, которая обостряет конкуренцию между представителями различных этнических групп, переселяющихся в города из районов прежнего компактного проживания;
• индустриализация, которая также может обострить этническую конкуренцию за рабочие места;
• экономическое развитие периферийных районов или открытие новых ресурсов экономического роста па периферии, запятой компактными этническими популяциями, что, как правило, создает потенциал для возникновения этнических политических партий и движений. При этом можно выделить два основных аспекта влияния экономики на этнические отношения. Это статусная неудовлетворенность этнических групп, побуждающая их к действию и наличие ресурсов, необходимых для таких действий. Основываясь па подобных предположениях, С. Корнелл в работе "Автономия и конфликт" приходит к выводу, что влияние экономического развития на межэтнические отношения противоречиво. С одной стороны, слабо развитая экономика региона приводит к недовольству этнических групп своим положением, но, с другой стороны, она не дает достаточной материальной базы для продолжительного участия этих групп в конфликте;
• наконец, мобилизация имеет место в условиях национально- государственного строительства: радикальное изменение политического статуса этнической группы воздействует на этническое сознание и делает очень вероятным массовое этнополитическое движение.
По мнению С. Хантингтона, в целом социальная мобилизация в сочетании с экономическим развитием, как правило, ведет к росту социальной неудовлетворенности и, как следствие, политической нестабильности и межэтническим конфликтам [1].
Российский исследователь 3. Сикевич дополняет этот перечень так называемыми составляющими этнического риска, который определяет как "...вероятность негативного влияния этнического фактора на устойчивость социальной системы" [2]. По ее мнению, к факторам этнического риска можно отнести:
• этнический состав территории, соотношение доли титульного населения государства или этнического большинства региона и доли национальных меньшинств;
• наличие этнотерриториальных претензий, в особенности в случае их использования в качестве инструмента государственной политики;
• законодательное нарушение прав человека по этническому признаку или косвенным показателям принадлежности к национальным меньшинствам (знание государственного языка, ценз оседлости и др.);
• стремление национального меньшинства, проживающего анклавно, к национально-государственному самоопределению, особенно если этот анклав непосредственно соседствует с территорией основного проживания этноса;
• этнокультурные и конфессиональные различия соседствующих этнических общностей;
• курс на построение национального государства в условиях полиэтнического общества. Поскольку "сама логика формирования и консолидации границ национального государства предполагает реализацию определенных действий но консолидации не только территориальных, но и других границ сообщества (социокультурных, политических и экономических) и определенную степень унификации и стандартизации отношений внутри государства" [3], — поясняет суть этого фактора риска Е. Ю. Мелешкина.
Этот перечень можно и, как представляется, нужно дополнить и другими составляющими этнического риска.
Степень легитимности, эффективности и стабильности государственной власти, сплоченность и организованность центральной правящей политической элиты.
Институционалисты обращают особое внимание на характер и состояние общественных и особенно государственных институтов. В ситуации ослабления институциональной системы государства для этнополитической мобилизации появляются благоприятные предпосылки. Таким образом, одним из наиболее важных факторов является политическая ситуация в стране. В связи с этим можно отметить следующие условия, при которых воздействие этнических групп па институты усиливается: 1) ослабление существующих политических институтов; 2) политическая дискриминация этнической группы; 3) смена политического режима. В то же время существование сегодня целого ряда "непризнанных государств" — свидетельство малой эффективности не только государственных, но и региональных международных институтов в процессе урегулирования этнополитических конфликтов.
Значимым является и внешнее влияние. Надежда па поддержку извне или, наоборот, опасение осуждения, скажем, мировым сообществом, несомненно, воздействуют на поведение лидеров националистических движений. Особенно взрывоопасна ситуация, когда доминирующая этническая группа данного государства представлена меньшинствами в соседних государствах. Яркий пример — русские, или шире, русскоязычные на постсоветском пространстве. Здесь они изображаются в качестве оккупантов, "троянского коня", служащего интересам державы с имперскими претензиями, па этом основании их лишают некоторых основных прав и подвергают дискриминации в политической и социально-экономической сферах. В свою очередь катастрофическое снижение социального и политического статуса русскоязычных создает благоприятные потенциальные предпосылки для их этнополитической консолидации.
