Владимир Маканин. "Где сходилось небо с холмами" (1984)

Думается, что повесть "Где сходилось небо с холмами" обозначила принципиально новое качество прозы Маканина, от которого он уже не отходил. Это и обращение к новому типу героя (творческая личность, склонная к мучительным нравственным поискам, к самонаказанию, к страданию, – композитор Георгий Башилов), и к новой жанровой форме, связанной с рефлексией-воспоминанием, предмет которой рационально не может быть объяснен. Перед нами человек, несущий в себе мучительный комплекс вины перед родовым целым выделившейся из рода творческой личности. Рационально эта вина практически необъяснима, но именно она составляет главный предмет изображения и исследования в повести.

С самого начала Маканин создает образ некого мифологического правремени. Оно практически лишено каких-либо временных примет, по которым можно было бы определить, когда происходит действие, – лишь позже становится ясно, что детство Башилова пришлось, вероятно, на 1950-е гг. В сознании творчески состоятельного, успешного, популярного, совершенно свободного и в своих музыкальных предпочтениях, и экономически композитора живет некая вина перед поселком, воспитавшим его и давшим ему исходный творческий импульс.

Жизнь Аварийного поселка по природе своей страшна и иррациональна. Это некий коллектив, родовое целое, связанное и рождением, и судьбой, и замкнутым пространством: в поселке пришлые люди не приживаются. Его жители – рабочие нефтеперерабатывающего завода, обеспечивающие крекинг-процесс, и пожарные, аварийщики, призванные тушить неизбежные и даже запланированные, допускаемые производственным процессом пожары. По люди поселка, живущие общей семейной жизнью в фабричных домах, образующих общий двор, давно забыли, в чьи обязанности входит поддержание крекинг-процесса, а в чьи – тушение пожара; они делают все и всегда вместе. Ни один пожар не обходится без жертв – огонь всегда уносит жизни одного или нескольких человек, поэтому аварийщики редко доживают до старости, а на место сгоревших встают их повзрослевшие дети.

Человек, живущий в ситуации обреченности, в данном случае – обреченности огню, нуждается в какой-то компенсации. Эта компенсация даруется родовым целым поселка: в день похорон, когда, бывает, и гроб-то открыть нельзя, так пострадал в огне аварийщик, весь поселок собирается за большими общими столами, стоящими в виде буквы "П", на поминки, которые открываются и завершаются хоровым пением. Нигде в округе нет таких прекрасных песен, как у аварийщиков, никто так не поет, никто не может перенять их песен. Хор, песни, музыка и становятся той компенсацией обреченным на огонь людям, которая позволят им преодолеть трагизм этой обреченности. В сущности, невероятная красота хорового пения, музыка, созданная поселком, оплачена жизнями сгоревших в огне людей.

Развитие сюжета начинается в тот момент, когда маленький Гриша Башилов после очередного пожара остается сиротой. По малолетству он еще не в состоянии осознать утрату: гробы с телами матери и отца закрыты, да и в поселке не бывает сирот – дети, оставшиеся без родителей, воспитываются всем миром, всем поселком и почти не ощущают своего сиротства. Однако поняв, что отца с матерью больше нет, Григорий на поминках начинает петь, и голос его столь красив, что случается небывалое: замолкает хор, побежденный красотой одного голоса. Этот момент наполнен глубоким мифологическим смыслом, он знаменует собой начало конца родового целого, выделение рапсода-сказителя из хора, индивидуальности – из коллективной общности. С разрушением родового и хорового целого связано и разрушение мифологического правремени. Когда мальчик вырастает, поселок, понимая его исключительные музыкальные способности, собирает деньги на поездку в Москву для поступления в консерваторию, и конкретные приметы жизни 1950–1960-х годов начинают проступать все отчетливее. Здесь и экзамены в консерваторию, и бесплатное обучение, которое оказалось полным сюрпризом для аварийщиков, и бочки с холодным пивом, которые стоят на московских улицах в жаркие летние дни. Это пиво так потрясло аварийщика, сопровождавшего Гришу в Москву, что его неумеренное употребление посадило голос и заставило перейти на шепот. Голос так и не вернулся к этому члену хора – то была одна из первых жертв, которые принес род на алтарь восхождения выделившейся личности.

