Лекция 10. О СОВРЕМЕННЫХ ВОЗЗРЕНИЯХ НА ПРЕЗУМПЦИЮ НЕВИНОВНОСТИ
Мир перенасыщен проблемами. Даже сама уголовная юстиция как средство минимизации зла, причиняемого противоречиями особого рода, не может не порождать новых противоречий. Не случайно в последние годы отечественные правоведы (процессуалисты – не в последнюю очередь) все чаще обращаются к исследованию фундаментальных проблем уголовного судопроизводства.
При этом, заметим, ученые-юристы ощутили вкус свободы. Покушаются на sancta sanctorum (лат. – святая святых) конституционные начала и назначение уголовного судопроизводства, его основания, мотивацию и принципы. Не испытывают робости и перед эксплуатируемой в самых неожиданных направлениях презумпцией невиновности: для выяснения соответствия этому постулату упрощенных процедур судопроизводства[1], факта признания обвиняемым своей вины[2] и др. Между тем далеко не все высказанные в литературе позиции убедительны и бесспорны. Однако проблемы затрагиваются столь фундаментальные, что вряд ли возможно оставить их без внимания. Ниже рассмотрены некоторые из них, такие как:
– отнесение презумпции невиновности к числу идеологем;
– представление о ее действии лишь на определенных этапах уголовного судопроизводства;
– низведение ее до субъективного отношения участников судопроизводства к содеянному и виновному в этом, а также авторские позиции по этим и другим затронутым вопросам.
1. В. П. Проценко отнес презумпцию невиновности наряду с состязательностью и свидетельским иммунитетом к числу идеологем[3]. Такой подход на первый взгляд представляется привлекательным. Почему бы и не исследовать в качестве таковых ряд категорий уголовно-процессуального права, в том числе и презумпцию невиновности? Тем более что традиционно отечественное законодательство, в отличие от зарубежного (прежде всего – стран "дальнего зарубежья"), значительно политизировано и изобилует идеологически окрашенной фразеологией. Но вот вопрос: перспективен ли этот подход? Прирастет ли инструментарий науки уголовного процесса в результате внедрения нового понятия или идеологема – лишь синоним декларативной нормы? Попытаемся составить представление об этом.
Принято считать, что термин "идеологема" введен в научный оборот американским философом и культурологом Фредриком Джеймисоном в работе "Политическое бессознательное" (1981 г.)[4]. Введен во вполне определенном контенте – для обозначения политической и социальной фразеологии в художественных произведениях и научных текстах.
В философии и политологии под идсологсмой принято понимать фразеологизм, являющийся элементом идеологической системы[5]. Значение идеологем может меняться в зависимости от политической конъюнктуры. Неоднозначно, например, отношение к таким идеологемам как "оранжевая революция", "Запад наше все", "рабочая элита". Как правило, идеологема должна быть позитивно либо негативно маркирована (например, "мирное существование" или "звериный оскал капитализма"). Язык – мощное средство изменения образа мышления, поэтому очевидно, что идеологемы активно влияют на самосознание народа. Такая идеологема, например, как "права человека" может превратиться в "священную корову", покушение на которую зачастую жестоко карается.
Лингвисты также трактуют идеологему как вербально выраженную идеологическую идею. "Под идеологемой, – пишет Г. Ч. Гусейнов, привлекая к своим рассуждениям семиотический аспект, – понимается знак или устойчивая совокупность знаков, отсылающих участников коммуникации к сфере должного – правильного мышления и безупречного поведения – и предостерегающих их от недозволенного"[6]. Примеры идеологем – сталинизмы: "жить стало лучше, жить стало веселей", "кадры решают все".
С идеологемами смыкаются идеологические клише (вербальные стереотипы), используемые в публицистике, – "империя зла", "политическая проститутка", "желтая пресса", "питерские".
Логично было бы и в праве, хотя бы операционально, определить идеологему как идеологически маркированную норму (например, "равенство граждан перед законом и судом") или иной, используемый в юридических текстах, идеологически окрашенный фразеологизм (например, "правовое государство").
Однако В. П. Проценко следует принципиально иной логике. Его позиция базируется на том, что: 1) дескать, существует правило: та часть правовой идеологии, которая воспринята большинством народа, должна закрепляться в виде норм-принципов; 2) если это правило не соблюдается и в уголовно-процессуальном праве закрепляется отторгаемая большинством населения часть идеологии (в виде принципов уголовного процесса и других нерегулятивных идеологических установлений), то, по мнению автора, эти нормы-принципы трансформируются в идеологемы – инородные для данной отрасли права субъективные теоретические положения; 3) идеологемы, в отличие от принципов, не имеют никакого отражения в реальной действительности[7].
