Социальная философия и философская герменевтика

Дуализм истины и ценности, сложившийся в Новое время, имел своим естественным результатом резкое противопоставление объяснения и понимания. Объяснение было истолковано как главная и даже единственная, функция "наук о природе", понимание – как основная и, пожалуй, тоже единственная функция "наук о духе". В качестве крайней оппозиции методологии естественно-научного познания сформировалась философская герменевтика, изучающая понимание.

Возникшая еще в Античности как искусство истолкования текстов, герменевтика лишь в XIX–XX вв. постепенно получает форму особого философского метода, проблемы которого в настоящее время разрабатывают представители самых разных философских направлений. Отвергая возможность изучения человеческой и социальной проблематики с помощью естественно-научных методов, современная герменевтика стремится интегрировать важнейшие философские тенденции и предложить гуманитарным наукам нечто вроде общего мировоззрения и одновременно – метода исследования, обладающего достаточной мерой строгости. Нередко утверждается, что герменевтика, решив проблему базиса взаимоотношения людей, предоставит тем самым твердое основание для всех наук об обществе.

В последние десятилетия интерес к герменевтике заметно возрос. Это во многом объясняется тем, что буржуазные философы видят в ней новую, практическую философию, способную разработать методологические принципы подхода к социальной и политической жизни и тем самым внести вклад в изменение действительности.

Герменевтика является достаточно синкретическим направлением, стремящимся интегрировать важнейшие философские тенденции современности, сочетать методологические и гносеологические принципы, почерпнутые из самых разных источников. Об этом выразительно говорят как сложности, связанные с определением предмета ее исследования, так и многообразные предложенные классификации основных ее направлений.

Д. Блайчер определяет герменевтику как "теорию или философию интерпретации значения" и выделяет в качестве "основной герменевтической проблемы" исследование "форм и способов выражения человеческой субъективности в определенных системах ценностей и формах человеческой жизнедеятельности". Тремя основными подходами к решению этой проблемы выступают, по Блайчеру, герменевтическая теория, герменевтическая философия и критическая герменевтика. К герменевтической теории относятся классическая герменевтика (герменевтика романтизма, историческая герменевтика, герменевтика В. Дильтея) и герменевтика Э. Бетти. Герменевтическая философия включает экзистенциально-онтологическую герменевтику М. Хайдеггера, теологическую герменевтику Р. Бультмана и философскую герменевтику Х.-Г. Гадамера. Под именем "критической герменевтики" Блайчер объединяет герменевтику в форме антропологии знания К.-О. Апеля, программу диалектико-герменевтической социальной науки Ю. Хабермаса и попытки создать материалистическую герменевтику, которые предпринимают с весьма существенно отличающихся друг от друга позиций Г. И. Зандкюлер и А. Лоренцер. Помимо этих трех основных течений Блайчер выделяет в качестве "новой перспективы" феноменологическую герменевтику П. Рикёра.

Эта классификация течений в герменевтике наглядно говорит о широте и вместе с тем пестроте относимой к ней проблематики. Она показывает также, что круг направлений современной философии, затрагивающих темы герменевтики, чрезвычайно расширился. Даже представители тех из них, которые еще недавно принято было относить к "антигерменевтическим", начинают обнаруживать – иногда неожиданно для самих себя, – что они также занимаются "пониманием". Так обстоит дело, в частности, с критическим рационализмом (К. Поппер) и аналитической философией (Г. фон Вригт).

На протяжении длительной истории своего существования герменевтика многократно меняла облик. Вместе с тем, хотя она и представляет собой неоднородное и не вполне сформировавшееся идейное явление, имеется довольно отчетливо очерченное ядро "герменевтических проблем" и типичных подходов к их решению.

Основная идея герменевтики, достаточно отчетливо выраженная уже Дильтеем, заключается в резком противопоставлении естественных и гуманитарных наук. Задачей первых является познание объективной истины, задача вторых – раскрытие "смысла", "истолкование" всего того, что связано с деятельностью человека, с его мотивами и целями. Согласно герменевтике, человеческая и социальная проблематика не допускает изучения естественнонаучными методами, поскольку ее предмет отличен от природных объектов и является объективацией субъективных установок, целей и мотивов человека. Объекты, связанные с деятельностью человека, могут быть постигнуты только на основе интуитивного переживания и последующего истолкования, предполагающего определенного рода слияние субъекта познания с познаваемым объектом и понимание первым второго. "Понимание" в этом смысле противостоит объяснению естественно-научного характера. Существо объяснения состоит в подведении некоторых частных явлений под общий закон, и соответственно задача естественных наук заключается в раскрытии таких законов и тем самым – единообразия природы. Понимание же является не постижением истины, а постижением ценности, которая носит субъективный характер и стандарты которой меняются от человека к человеку, от среды к среде и от общества к обществу. Если истина открывается на пути обобщения опыта и эксперимента, то ценность может быть открыта только посредством "интуитивного соприкосновения" с ней.

