Теория и ее границы

Фалес Милетский (ок. 625 – ок. 547 до н.э.), основатель ионийской школы, считал, что для перехода от множества частных рецептов к единой системе знания необходимо найти универсальную первооснову {архэ), из которой, как из исходного начала, состоят все видимые вещи. Он полагал, что такой универсальной первоосновой сущего является вода, поэтому, куда бы ни попал человек, повсюду он найдет многообразные модификации все той же воды. Последователи Фалеса в основном продолжают мысли учителя, выдвигая в качестве первоосновы то или иное вещество: воздух (Анаксимен), огонь (Гераклит) или некую неопределенную субстанцию – апейрон (Анаксимандр). Эта установка на признание первоосновой мира некой вещественной субстанции становится характерной особенностью школы.

Парменид (ок. 540 – ок. 450 до н.э.), глава школы элеатов, решая ту же проблему сведения множества рецептурных предписаний к единой системе знания, выдвигает совершенно иную программу. Он предпочитал искать источник единства бытия не в общности его вещественного начала, а в единстве исходною проекта мироздания. Для Парменида "...мыслить и быть одно и то же" а мир един не потому, что он состоит из одного исходного вещества, а потому, что вся его конструкция представляет собой реализацию единого проекта-замысла. Проникший в суть этого замысла нигде не растеряется, поскольку, куда бы он ни попал, он окажется среди вещей и явлений, выступающих частными воплощениям исходного проекта.

При всех различиях между собой и ионийцы, и элеаты сходятся в крайнем радикализме своих позиций. Предлагая переход от множества рецептов к единому началу, представители обеих школ требуют, чтобы это начало было не просто единым, но единственным. В итоге разрабатываемые ими концепции утрачивают всякую гибкость и становятся чрезвычайно жесткими. Рассмотрим эти концепции более подробно.

Гераклит Эфесский (544–483 до н.э.), представитель ионийской школы, полагал, что первоосновой мира является огонь – самая подвижная из субстанций. Мир Гераклита подобен бурному потоку, постоянно уносящемуся вниз по течению, поэтому в него нельзя войти дважды. В потоке бытия всякая вещь возникает лишь на краткий миг и, мелькнув, исчезает, чтобы дать место новой. Каждый предмет (и каждый человек) отличен не только от другого, но и от самого себя, ибо в каждый следующий миг он уже не тот, что прежде. Для познающего мышления такой мир есть "ничто", он постоянно течет, ускользает от мысли, которой просто не за что "зацепиться" в нем.

В мире Гераклита всякий опыт устаревает в самый момент его приобретения, ибо мир, постоянно меняясь, "уходит" от знания о нем. В результате истинность нашего знания постоянно "размывается" безостановочным потоком бытия, утрачивая всякую теоретическую ценность.

В мире Парменида, напротив, всякая твердо установленная истина остается таковой навеки. Но зачем она нам, если в таком мире все равно ничего нельзя изменить?

Таким образом, при ближайшем рассмотрении оказывается, что обе "конкурирующие" концепции бесплодны: ни абсолютно изменчивая, ни столь же абсолютно неизменная модель мира не обеспечивают достижения теоретически осмысленного и в то же время практически эффективного познания. Для построения работоспособной теории необходимо, чтобы она сочетала в себе моменты устойчивости и изменчивости одновременно.

Дальнейшее развитие теоретического познания показывает, что всякий исследователь стремился расположить свою конструкцию по возможности ближе к середине пространства между границами, обозначенными ионийцем Гераклитом и элеатом Парменидом. Достигается это преимущественно за счет отказа от одного-единственного начала и введения в игру двух и более начал. При этом, как только исследователь замечает, что его конструкция начинает опасно приближаться к границе Парменида, он разворачивается и начинает сдвигаться к границе Гераклита, пока не заметит, что опасно приблизился к ней, и начнет движение в противоположную сторону. Примеры подобных конструкций будут рассмотрены в следующих главах.