Рассуждения В. П. Проценко новее небезобидны – завершаются они утверждениями о зарождении "антисистемы права" и постановкой вопроса о "конце истории"!?[8]
Созвучна с высказанной, на наш взгляд, позиция, представляющая презумпцию невиновности как элемент, чужеродный российскому уголовному судопроизводству. Так, А. В. Агутин и Н. В. Агутина полагают, что презумпция невиновности – это западноевропейская идея, и, как воззрение элиты, ошибочно воспринятая в ходе судебной реформы 1864 г. российским уголовно-процессуальным законодательством[9]. Выводы отсюда делаются вполне определенные: "своеобразной пружиной уголовного судопроизводства является идея виновности", которая "своими корнями уходит в глубину русской старины и функционирования уголовного судопроизводства. В противоположность ей презумпция невиновности со всеми присущими недостатками является достоянием западной цивилизации. В российской уголовно-процессуальной действительности она выступает в качестве инородного тела. В тех случаях, когда под воздействием ее правил уходят от ответственности наиболее отъявленные преступники, то презумпция невиновности способна выступать в качестве дезорганизатора уголовно-процессуальной деятельности. Ситуация в данной сфере остается более или менее сносной лишь благодаря богатству глубины российского духа"[10].
Подобные рассуждения вызывают определенные возражения, среди которых, в частности, следующие:
1) приведенного В. П. Проценко правила априори просто не существует;
2) правовая идеология, как и нормотворчество, формируется на доктринальном, декларативно-политическом и законодательном уровнях. При этом юристы традиционно используют методы формальной логики, абстрагируясь от эмпирической картины живого уголовного процесса, не говоря уже о выявлении так называемого общественного мнения;
3) механизма выявления и учета мнения народа (граждан), предшествующего легальной формулировке новелл, не существует, а его создание – утопия? Не проводить же плебисциты по проблемам формирования уголовной политики государства (они достаточно отчетливо выявляются на криминологическом уровне) до внесения преобразований в законодательство. Да и каким инструментарием измерить, какое из предполагаемых нововведений значимо? Во взаимоотношении "идеологема – народ" первична, увы, идеологема. Именно идеология формирует правосознание граждан, в том числе сотрудников органов уголовной юстиции. Хотя вероятны и исключения. (Так, несмотря на усиленное внедрение в современное общество либерально-правовой идеологии, большинство граждан отторгает мораторий на применение смертной казни[11].) Нельзя не учитывать и наличия отдельных негативных черт, проникших в сознание большинства представителей некоторых народов и завоевавших там сильные позиции. Для России – это правовой нигилизм, распространенное представление о действенности незаконных методов расследования и т.д. Здесь "насаждение" цивилизованных правил, хотя и не всегда поддерживаемых большинством населения, – единственный вывод;
4) норму, не интегрированную в конкретную отрасль права, точнее было бы, на наш взгляд, как и прежде, именовать декларативной, но не идеологемой;
5) главное – какое отношение ко всему вышесказанному имеет анализируемая нами презумпция невиновности? Она-то, вероятно, поддерживается большинством граждан. Она закреплена на конституционном уровне (ст. 49 Конституции РФ) и в отраслевом законодательстве в качестве нормы-принципа (ст. 14 УПК РФ), и в данном случае не важно, включает ли ее сам автор в число принципов уголовного судопроизводства. Она реализована в нормах уголовно-процессуального законодательства, а не пребывает в декларативном состоянии.
Идеологемы в праве, безусловно, существуют, хотя и желательно, чтобы непосредственно в законодательстве их не было много. Примеры правовых идеологем – "правовое государство", "либерализация законодательства", "гуманизация ответственности и наказания". При этом правоведов, в отличие от культурологов, историков, политологов и лингвистов, они должны привлекать своими специфическими качествами. В науке уголовного процесса выявление и исследование идеологем – это элемент оценки целей, задач и содержания реальной уголовной политики в целом, и уголовно-процессуальной политики как ее составляющей в частности; определение ее будущего и на этой основе – перспектив развития уголовно-процессуального законодательства. Точнее – один из элементов, поскольку действительность сложнее самой совершенной уголовной политики, а тем более олицетворяющих ее деклараций.
