Владение... по относительному праву
Как же так? — спросит читатель. Только что мы доказывали, что присутствие в субъективном праве правомочия владения — индикатор его вещной, а значит — абсолютной природы. Как можно после этого обсуждать вопрос о правомочии владения в составе относительного права? Мы тоже полагаем, что это невозможно, ибо сделав так, мы впадем не только в логическое[1], но и в чисто содержательное внутреннее противоречие[2]. Проблема не в нас, а в других ученых, которые ...никакой проблемы в этом не видят! Они не то чтобы пытаются доказывать, что правомочие владения может входить в состав не только вещных, но и иных субъективных прав -не являющихся вещными — нет! Они просто указывают на это обстоятельство, просто говорят о нем, подобно тому, как констатировали бы всякий иной, доступный простому наблюдению, факт: вот, дескать, бывают и относительные права с правомочиями владения! "Бывают" — и все тут.
Выше мы уже дважды обращались к тому месту Учебника (т. 2, с. 5), где говорится о возможности вхождения правомочия владения в состав обязательственного права. И это не мимоходом брошенное суждение, а сознательно занятая и целенаправленно отстаиваемая научная позиция. Так, в п. 4 § 1 гл. 18 Учебника, посвященном видам вещных прав, Е. А. Суханов рассматривает вопрос о признании российским положительным законодательством так называемого права владения[3], где между прочим пишет: "...в нашем праве оно [т.е. владение] традиционно рассматривается только в качестве правомочия (составной части)[4] определенных вещных и обязательственных прав, не имеющего самостоятельного значения". Владеть, значит, можно, на основании как вещного, так и обязательственного права; стало быть, если в составе субъективного права присутствует правомочие владения, то это ...еще ничего не означает] Такое право может оказаться как вещным, так и обязательственным.
Ученому кажется чрезвычайно важным напомнить читателю о такой неопределенности еще шесть (!) раз на пространстве всего лишь трех (!) следующих страниц:
1) "В отечественном гражданском праве [имеет место] признание владения правомочием ряда имущественных (гражданских) прав, в том числе обязательственных (например, прав арендатора или хранителя вещи)...";
2) "...владельцами вещей считаются субъекты не только вещных, по и многих [!] обязательственных прав";
3) "...владение как элемент (правомочие) договорного (обязательственного) права...";
4) "...владение вещью в рамках обязательственного правоотношения, без цели ее отчуждения, само по себе не может породить никаких вещных прав";
5) "...фактический владелец защищает свое господство над вещью, которое нельзя смешивать с владением чужой вещью в рамках обязательственных отношений";
6) "...владение ...представляет собой ...элемент (правомочие) других {обязательственных или вещных) прав, но не особое самостоятельное вещное право".
Случаи неоднократного повторения этой мысли находим и далее. Как же это называется? Вбить, простите за выражение, буквально вколотить, втемяшить в головы уважаемых читателей мысль о том, что правомочие владения может быть составляющей не только вещных, но и обязательственных прав] — вот лейтмотив многословной трехстраничной вставки "не по теме". Ясно, впрочем, что сколь интенсивным и многократным не было бы повторение (вдалбливание) некоего тезиса, оно не может привести к его даже минимальному обоснованию. Тезис о том, что правомочие владения может входить в состав обязательственных прав, Е. А. Суханов подкрепляет, по сути, единственным примером (с правом арендатора), который мы разберем чуть ниже. Здесь укажем еще лишь на одну (нам, признаться, мало понятную) разницу во владении вещами по вещному и обязательственному праву: первое имеет своим объектом вещь "прямо", а второе — "косвенно".
Мы уже говорили, насколько губительна подобная позиция в чисто логическом отношении. Если на секунду согласиться, что на роль фактора, объединяющего все вещные права (признака, общего всем им), не может претендовать даже владение, то категория вещных прав просто-напросто распадется. Она погибнет от отсутствия собственного внутреннего связующего начала. Абсолютность на его роль претендовать не может (ибо есть права абсолютные, но не вещные), объект тоже (ибо бывают права на вещи, но не вещные), правомочия пользования и распоряжения — опять-таки, не могут (см. пред. параграф). Что же остается? Неужели одна только цель — обслуживание статики имущественных отношений? Но этот признак лежит за пределами права[5]. Выходит, отдельные вещные права ничего общего друг с другом в содержательном отношении не имеют — так что ли получается? Увы, именно так.