Территориальное или геополитическое положение. "Если республика или самоопределяющаяся этническая общность не имеет внешних границ, ей трудно ставить своей целью сецессию, радикальный сепаратизм. Все ставшие самостоятельными бывшие союзные республики СССР, так же как и Абхазия, Южная Осетия, Карабах, Чечня, имели внешние границы. Отсутствие таких границ ставит ограничение на сепаратизм и стимулирует поиск мирных решений (Татарстан, Башкортостан)" [4].
К факторам этнополитического риска можно отнести и такой, как изменение (возрастание) геополитической значимости потенциально конфликтного региона. "Геополитический фактор стал широко использоваться конфликтующими сторонами как инструмент в достижении своих целей в конфликтах и расширении базы конфликтов. Если еще несколько десятилетий назад этнические меньшинства могли рассчитывать не более чем на поддержку своих соплеменников в соседних государствах, то в современном мире это прежде всего обращение к тем международным силам, которые могли бы быть заинтересованы в установлении своего геополитического влияния в регионе конфликта. Особенно отчетливо это проявляется в конфликтах, в основе которых лежит требование сецессии: ведь сецессия, если таковая состоится, сразу же создает новых субъектов международного права и меняет международную ситуацию, по крайней мере, на региональном уровне. Международная поддержка становится одним из важнейших ресурсов в этнических конфликтах, а в конфликтах, основанных на сепаратизме, наиболее важным из них". Симптоматично, в частности, что "...в западных (англо-американских) исследованиях Закавказье все чаще идентифицируется как Ближний Восток (Middle East), точнее, как “новый” или “Большой” Ближний Восток, что радикально меняет геополитическую конструкцию региона. Ускорился процесс вытеснения России с .этого геополитического пространства, что неизбежно окажет влияние на ситуацию и на Северном Кавказе" [5]. Поэтому уже в 1990-е гг. можно было прогнозировать не только обострение, но и интернационализацию всех имеющихся в регионе затяжных этнополитических конфликтов.
В тех случаях, когда социально-экономическое расслоение (классовое, статусное) в обществе приобретает форму этнического расслоения, также резко повышается конфликтный потенциал, поскольку "социально-экономическая власть и господство накладываются на этнополитическую власть, дополняясь элементом этнократии" [6]. Поэтому важен и объем ресурсов группы, заявляющей о своих политических притязаниях, причем как материальных, обеспечивающих ее самодостаточность, так и интеллектуальных. Интеллектуальный ресурс, но мнению ряда исследователей, обеспечивает более цивилизованный характер взаимоотношений противоборствующих сторон, учет взаимных интересов, возможность компромисса. Целому ряду вооруженных этнополитических конфликтов предшествовали споры ученых-обществоведов. Так, грузино-абхазскому конфликту начала 1990-х гг. — о том, на каком языке были сделаны каменные надписи на местных памятниках древности. В этих спорах живейшее участие принимали Владислав Ардзинба (историк по образованию) и Звиад Гамсахурдиа (филолог). Такого же рода "споры историков" предшествовали конфликту и в Нагорном Карабахе, и в Косово и др. Применительно к такой деятельности интеллектуалов можно вести речь об идеологическом производстве конфликтов [7].
"Перепроизводство" образованных людей, особенно гуманитариев, и возникновение препятствий для продвижения карьеры также стимулируют рост недовольства. Зачастую именно национализм становится потенциальным средством выражения фрустрации и интеллектуальной невостребованно, проявлением бунта таких "маргиналов" [8]. Г. Арриги отмечает, что на постсоветском пространстве "неудавшиеся транзиции", становящиеся поводом для "фрустрации интеллектуалов", зачастую ведут их в лагерь традиционалистов. Сегодня исследователи событий "арабской весны" также считают, что огромные массы молодежи, сосредоточенной в крупнейших городах и столицах арабских стран, причем молодежи, в значительной мере обездоленной, лишенной работы и средств к достойному существованию, но в то же время достаточно образованной, стали тем "взрывным материалом", который спровоцировал массовые протестные выступления [9].
Массовая миграция из регионов с серьезными расовыми и культурными отличиями. Сегодня именно массовая иммиграция из мусульманских стран резко повышает конфликтный потенциал в государствах Европейского союза, как, впрочем, и в России.
Наконец, вероятность этнополитической мобилизации возрастает в условиях острого социального кризиса. Дж. Фридман писал: "Кризис большого сообщества предполагает ослабление власти и самосознания доминирующих (этнических) групп и, соответственно, потенциальное усиление ранее подавленных культурных идентичностей. Реакция в таких случаях проявляется в культурно-освободительных движениях, в попытках восстановить предыдущие формы существования". Следует также добавить, что взаимосвязи между факторами нередко приобретают характер "петли причинности": экономический кризис приводит к этническому конфликту, который, в свою очередь, усугубляет негативные явления в экономике и т.д.
