Н. Трубецкой. Смысл жизни[1]
ТРУБЕЦКОЙ Евгений Николаевич (1863–1920) – русский философ, правовед, публицист, общественный деятель.
В 1881 г. поступил на юридический факультет Московского университета. По окончании университета весной 1885 г. E. Н. Трубецкой поступил в качестве вольноопределяющегося в стоявший в Калуге Киевский гренадерский полк; в сентябре сдал офицерские экзамены и уже в апреле 1886 г. получил в Демидовском лицее звание приват-доцента, защитив диссертацию "О рабстве в древней Греции". Будучи учеником и продолжателем В. С. Соловьёва, Трубецкой не соглашался со многими аспектами его учения, особенно с его экуменическими идеями. В начале 1906 г. баллотируется в Первую Государственную Думу от "Партии народной свободы", то есть кадетов. С 1906 г. – профессор энциклопедии и истории философии права в Московском университете. В 1907–1908 гг. (а затем – в 1915–1917) – член Государственного совета. В 1911 г., несогласный с нарушением принципов университетской автономии правительством, Трубецкой вместе с большой группой профессоров покинул Московский университет. В связи с этим семья Трубецких переселилась в Калужскую губернию, в имение Бегичево. Здесь Трубецкой занимался ведением хозяйства, а также писал философские статьи для издательств "Путь" и "Русская мысль". В 1919 г. на белом Юге России принимает участие в создании единого управления Русской православной церкви до освобождения Москвы и соединения с Патриархом. Участвует в созванном "Юго-восточном русском церковном соборе". Попав вместе с отступавшей армией в Новороссийск, заболел здесь сыпным тифом и умер 23 января 1920 г.
Трубецкой – один из основных представителей метафизики всеединства, созданной В. С. Соловьёвым. Он критически пересматривал философию Соловьева, определял некоторое ядро и ставил задачу развития из этого ядра цельной и систематической философии Богочеловечества. Вне ядра оказываются прежде всего такие "утопии" Соловьёва, как резкое преувеличение роли в Богочеловеческом процессе отдельных частных сфер и явлений католицизма, теократии. Центральным объектом и одновременно главным орудием исследования в философии Трубецкого является концепция Абсолютного сознания.
Основные труды: "Смысл жизни", "Миросозерцание В. С. Соловьева", "Умозрение в красках. Вопрос о смысле жизни в древнерусской религиозной живописи", "Анархия и контрреволюция", "Революция и национальный подъем", "Метафизические предположения познания. Опыт преодоления Канта и кантианства", "Великая революция и кризис патриотизма", "Звериное царство и грядущее возрождение России".
И жизнь и мысль наша утверждается на предположении всеединства. Но если всеединство воистину есть, оно не может быть только умозрительным предположением: оно должно быть фактом опыта: мало того, оно должно охватывать собою все, что дано, всю эмпирию, действительную и возможную. Что же мы видим в действительности? Весь наш опыт свидетельствует о противоположном; всюду Всеединое скрыто от нашего взора; всюду вместо него мы находим другое, которое не только его заслоняет, но активно ему противодействует. Господствует ли всеединство в иной, потусторонней сфере? Если да, то все-таки этим еще не дается удовлетворительный ответ на наш вопрос, ибо всеединство по самому своему понятию объемлет в себе все. Если есть какая-либо сфера, из него выключенная, она не есть всеединство. Безбожный мир и Бог, царствующий в каком-то особом, внемирном царстве, разве это не очевидное противоречие? Ни ум, ни совесть не могут успокоиться на таком явно неудовлетворительном решении. Если Всеединое есть, то самая грань между потусторонним и посюсторонним должна быть снята: оно должно наполнить собою всю эмпирию, какая есть: мир не должен иметь своей обособленной внебожественной жизни.
Это и есть то самое, чему учит христианство: все христианское учение в его целом представляет собою разрешение указанного противоречия логического и в то же время жизненного. Раз "другое" становится "другом" и в качестве такового воспринимается во всеединство, противоречие тем самым снято, диссонанс разрешен. Если мы, люди, не воспринимаем его разрешения, это обусловливается единственно тем, что в нашем восприятии мы находим лишь отрывок вселенской эмпирии, а наша несовершенная мысль не в состоянии собственными силами прочесть эту эмпирию в контексте эмпирии всеединой. Мы видим мир, враждующий против Божьего замысла, и этот временный факт всеобщей вражды заполняет все наше поле зрения. Но всеединое сознание, которое объемлет в себе не только начало и середину, но и конец этого Богоборчества вселенной, видит от века эту вражду расколотого мира претворенною во вселенское дружество. Мало того, для него это Богоборчество побеждено в самой своей потенции: ибо та самая свобода мира, которая проявляется в восстании и бунте, составляет необходимое отрицательное условие дружества между Богом и тварью.
Если бы человек не мог бороться против Бога, он не мог бы быть Ему и другом. Другом может быть только существо, свободное дать или не дать свое согласие, могущее отдаться Богу или противиться Ему. Если бы не было у человека этой способности сопротивления, его подчинение Богу было бы недобровольным. Оно было бы действием пассивного орудия, а не друга. Откровение этой истины запечатлено в замечательном библейском рассказе. Избранным народом Божиим становится не народ-невольник, а Израиль, – народ, боровшийся с Богом. Оно и понятно. Могущественною, творческою, полною может быть только та любовь, которая преодолевает собою беспредельную силу сопротивления. Любить Бога действенно, активно может только тот, кто способен действенно Ему сопротивляться. Если бы человек не мог отпасть от Бога, он не мог бы быть и союзником Божиим: он не мог бы внести в единение с Богом ничего своего, никакой самостоятельной человеческой силы. Тогда бы не было и Богочеловечества, а было бы одностороннее действие Божества при полном безучастии человеческого естества и человеческой воли.
Условием возможности дружества между Богом и человеком является возможность самоопределения с обеих сторон, – стало быть, и возможность выбора со стороны человека. – Человек не мог бы быть действительным, свободным участником добра, если бы он не был способен выбрать между добром и злом. Возможность самоопределения к добру необходимо предполагает и свое противоположное, – возможность самоопределения ко злу, вот почему эта последняя отрицательная возможность, способность твари ко злу, не может служить инстанцией против религиозного решения вопроса о смысле мира. – Возможность добра и возможность зла для твари связаны между собою логическою и жизненною связью. Положительное решение вопроса о смысле мира может быть найдено не в тех учениях, которые отрицают зло, признают его призрачным или мнимым: оно заключается единственно в мысли о полном преодолении зла в самой его потенции, в самом его источнике, – в свободе самоопределяющейся твари. Это – не свобода от искушения, а победа свободной воли над искушением.