2. В. М. Быков привлек презумпцию невиновности в качестве "орудия главного калибра" для участия в дискуссии о перспективах ратификации Россией ст. 20 Конвенции ООН против коррупции 2003 г.[12] на основе своеобразных представлений о том, когда она начинает действовать, а на каких этапах еще "молчит".
Как известно, указанная статья Конвенции, именуемая "Незаконное обогащение", призывает государства рассмотреть вопрос о возможности признания в качестве уголовно наказуемого деяния незаконное обогащение, учитывая при этом особенности национального законодательства. Таким обогащением согласно Конвенции является значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать.
Позиция В. М. Быкова заключается в следующем: был бы в Особенной части УК РФ соответствующий состав преступления, а презумпция невиновности его применению не помеха. Почему не помеха? Потому, разъясняет автор, что "презумпция невиновности появляется и действует в уголовном судопроизводстве только после возбуждения уголовного дела и появления в нем таких участников процесса, как подозреваемый и обвиняемый"[13]. Ответ настораживает.
Ведь основная проблема, с которой столкнулись юристы и законодатели большинства государств, ратифицировавших Конвенцию ООН 2003 г. (их около ста), заключается именно в невозможности конструирования соответствующей рекомендациям этой Конвенции статьи уголовного закона, предусматривающей ответственность за незаконное обогащение. Такой статьи, нормы которой не противоречили бы основополагающим принципам национальных правовых систем, – прежде всего недопустимости объективного вменения (эта категория автором оставлена без внимания), а также соблюдения фундаментальных уголовно-процессуальных правил, вытекающих из презумпции невиновности. Среди этих правил внимание должно быть обращено отнюдь не на момент "начала действия" презумпции невиновности в уголовном процессе, а на недопустимость (или допустимость?) инверсии бремени доказывания.
Известно, что презумпция невиновности традиционно рассматривается в общеправовом и процессуальном значениях.
В общеправовом значении она – элемент правового статуса личности в обществе, определяет уголовный процесс извне, а не является лишь одним из его составных элементов[14].
В процессуальном значении принцип презумпции невиновности влияет на уголовное судопроизводство через порождаемые им правила доказывания виновности, среди которых следующие:
1) подозреваемый или обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Бремя доказывания обвинения и опровержения доводов, приводимых в защиту подозреваемого или обвиняемого, лежит на стороне обвинения (п. 2 ст. 49 Конституции РФ и ч. 2 ст. 14 УПК РФ);
2) все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном УПК РФ, толкуются в пользу обвиняемого (п. 3 ст. 49 Конституции РФ и ч. 3 ст. 14 УПК РФ)[15];
3) обвинительный приговор не может быть основан на предположениях (ч. 4 ст. 14 УПК РФ).
Кроме того, принцип презумпции невиновности определяет и следующие положения: недоказанная виновность полностью равна доказанной невиновности; признание обвиняемым своей вины в совершении преступления может быть положено в основу обвинения лишь при подтверждении его виновности совокупностью имеющихся по уголовному делу доказательств (ч. 2 ст. 77 УПК РФ).
Таким образом, данный принцип служит гарантией защиты от необоснованного обвинения и осуждения, а также нацеливает органы государства на объективное, беспристрастное установление обстоятельств, подлежащих доказыванию по уголовному делу, без чего невозможно обеспечить принятие законного, обоснованного и справедливого решения по делу в целом.
Вероятно, уместно также вспомнить, что и понятие уголовного преследования может трактоваться шире обвинительной деятельности, осуществляемой в рамках производства по уголовному делу[16], в частности при проведении оперативно-розыскных мероприятий и проверочных действий до решения вопроса о возбуждении уголовного дела.
О необходимости обеспечения прав человека нередко говорят и пишут, комментируя обличительные сообщения в СМИ. Следовательно, и в этих ситуациях есть место для использования презумпции невиновности.
Буквальное (формально-догматическое) толкование используемой в нормативных актах различного уровня фразы "обвиняемый считается невиновным", оставляющее вне поля зрения гуманитарные и общеправовые ценности, не всегда уместно. Обратим внимание на то, что законодательства ряда государств и международно-правовые акты наряду с термином "обвиняемый" в рассматриваемой ситуации используют слова "каждый", "гражданин", "никто", "лицо". Однако процессуально-правовая природа презумпции невиновности, ее суть при этом не меняется. Как объективное правовое положение, основанное на законе и определяющее статус человека и гражданина, презумпция невиновности существует независимо от того, возбуждено ли уголовное дело, привлечено ли лицо в качестве обвиняемого по этому делу.