Наверняка и этот перечень не является исчерпывающим, и его можно дополнить. Однако даже наличие только части из этих факторов делает этнополитическую мобилизацию и эскалацию конфликтов практически неизбежной.
Как видно из вышеперечисленных "внешних ресурсов", почти все они возникают как результат попыток модернизации и кризиса развития социума (что сегодня усугубляются процессами экономической и культурной глобализации). Существует устойчивая корреляция между подъемом национализма и переходным состоянием общества. Неслучайно Э. Хобсбаум утверждал, что "...националистические движения обычно укореняются, прежде всего в тех регионах (и, возможно, стратах), где модернизация уже достаточно проявила себя, чтобы породить проблемы, но недостаточно продвинулась, чтобы предложить их решения". Национализм берется компенсировать издержки "процесса освобождения", порожденного модернизацией.
Во-первых, процессы модернизации, этнополитической мобилизации и "нациегенеза", как правило, конгениальны. "Сам модерн был одним из ключевых проектов, предпринятых во имя нации", — отмечает К. Калхун.
Во-вторых, конечной, но не всегда достижимой целью этнополитической мобилизации является нация-государство.
В-третьих, для этнических общностей, претендующих на осуществление этой цели, характерен тип "наступательной мобилизации", для имперских народов — тип "охранительной мобилизации".
В-четвертых, политическая практика показывает, что сочетание социальных и национальных требований оказывалось в целом гораздо более эффективным средством политической мобилизации масс, нежели чисто националистические лозунги. "Влияние последних (в Европе. — В. А.) ограничивалось недовольными слоями мелкой буржуазии, для которых националистические идеи были или казались — заменой социально-политической программы" [10].
В-пятых, даже в случае массовой этнической мобилизации выступление "всего парода" против чего-то или за что-то есть лишь один из самых распространенных политических мифов. Зачастую имеет место либо принуждение со стороны политической элиты или государства к всеобщему выступлению, либо поспешное к нему присоединение на этапе близкой победы, сулящей уже не гибель, а определенные дивиденды (вновь вспомним "эффект безбилетника" ).
В-шестых, различные варианты этнополитической мобилизации и конфликтов с различной степенью "продвинутое" этих процессов (что определяется различиями в "структуре политических возможностей" конкретных национализмов) можно наблюдать и сегодня в новых независимых государствах, возникших па территории бывшего СССР. Как отмечает В. А. Тишков, "все страны (постсоветского пространства. — В. А.) продолжают строить национальное государство от имени титульных этнических общностей и держать остальное население в статусе не членов нации или даже не граждан этих государств. Эта политика этнического исключения, даже если она официально в некоторых странах называется “политикой интеграции”, а фактически ассимиляции или непризнания особого группоного статуса), стала основным внутренним вызовом существующих новых фажданско-политических сообществ. Она препятствует разрешению ранее случившихся насильственных конфликтов, хотя у таких конфликтов накопилась своя логика трудных противоречий и антогониз- мов, поскольку эго связано с гибелью людей, разрушениями и изгнанием населения с мест своего проживания.
Ни одно из новых государств за пределами России не смогло пока одержать верх над силами радикального этнического национализма, противопоставив ему формулы общественного устройства, которые обеспечивали бы гражданское равенство независимо от этнической принадлежности, а культурно отличительным общностям давали бы гарантии сохранения их культуры и справедливого участия во всех сферах общественной жизни. Ни одно из государств не пересмотрело в спешке принятые в начале 1990-х гг. основные законы и другие положения в сторону признания хотя бы официального двуязычия, и русский язык остается “наказанным языком”, хотя на нем продолжают говорить дома и па работе не только большинство политических лидеров новых стран, но и огромные массы населения" [11].
Наконец, в-седьмых, самой российской политической нации предстоит еще длительный процесс консолидации, который, с одной стороны, тормозит как имперская риторика "русских патриотов", так и имеющая официальный статус доктрина "многонационального народа России", а с другой — сохраняющаяся опасность распада политического, правового и экономического пространства страны по этническому признаку, под воздействием "наступательной этнополитической мобилизации", практиковавшейся еще совсем недавно этнополитическими элитами в российских "национальных регионах". "Основной внутренний вызов Российскому государству, — по мнению В. А. Тишкова, — заключается в вялом утверждении нового образа страны среди населения, в отсутствии в необходимой степени общеразделяемой гражданской идентичности россиян, чувства гражданской ответственности и патриотизма. В стране па уровне политиков, этнических активистов и экспертов до сих пор отвергается существование много- этничной гражданской нации несмотря на высокий уровень социально-культурной гомогенности населения страны..." [12].