Вряд ли возможно допустить мысль о том, чтобы столь именитый ученый, как Е. А. Суханов, не заметил этого. Ни на секунду не сомневаюсь, что заметил. И тем не менее ничего исправлять не стал! Почему? Что побудило его сохранить взгляд, заведомо губительный для защищаемого им понятия вещного права? На этот вопрос по материалам одного только Учебника ответить, скорее всего не получится. Но если невозможно установить, чего ученый хотел добиться своим подходом, то чего он с его помощью добился — это видно прекрасно. Тот, кто отказывается от поиска содержательного признака, общего всякому и каждому вещному праву, получает возможность (а) произвольно исключать из числа вещных прав любые субъективные права, хотя бы и содержащие в своем составе правомочие владения, т.е. оформляющие отношения фактического непосредственного господства над вещью и (Ь) произвольно заносить в число вещных прав такие субъективные права, которые не могли бы быть признаны таковыми с точки зрения своего содержания, а иногда и с позиций своего функционального назначения (вспомним про "прямое" и "косвенное" господство над вещью в вещном и обязательственном праве).
Квинтэссенцией результата (а) является мысль о том, что всякое субъективное право, чтобы быть вещным, должно оформлять фактическое непосредственное господство над вещью, однако, не всякое субъективное право, оформляющее такие отношения, является вещным. Понятия "вещные права" и "права, оформляющие фактическое и непосредственное господство лица над вещью" оказываются не совпадающими, а соподчиненными: первое, более узкое, поглощается вторым, более широким. Отношения непосредственного господства над вещами могут оформляться не только вещными, но и обязательственными правами. Какими же? Выше говорилось про единственный пример; его предмет — право аренды. Точнее — право владеющего арендатора.
Допустим на секунду, что право владеющего арендатора и является обязательственным — что тогда? Тогда оно, будучи частным случаем, отдельным обязательством, должно соответствовать общему понятию обязательства. Наблюдается ли такое соответствие? Послушаем Е. А. Суханова. "Обязательство — пишет он — представляет собой оформляющее акт товарообмена относительное гражданское правоотношение, в котором один участник (должник) обязан совершить в пользу другого участника (кредитора) определенное действие имущественного характера либо воздержаться от такого действия, а кредитор вправе требовать от должника исполнения его обязанности".
Вот тебе и раз! Оказывается ОГЛАВЛЕНИЕм обязательства является требование чужого действия, обеспеченное обязанностью совершения требуемого действия! Как, спрашивается, "вписать" в это определение владение и пользование арендатора — действия, не имеющие ничего общего с требованиями? действия, возможность совершения которых обеспечивается не обязанностью должника к активному действию, а обязанностью всех других лиц, включая должника, не мешать арендатору извлекать из арендованной вещи плоды и доходы? Арендатор может, конечно, иметь какие-то требования к арендодателю (например, о производстве капитального ремонта арендованной вещи), но всех возможностей арендатора они никогда не исчерпывают, никогда не исключают и не заменяют собой возможности его непосредственного фактического господства над арендованной вещью[6].
Если право владеющего арендатора (видовое понятие) есть право обязательственное, то оно должно подпадать под общее определение обязательства (родовое понятие). А оно под него не подпадает. Видовое понятие не соответствует признакам родового. О чем это говорит? Только о том, что право владеющего арендатора не имеет никакого отношения к обязательствам. Ну и о неверности сделанного выше допущения — неправильности взгляда, согласно которому возможность владения может входить в качестве правомочия в состав обязательственного права — требования о совершении чужих действий.
Квинтэссенция результата (Ь) в особом разъяснении не нуждается. В отсутствие всякого содержательного критерия для причисления тех или иных прав к вещным можно связывать признание "вещности" субъективного права с какими угодно обстоятельствами, квалифицируя в этом качестве "удобные" субъективные права и отказывая в такой квалификации другим, "неудобным".