3. Настораживают предложения о пересмотре ключевых доктринальных подходов к пониманию природы презумпции невиновности, низведению ее со статуса объективного правового положения до субъективного отношения участников судопроизводства к содеянному и виновному в этом.
В конце 70-х – начале 80-х гг. прошлого столетия видные представители уголовно-процессуальной науки (М. С. Стро- гович, В. М. Савицкий, А. М. Ларин и др.) искренне считали, что отечественное правоведение успешно переболело ошибочной трактовкой презумпции невиновности как внутреннего убеждения субъектов доказывания по вопросу о виновности или невиновности обвиняемого (подозреваемого, подсудимого); что пришло понимание: презумпция невиновности "не психическое состояние тех или иных участников процесса, а объективное правовое положение, основанное на законе и поэтому обязательное для всех"[17]. Но нет, не переболело. Рецидивы случаются постоянно. Приведем лишь несколько примеров.
М. Г. Решняк в своей статье наряду с другими пассажами указывает на существующее, по ее мнению, противоречие между процедурой привлечения гражданина к уголовной ответственности в качестве обвиняемого и обязанностью следователя в силу анализируемой презумпции считать при этом данного гражданина невиновным[18].
В другой статье ее автор В. И. Фалеев высказывает мнение: презумпцию невиновности нельзя возводить в абсолют (хотя, как известно, в "абсолют" ее возводят Конституция Российской Федерации, отраслевое законодательство и международно-правовые акты), а для этого, по мнению автора, следует освободить потерпевшего, обратившегося в суд с заявлением о привлечении лица к уголовной ответственности, и прокурора, поддерживающего обвинение в суде, "от обязанности считать подсудимого невиновным"[19].
Еще дальше идут авторы коллективной монографии под редакцией Н. А. Колоколова, утверждающие, что "...зачастую еще до возбуждения уголовного дела очевидно, что преступление совершено, совершено оно бесспорно конкретным лицом, содеянное оно не отрицает. При таких обстоятельствах участники уголовного судопроизводства вступают в процесс с конкретным априорным знанием о виновности. Упоминание о презумпции невиновности в этих условиях – не более чем дань вежливости"[20].
Еще одно подобное суждение принадлежит И. Ю. Панькиной, автору в целом интересной но кругу затронутых проблем и объему информации монографии. Она также предлагает выделить две формы рассматриваемой презумпции – общегражданскую и уголовно-процессуальную (что в целом не вызывает возражений), но при этом в уголовно-процессуальном значении она определена весьма неожиданно. Вот ее формулировка: "Каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным до момента процессуального оформления дознавателем, следователем, руководителем следственного органа, прокурором и судом своего окончательного вывода о виновности обвиняемого"[21]. По сути эта формулировка повторяет типичную для своего времени характеристику рассматриваемой презумпции, даваемую, например, В. 3. Лукашевичем, который определял ее как "предположение о виновности обвиняемого каждым из участников процесса вплоть до того момента, когда у этого участника не сложится внутреннее убеждение в виновности"[22].
Чего больше в приведенных позициях: путаницы в понятиях, желания привнести новое слово в науку, убеждения, что презумпция невиновности в России не прижилась?
Попробуем разобраться.
Претензий к приведенным формулировкам много. Во-первых, хорошо известное уголовно-процессуальной теории деление презумпции невиновности на общегражданскую и уголовно-процессуальную со всей очевидностью предполагает, что имеются в виду хотя и не идентичные, но все же однопорядковые по сути категории, отличающиеся лишь кругом лиц, которых они "охватывают". Общегражданская формулировка защищает каждого гражданина, даже и того, в отношении которого еще только решается вопрос о возможности возбуждения уголовного дела. В этом значении она является одним из элементов общеправового статуса гражданина, гарантией каждому гражданину государства. Уголовно-процессуальная "формула" предметно нацелена на защиту прав и законных интересов именно обвиняемого. Что касается приведенных выше позиций, то они коренным образом противоречат и общеправовому (общегражданскому) толкованию, и уголовно-процессуальному. Невольно возникает вопрос: а презумпцию ли невиновности исследуют авторы? Ответ представляется отрицательным.