Поэтому прочность консолидации, которую обеспечил В. В. Путин в годы своего президентства и премьерства, не должна вводить в заблуждение; фундаментальные проблемы страны, в том числе в сфере межэтнических отношений решаются крайне неудовлетворительно. Причины регионального сепаратизма не устранены, проблема просто загнана "внутрь" и при ухудшении социально-экономической ситуации в стране опять станет чрезвычайно актуальной. Следует также помнить, что игра на патриотических чувствах масс очень опасна, а "этнический фактор, став однажды влиятельным политическим фактором, отличается большой стабильностью и воспроизводимостью, поскольку закрепляется во властно-политических позициях, запечатлевается в исторической памяти народа, передается из поколения в поколение. Деиолитизация этноса и межэтнических отношений происходит очень медленно, даже если ее пытаются ускорить" [13]. Неслучайно многие этнополитические конфликты приобретают затяжной характер.
Однако несмотря ни на что процессы этнополитической мобилизации обратимы, т.е. наряду с мобилизацией возможна и демобилизация. В этом случае исключительную роль играют: фактор времени — доминировать в массовых ориентациях и представлениях людей этнополитические установки могут лишь кратковременно, как правило, в период обострения межгрупповых отношений; и субъективный фактор — эффективность осуществляемой этнополитики, т.е. "последовательного государственного регулирования отношений между этническими общностями на общенациональном и региональном уровнях" [14], что предполагает готовность политических элит (центральных и региональных) к диалогу, к компромиссу, маргинализацию этнических предпринимателей, своевременность принятых политических решений по разрешению возникшего кризиса, их реальное и полное осуществление и т.д.
Резонно высказываются В. А. Тишков и Ю. II. Шабаев: "Генеральной линией этнополитики должно быть укрепление внутреннего единства государства за счет постепенного усиления общегражданских интересов и гражданского единства и перенесения этнических/культурных интересов из сферы политической в сферу индивидуального культурного выбора" [15].
Обычно исследователи предлагают пять основных позитивных способов урегулирования этнополитических проблем:
• копсоциация, т.е. инкорпорация этнических групп и прежде всего их элит в политическую и административную структуры государства;
• синкретизм — культурное представительство этнического разнообразия (предоставление права на "национально-культурную автономию", осуществление политики мультикультурализма) при фактической деполитизации этничности;
• федерализация — децентрализация и разделение власти по вертикали, предполагающие передачу части властных полномочий региональным (т.е. территориальным), а фактически этническим общностям;
• переход от определения гражданства "по крови" к определению его "по почве", что предполагает получение гражданства любым человеком, родившимся на территории данного национального государства;
• символическая политика — поиск общих исторических символов, общих героев, общих лояльностей, изъятие из публичной речи понятий, приобретших в языке устойчивые негативные коннотации ("лица кавказской национальности", "черные" и др.) и замена их нейтрально окрашенными [16].
В то же время, как свидетельствует политическая практика, для разрешения этнических конфликтов возможно применение и негативных сценариев:
1 сецессионизм — изменение границ государства, ведущее к разделению конфликтующих этнических групп. Например, создание двух и более новых государств на месте одного прежнего или уступка определенной территории, населенной меньшинством, сопредельному государству, население которого родственно этому меньшинству. Как отмечают исследователи, несмотря па значительный вклад сецессиопизма в изменение политической карты мира, этот феномен исследован довольно слабо, единого его определения также не существует. Чаще всего сецессионизм трактуется как политическое движение, направленное на выход части территории суверенного государства из сто состава (сецессию) с целью образования нового независимого государства либо присоединения к уже существующему. Поэтому сецессионизм может осуществляться в двух основных формах — сепаратистской, если деятельность оппозиционной этнической группировки связана с достижением полной политической независимости (движения в Стране Басков, Каталонии, Квебеке, Курдистане, Фландрии и др.), и ирредентистской, когда сецессионисты добиваются вхождения в состав уже существующего государства (Северная Ирландия, Южная Осетия, Абхазия). Однако сводить сецессио- низм к механической совокупности сепаратизма и ирредентизма было бы неверным, поскольку одним из возможных результатов сецессионистской деятельности (промежуточным, с точки зрения сецессионистов) может стать непризнанное государство;
• этническая демократия — сохранение принципа доминирования одной титульной этнической группы с обоснованием этого подхода с позиций формальной демократии, что, как правило, сопровождается политикой ассимиляции или сегрегации в отношении этнических меньшинств (Израиль, Латвия, Эстония);
• наконец, различного рода практики избавления от проблемного меньшинства без изменения границ государства — "этнические чистки", геноцид, депортации.
