Труд как "первооснова" писательского успеха

Важнейшим обстоятельством, определившим стремительный рост популярности Чехова, чего не заметила современная ему критика, был его писательский труд. Писателю пришлось пройти литературную "школу", хуже которой невозможно себе что-нибудь представить. В молодые годы он печатался в бульварных изданиях с их жалким уровнем художественных требований, с циничным отношением к литературному делу, с грубой работой на потребу обывателю. А. П. Чехов, по его словам, был единственным из писателей 1880-х гг., кто выбился в большую литературу с ее "задворков", остальные погибли в этой трясине.

Между тем легенда о необычайной легкости, с которой давались писателю его произведения, держалась упорно. А. П. Чехов не делал никаких усилий, чтобы развеять ее, скорее даже поддерживал (он в этом смысле был великий мистификатор), охотно рассуждая о том, что часто пишет "наотмашь" и "спустя рукава", но на самом деле работал упорно. Даже люди, хорошо знавшие Чехова, нередко попадали впросак. Однако вопреки утверждениям о том, что он "набело пишет свои рассказы" (А. С. Лазарев- Грузинский), Чехов шел своим путем, веруя, что только постоянное усилие и напряжение могут стать верными спутниками успеха. Для него, молодого человека, старомодно звучат слова о работе в минуты "внутреннего настроения". "Тут нужны, – пишет 26-летний Чехов, – беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля... Тут дорог каждый час". Уже тогда им как нелепость воспринимались слова о работе в момент вдохновения. Писать постоянно, в любое время, писать "со скрежетом зубовным", но писать непременно – вот его совет начинающим литераторам.

А. П. Чехов прекрасно знал по наблюдениям над своим окружением, к чему приводят ситуации, когда "рафаэльствующая юность" заменяет труд рассуждениями о труде: эта мысль отчетливо передана в рассказе "Талант" (1886). Над небольшой вещью в 150–200 строк писатель советует сидеть дней пять-шесть, не меньше, несколько раз переписывать, тщательно обрабатывать текст. В письме к брату от 4 января 1886 г. Чехов утверждает необходимость стремления к тому, чтобы "редакторская длань" не прикасалась ни к одной твоей строчке: "Не позволить трудно; легче употребить средство, имеющееся под рукой: самому сокращать до пес plus ultra (до предела. – Η. Ф.) и самому переделывать". В том же письме писатель сжато формулирует своеобразный "закон" творчества: "Чем больше сокращаешь, тем чаще тебя печатают".

Самое замечательное, однако, заключается в том, что задолго до этого письма к брату Александру Чехов уже высказал ту же идею в опубликованной в марте 1885 г. остроумной юмореске "Правила для начинающих авторов". Под номером 14 "Правил" можно было уже тогда прочесть: "Давая волю фантазии, придержи руку. Не давай ей гнаться за количеством строк. Чем короче и реже ты пишешь, тем больше тебя печатают. Краткость вообще не портит дела". Да и первая фраза, предварявшая "Правила", при всей своей гротесковой парадоксальности толковала о том же – о тяжелейшей писательской работе и судьбе: "Всякого только что родившегося младенца следует старательно омыть и, давши ему отдохнуть от первых впечатлений, сильно высечь со словами: “Не пиши! Не пиши! Не будь писателем!”... Путь пишущего от начала до конца усеян тернием, гвоздями и крапивой, а потому здравомыслящий человек всячески должен отстранять себя от писательства".

Трудоспособность молодого Чехова была поразительной, ведь в годы своего писательского становления он закончил, по замечанию Бунина, самый тяжелый факультет Московского университета – медицинский, был его прилежным студентом и слушал лекции светил тогдашней российской медицинской науки. А. П. Чехов весело смеялся, говоря, что адрес его можно найти в любой аптеке: там были адреса московских врачей. Практикующим медиком писатель так и не стал (лечил, как правило, безвозмездно), но профессиональное увлечение медициной оказало громадное воздействие на его творчество, на сам образ его мысли и дало повод для его знаменитой шутки о том, что у него две жены: одна законная – медицина, а другая, незаконная, – литература.

Между тем именно литературе он служил с первых шагов творчества по-апостольски, с безграничной верой в таинственную, но несомненную для него власть художественного слова над душами людей. Вопрос об "эстетике слова" (понятие, выдвинутое выдающимся русским лингвистом Л. В. Щербой лишь в начале XX в.) уже стоял перед ним, как и вопрос об ответственности писателя, в руках которого оказывается эта "заразительная", по словам Л. Н. Толстого, сила искусства, подчиняющего себе сознание читателя. Таковы многие сюжеты ранних юмористических произведений Чехова, где слово способно совершать чудеса, на которые не рассчитывал нередко и сам проповедник: "Пропащее дело" (1882), "Случай из судебной практики" (1883), более поздние "Сильные ощущения" (1886), "Святою ночью" (1887), "Дома" (1887), "Без заглавия" (1888).

В отличие от Толстого и Достоевского, Чехов – некоторое исключение в истории русской классической литературы. Рукописей, этих наиболее точных и объективных свидетельств творческого процесса писателя, у него не сохранилось. Однако подтверждением чеховской мысли о труде как главной опоре литературного успеха служат сами его произведения, которые, при внимательном анализе, поражают всякий раз своим совершенством, ювелирной работой автора. От них, как сказали бы древние риторы, "пахнет лампой", т.е. ночным, а не только дневным трудом, творческим сосредоточенным, постоянным усилием и напряжением. Понятия писательской "скорописи" для него не существовало: он всегда строгим судом судил себя, и это было его спасением в условиях тяжелого материального существования и в обстановке, диктуемой бульварной прессой.