Поскольку ценности понимаются подавляющим большинством философов-герменевтиков заведомо субъективистски, всякое истолкование содержания философского, исторического и иного произведения, равно как и истолкование тех или иных явлений социальной жизни, оказывается во многом зависящим от сугубо индивидуального восприятия.

В частности, П. Рикёр энергично подчеркивает роль субъекта интерпретации и видит в этом отличие герменевтики как философской дисциплины от структурализма и лингвистики как научных областей знания. И структуралистское, и лингвистическое объяснение направлено на бессознательную систему, которая конституирована различиями и противоположностями, независимыми от субъекта. Герменевтика же есть "сознательное овладение детерминированной символической основой, совершаемое субъектом, который находится в том же самом семантическом поле, как и то, ч то он понимает". Понимание нельзя трактовать слишком узко, как это имело место в романтической традиции, идущей от Шлейермахера и Дильтея, отождествляя его с постижением чуждой духовной жизни или эмоциональным переживанием мира. Процесс понимания, а точнее, истолкования символов, с помощью которого выражается психическая жизнь человека, есть одновременно способ освоения человеком мира объектов.

"Истолкование" в смысле герменевтики во многом остается подобным акту художественного творчества, понятому к тому же в субъективистском духе. Об объективных критериях такого истолкования трудно вести речь, поскольку оно отрывает явление прошлого от конкретноисторических условий его существования и склоняется к отождествлению реального прошлого с представлениями о нем. Неслучайно, с точки зрения Рикёра, философские учения, надлежащим образом истолкованные, не являются "ни истинными, ни ложными, но разными".

Стремясь избежать крайнего релятивизма и субъективизма, некоторые представители герменевтики пытаются найти некую общую основу для всех многообразных специфических "пониманий". Этой основой иногда объявляется "предпонимание" как возможность всякого понимания и общения людей. Предпонимание должно иметь дорефлексивный и вненаучный характер, так как оно лежит в фундаменте всякой рефлексии и науки. Оно должно представлять собой нечто онтологическое, поскольку на него опираются все отношения между людьми.

Э. Бетти видит такую основу в существовании так называемых смыслосодержащих форм, которые выступают как корреляты определенных ситуаций, социальных процессов, фактов и являются носителями смыслов.

Гадамер отождествляет предпонимание с "предрассудком", т.е. с суждением, вынесенным до всякого исследования существующих фактов. Любой процесс понимания исторического объекта отправляется от некоторого предварительного представления о его смысле. По Гадамеру, эта предварительная "подготовка" основывается на предрассудках культурной традиции, и именно они, а не рационально-логические моменты определяют сущность человеческого мышления. Анализируя роль предрассудка в процессе научного понимания, Гадамер приходит к выводу, что реализация идеала науки без предрассудков невозможна, поскольку остается неизвестной сущность научного мышления. Под сомнение ставятся тем самым возможность достижения интерсубъективного понимания и сама ценность науки. Методологический и гносеологический релятивизм Гадамера заставляет неопозитивиста Апеля признать, что "донаучное понимание" Гадамера по существу антинаучно. Впрочем, и сам Апель постулирует в качестве подлинной основы понимания определенную предструктуру, которая не дана в опыте и эксперименте, – некое "герменевтическое априори".

Идея "предпонимания" выражает в своеобразной форме убеждение в социальной и исторической детерминации познания вообще и исторического познания в частности. Действительно, горизонт понимания всегда исторически обусловлен и ограничен. Беспредпосылочное понимание – независимо от того, идет ли речь об изучении истории или об изучении природы, – является, в сущности, фикцией.

Однако конкретизация этой общей посылки в философской герменевтике вырождается, как правило, в отрицание возможности самой объективной истины, в растворение ее в тех различных перспективах, в которых она может рассматриваться. Апология "предрассудка", "предструк- туры", "герменевтического априори", истолкование языка как "горизонта герменевтической онтологии", призывы к устранению идеологии как главного препятствия на пути к пониманию – все это оказывается в конце концов манифестацией субъективизма и априоризма, органически входящих в ткань герменевтики. Абсолютизация предпонимания как чего-то изначального и дорефлексивного, резкое противопоставление его пониманию означают утверждение примата традиции над рефлексией, неспособность отобразить "колебания" смысла между бесконечностью невысказанного и конечностью сказанного.