Во-вторых, воплощенные в нормах права традиционные мировоззренческие идеи, олицетворяющие рассматриваемую презумпцию, обязывают до вступления в законную силу приговора суда считать обвиняемого невиновным всех – государственные органы, должностных лиц, субъектов доказывания и граждан. А к кому обращено анализируемое определение в монографии И. Ю. Панькиной? Оказывается, к лицам, осуществляющим производство по уголовному делу, которые сами и "оформили" окончательный вывод о виновности обвиняемого. Об этом однозначно свидетельствует все написанное в книге до и после анализируемой фразы. Стало быть, дознаватель, следователь, прокурор и даже судья обязаны сами себя убеждать в виновности обвиняемого. Так презумпция невиновности ли это?
В-третьих, процитированные выше работы, по существу, призывают к реставрации отвергнутого юридической наукой определения понятия презумпции невиновности. Предлагают, как 50 и более лет назад, трактовать ее не как объективное положение, присущее законодательству, праву, а как внутреннее убеждение субъектов доказывания.
В таком случае неясно, какое влияние на статус подозреваемого, обвиняемого имеет такая, с позволения сказать, "презумпция невиновности"? Существование формулировки рассматриваемого принципа в законе важно не само по себе (в противном случае это было бы декларативной "идеологемой"), а как основа системы правил доказывания виновности. Действуют ли они после процессуального оформления дознавателем, следователем, руководителем следственного органа, прокурором и судом своего окончательного вывода о виновности обвиняемого, если исходить из формулировки принципа И. Ю. Панькиной? Если действуют, то в чем смысл такой формулировки? Не действуют – прямой путь к неправосудным обвинительным приговорам.
Предпринимаемые попытки ревизии цивилизованного понимания презумпции невиновности вызывают немало вопросов. В чем смысл реанимации отвергнутых наукой идей недалекого прошлого? Почему названных выше авторов не настораживают проблемы и парадоксы, с которыми они постоянно сталкиваются? Отчего в своих изысканиях они "эксплуатируют" именно презумпцию невиновности? Почему им "тесно" в рамках институтов и норм, олицетворяющих иные отправные положения уголовно-процессуального права?
Мы далеки от мысли об ограничении возможности научных дискуссий по любым проблемам уголовного судопроизводства. Однако именно по проблемам. Порождает ли презумпция невиновности в ее современной формулировке проблемы теоретического и правоприменительного свойства? Презумпцией невиновности гордится весь по-настоящему цивилизованный мир. Почему же отечественные ученые сомневаются в ней?
Здесь уместно заметить, что в более чем обширной литературе, посвященной теории доказательств и доказательственному праву, даже в разделах о субъектах и обязанности (бремени) доказывания нечасто встречается упоминание именно о презумпции невиновности, поскольку в этом нет никакой необходимости, ибо рассматриваемый правовой постулат является одним из "первокирпичиков" правосознания исследователей, их инструментарием.
В связи со сказанным выше приведем имеющееся в юридической литературе и сформулируем собственное видение некоторых положений, отражающих суть презумпции невиновности и ее место в уголовном судопроизводстве.
Под презумпцией в праве принято понимать условное признание юридическим фактом положения, связываемого с существованием другого юридического факта, пока нет аргументов в пользу обратного[23].
В целом это так. Однако презумпция невиновности относится к числу правовых презумпций, т.е. процессуальных правил. "...Правовые презумпции, – пишет Л. Д. Кокорев, – это предусмотренные нормами права или вытекающие из них правила, согласно которым на основании установленных юридических фактов можно предположительно или утвердительно судить о существовании других фактов, связанных с первыми"[24]. Процессуальные правила не могут быть опровержимыми или неопровержимыми. Так называемые опровержимые правовые презумпции следует понимать как возможность опровергнуть конкретный вывод, который делается на основании презумпции, т.е. возможность применения презумпции в конкретном случае[25].
Презумпция невиновности – принцип уголовного процесса. Принцип не опровергается, им руководствуются[26]: до тех пока виновность обвиняемого не доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и не установлена вступившим в законную силу приговором суда, обвиняемый считается невиновным и к нему применяются все правила доказывания, из этого положения вытекающие. Доказать вину обвиняемого – не означает опровергнуть принцип. Никаких конкретных случаев, когда бы презумпция невиновности не применялась как принцип уголовного процесса, быть не может. В этом смысле презумпция невиновности – презумпция неопровержимая.