Музыкальный успех композитору приносят песни поселка, которые он невольно и неосознанно для самого себя обращает в шлягеры. Чем больший успех приходит к Башилову, тем меньше несен в поселке. В конце концов наступает полная немота, хоровое пение заменяют магнитофонные динамики, доносящие растиражированные Башиловым мелодии, созданные родовым целым поселка в мифологическое правремя.

С этой повести, которая, возможно, является в художественном отношении самым совершенным произведением Маканина, начинается принципиально новая эстетика, характеризующая не только его творчество, но и значимую тенденцию литературного процесса, определяющую новые трактовки частного и исторического времени. Эти две временны́е категории дополняются временем мифологическим, которое становится наиболее значимым, обретает черты всегдашнего, всеобщего, универсального времени. Исторические коллизии или события частной жизни человека трактуются как частные, сегодняшние проявления всеобщего, универсального времени, что, однако, не делает их менее значимыми. Скорее, напротив, укорененные в мифологическом вечном, всегдашнем времени, они обретают дополнительную бытийную экзистенциальную значимость и весомость, получают санкцию частного проявления вечного.

Повесть "Где сходилось небо с холмами" обозначила переход Маканина к экзистенциальному восприятию мира. Трилогия 1987 г. (повести "Один и одна", "Утрата", "Отставший") обращается к той либо иной экзистенциальной ситуации или теме (одиночество, отставание, утрата) и "просвечивает" сквозь нее те или иные частные и конкретно-исторические сюжеты: мужское и женское одиночество, воплотившееся в судьбах постаревших и отодвинувшихся па периферию жизни шестидесятников; утрата и отставание – от времени, от уходящего поезда, от машины, от своего отряда. От этой художественной идеологии Маканин не отошел и в своих произведениях 1990-х гг. – в повести "Сюжет усреднения" (1992) и романе "Андеграунд, или Герой нашего времени" (1998).

* * *

Поворот в сторону мифологической и экзистенциальной проблематики, совершенный В. С. Маканиным в середине 1980-х гг., не был лишь фактом его личной эволюции. В этом же направлении двигались и его товарищи по поколению, в том числе и Анатолий Андреевич Ким (р. 1939), автор романа "Белка". Однако миф, создаваемый Кимом в этом романе, имел принципиально иную природу, нежели экзистенциальный миф Маканина, обращенный к неким архетипическим, вневременным ситуациям, просвечивающим советскую и русскую историю и день нынешний. Анатолий Ким, писатель, по рождению и воспитанию находящийся на стыке двух культур, русской и корейской, воплотил в своем творчестве уникальную возможность совмещения реалистического и модернистского опыта развития русской, а через нее и европейской литературы, с одной стороны, и национальной восточной мифологии и художественного сознания, имеющего совершенно иные национальные корни, – с другой. Его опыт оказался типологически близок художественным достижениям латиноамериканских писателей, представляющих в мировой литературе магический реализм, органично смещающий несовместимые ранее вещи: индийскую и латиноамериканскую мифологию и модернистскую эстетику Джойса и Кафки.

Эволюция, проделанная "поколением сорокалетних" от забвения исторического времени, погруженности в быт, лишенный выхода на более широкие сферы бытия, к созданию экзистенциального мифа В. С. Маканина и к произведениям А. А. Кима, воплотившим синтез архаичных мифологических представлений с художественными принципами современного модернизма, проложила для современной прозы путь к мифу, открыла широкое поле условной образности. О плодотворности этого пути говорят и последовавшие за "Белкой" произведения Кима – роман "Отец-Лес" (1989) и повесть "Поселок кентавров" (1992).

Однако по этим путям шла и та литература, которая в 1970–1980-е гг. еще не имела широких выходов к читателю метрополии. Это была потаенная литература и литература третьей волны русской эмиграции. В конце 1960-х – 1970-е гг. появляются произведения Андрея Битова, Венедикта Ерофеева, проложившие путь русскому постмодернизму. Они создаются в метрополии, но не публикуются по очевидным цензурным и политическим соображениям. С трудом находит путь к читателю и зрителю Людмила Петрушевская. В эмиграции появляются романы Саши Соколова "Школа для дураков", "Между собакой и волком", "Палисандрия", сюрреалистические рассказы и повести Юрия Мамлеева. Таким образом, именно в 1970–1980-е гг. русский модернизм и постмодернизм вновь, как и в первой половине XX в., оказывается вполне реальной альтернативой реалистическим формам познания жизни, хотя магистральный путь литературного развития продолжает оставаться реалистическим до середины 1990-х гг.