Развенчивая миф об инструментальной разрешимости этнополитических конфликтов, Р. Брубейкер вместе с тем полагает, что урегулирование конфликтов такого рода происходит эволюционно и, как правило, независимо от конкретных политических манипуляций. Конфликт теряет актуальность и уходит на периферию жизни социума. Кроме того, конфликт может быть как "национализирован", так и "денационализирован" — в смысле угасания его националистической составляющей [17].
Однако общепризнано, что, для того чтобы добиться успеха в урегулировании этнополитических конфликтов, "этничность должна быть максимально деполитизирована, подчинена приоритету прав человека и свободы личности. Национализм не должен переходить в этнонационализм, а базироваться на общегражданской солидарности и патриотизме. В системе политических отношений этнический фактор не должен играть большой роли и в идеале вообще может быть исключен из политической сферы как самостоятельный и самоценный... при обязательном возрастании его роли в культуре" [18]. Кроме того следует помнить, что недопущение открытых этнополитических конфликтов, превентивные меры но их урегулированию, гораздо более эффективная стратегия, чем попытки, чаще всего безуспешные, формирования конструктивного взаимодействия сторон в рамках уже открытой, манифестной фазы этнополитического конфликта. Однако для большинства мультиэтничных стран мира практическая реализация этих принципов и задач дело более или менее отдаленного будущего.
Несомненно, консолидированные демократии имеют относительно больший успех в предотвращении и урегулировании этнополитических конфликтов. Как отмечал Л. Козер, не конфликт как таковой угрожает равновесию системы, а та жесткость, с которой подавляются различного рода напряженности, которые, постепенно аккумулируясь, могут привести к острому конфликту, затрагивающему основы общественного согласия. Поэтому конфликты, протекающие в гибких и плюралистических демократических системах, как правило, способствуют не дезинтеграции, а интеграции, снижают социальную напряженность, приковывают внимание элиты к назревшим проблемам. Для решения возникающих проблем в условиях демократии возникает множество организаций и союзов, преследующих различные, часто перекрещивающиеся цели, что предотвращает объединение сил но какой-либо одной линии раскола [19]. Однако даже демократии не имеют иммунитета против этнического насилия и политика идентичности не всегда легко нивелируется и в плюралистических демократических обществах. Классическое нация-государство, основанное на национальном самоопределении доминирующей группы, выдвигает демократические требования, по зачастую проводит эксклюзивную политику, формируя корпус своих членов. В итоге нация- государство нс смогло успешно соединить потребность в политическом единстве и реальную этнокультурную разнородность. Политике этих государств, в том числе консолидированных демократий, свойственно создавать преференции для членов нации, заставляя меньшинства искать особые средства защиты своей идентичности и интересов. Поэтому, как считают некоторые западные исследователи — приверженцы мультикультурализма, чтобы снизить вероятность этнополитического конфликта, либеральным демократиям наряду с обеспечением равных прав граждан (что является необходимым, но недостаточным условием подлинной демократии) необходимо признавать и права групп на различие. Тем не менее, как выяснилось сегодня, политика мультикульту- рализма не способна предотвратить "коррозию" западных наций- государств и дать адекватный ответ на вызовы транснациональной иммиграции. Однако процесс социальной интеграции, результатом которого и является нация-государство, фактически продолжается на протяжении всей его истории, иными словами оно постоянно находится в процессе "формирования", постоянно возникают и, с большим или меньшим успехом, разрешаются кризисы идентичности, а этнонационализм и этносепаратизм является вызовом практически для всех государств со сложным составом населения. Поэтому, как утверждал один мудрый автор, "пока человечество будет делиться на суверенные организмы, люди будут нуждаться в династическом, религиозном или национальном принципе, и, каков бы пи был этот принцип, он в состоянии провоцировать конфликты или вызывать порицание мудрецов. Все что объединяет индивидов, также противопоставляет труппы друг другу" [20].