Презумпция невиновности активно влияет на формирование нравственных начал уголовного судопроизводства, правосознание сотрудников уголовной юстиции, однако не они, а закон, т.е. государство и общество, считают гражданина добропорядочным, пока иное нс доказано и нс установлено судебной властью. Что же касается следователя, привлекающего лицо в качестве обвиняемого и составляющего обвинительное заключение, прокурора, утверждающего это заключение и поддерживающего обвинение в суде, то они, располагая достаточными доказательствами, должны быть убеждены в виновности обвиняемого. Убеждены не в силу и не вопреки презумпции невиновности, которая как принцип уголовного процесса обязательна для них на всем протяжении расследования, а в силу публичных начал их процессуальных функций. В противном случае им надлежит принимать иные, реабилитирующие обвиняемого, решения.
И еще. По справедливому замечанию А. В. Смирнова, перевод с латинского языка слова "praesumptio" как предположение и использование его в этом значении в юридической фразеологии "не всегда корректно, ибо предположение есть гносеологическая категория, а презумпция – юридическая"[27]. Действительно, более уместно словосочетание "обвиняемый считается невиновным" (именно такой оборот использован в ст. 49 Конституции РФ и ст. 14 УПК РФ), нежели он "предполагается" таковым. Но, увы, именно в значении предположения термин "презумпция" чаще всего воспринимается правоведами, начиная со студенческой скамьи.
На терминологических нюансах можно было бы не заострять внимание, если бы в работах отдельных авторов нс обнаруживались неточности и ошибки. Так, М. Г. Решняк в упомянутой выше статье пишет, что само по себе слово "презумпция" означает невиновность[28]. Существование каких-либо иных презумпций (например, презумпции законности и обоснованности вступившего в законную силу приговора суда или презумпции вменяемости обвиняемого) автор, исходя из приведенного странного суждения, вероятно, не допускает.
И. Ю. Панькина на страницах юридической периодики упрекнула одного из авторов в том, что он не видит отличий между двумя формами презумпции невиновности – общегражданской и уголовно-процессуальной, "упорно представляя последнюю как убеждение субъектов доказывания в виновности обвиняемого", подменяя объективное правовое положение внутренним убеждением[29]. Непредвзятый читатель должен согласиться – упреки несправедливы. Всем вышеприведенным текстом последовательно отстаиваются абсолютно противоположенные позиции.
Представляется, что в настоящее время фундаментальные правовые идеи, вытекающие из презумпции невиновности, в целом последовательно реализуются в законодательстве и в опубликованной судебной практике. Вот один из примеров. В п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 29 октября 2009 г. № 22 "О практике применения судами мер пресечения в виде заключения под стражу, залога и домашнего ареста"[30] говорится: "В постановлении о рассмотрении ходатайства в порядке ст. 108 УПК РФ суду следует дать оценку обоснованности выдвинутого против лица подозрения, а также убедиться в достоверности данных об имевшем место событии преступления и о причастности к нему подозреваемого. Однако суд не вправе входить в обсуждение вопроса о виновности лица в инкриминируемом ему преступлении". Очевидно, что Верховный Суд РФ, формулируя данное разъяснение, исходил из такого постулата, как презумпция невиновности. Действительно, судья, анализируя поводы, основания и мотивы применения меры пресечения, не может не вторгнуться в оценку фактических данных, содержащихся в представленных ему материалах дела и в заявленных ходатайствах, в том числе указывающих на событие преступления и обязательные элементы его состава, включая наличие вины в соответствующей форме. Однако при этом вопрос о виновности не обсуждается и не отражается в итоговом процессуальном акте.
Подобная правовая конструкция хорошо знакома российскому уголовно-процессуальному законодательству. На протяжении многих десятилетий она реализуется в стадии, именовавшейся до 1992 г. стадией предания суду, а затем – стадией подготовки к судебному заседанию. Сущность этой стадии определена доктринально и заключается в том, что на данном этапе производства по уголовному делу судья, не предрешая вопроса о виновности обвиняемого, проверяет наличие юридических и фактических оснований для рассмотрения уголовного дела в судебном заседании. Ни у ученых- процессуалистов, ни у представителей судебного сообщества эта концепция никогда не вызывала возражений, и они не усматривают в ней противоречий ни презумпции невиновности, ни другим постулатам уголовного судопроизводства.
Краеугольные правовые положения, составляющие сущность понятия презумпции невиновности, надо познать, принять и не смешивать их ни с публичными началами уголовного судопроизводства, ни с его состязательностью, ни с правом обвиняемого на защиту, ни с установлением объективной истины и оценкой доказательств по внутреннему убеждению. Хотя очевидно – основополагающие начала уголовного процесса при адекватном построении их системы взаимосвязаны и взаимообусловлены.