Предпонимание, являющееся исходным моментом движения к пониманию, само исторично. Оно определяется меняющимися условиями социальной жизни, достигнутым уровнем познания и соответственно понимания. Познание реализуется в определенных исторических и социальных условиях. Но чем дальше оно продвигается, тем глубже понимаются сами его предпосылки. Углубление понимания – это одновременно и прояснение, экспликация предпонимания.

Абсолютизация герменевтикой дорефлексивного понимания воспроизводит в извращенной форме тот фундаментализм, который был характерен для мышления Нового времени.

Сейчас внутри самой герменевтики наблюдается тенденция к определенного рода расширению и выходу за пределы языка и текстов. Сторонники "критической герменевтики" считают, что представители "философской герменевтики" явно переоценивают роль традиции и языка в познавательном процессе, что нельзя пренебрегать теми экстралингвистическими факторами, в контексте которых конституируются мышление и деятельность человека. "Критическая герменевтика" стремится быть "глубинной герменевтикой", не ограничивающейся процессом интерпретации и стремящейся выявить ее объективные основы, те жизненные условия, которые сказываются на всех интеллектуальных процессах.

Своеобразную концепцию такой герменевтики развивает Ю. Хабермас. Герменевтика должна служить, по мысли Хабермаса, целям освобождения человека от того, что Маркс назвал "практическим унижением". Хабермас обвиняет, однако, марксизм в недостаточной "критичности" и изображает его как учение, лишь фиксирующее действие "неумолимых" законов, встающих, подобно стене, на пути свободной деятельности человека. Более последовательная "критическая теория" должна опираться не на "философию бытия", а на "философию действия". Герменевтика, по Хабермасу, не является ни искусством истолкования, ни средством сделать что-то понятным. Она представляет собой критику и как таковая должна помогать познающему субъекту осознавать самого себя, показывать, что средства естественного языка в принципе достаточны, чтобы объяснить смысл любых взаимосвязей опыта, субъективные желания и цели людей. Интерсубъективное взаимопонимание в языке одновременно и безгранично, и неполно: оно безгранично в том смысле, что всегда может быть расширено, и вместе с тем частично, поскольку никогда не может быть полностью прояснено и реконструировано. Мы способны "понимать" и "излагать" все, по никогда не сможем передать что-либо полностью и окончательно. Отсутствие взаимопонимания в обществе – результат социальной патологии языка. С этим положением связана иллюзия Хабермаса, будто эмансипация человека и его сознания от "идеологических заблуждений" возможна на основе реконструкции языка: "докритическая герменевтика" служила будто бы сохранению существующих общественных отношений; "критическая герменевтика", являясь "теорией практики" и ориентируясь на деятельность, вносит посредством методического постижения социальных явлений важный вклад в изменение действительности.

Эта лишенная оснований претензия была с явным скепсисом встречена даже самими герменевтиками. Д. Кампер, например, пишет, что если теория Маркса была критикой действительности и воспринимала противоречия последней как повод к практической деятельности по ее изменению, то "критическая теория" Хабермаса под влиянием герменевтики движется к тому, чтобы превратиться в орудие компенсаторного снятия барьеров "понимания". Герменевтика стремится сделаться разоблачением "идеологий", используя свое "искусство понимания" для восстановления "коммуникативной компетенции". Тем самым устанавливается теоретический горизонт практики – "интерпретация и коммуникация ученых становится трансцендентальным условием человеческого слова и дела".

Полемизируя с Хабермасом, Гадамер обвинил – и вполне основательно – представителей "критической теории" в открыто инструменталистском отношении к теоретизированию. Любая теория – элементы марксизма, фрейдовский психоанализ, герменевтика и другие – адаптируются критицистом для целей рефлексии. Ни одна теория не принимается всерьез и не интерпретируется ради нее самой, как того требует герменевтика. Вместе с тем Гадамер подчеркнул, что в методологическом плане между герменевтикой критической школы и его собственной герменевтической философией нет принципиальной несогласуемости.

И в самом деле, "радикализация" герменевтики путем соединения ее с "критической теорией" и включения ее тем самым в более широкую концепцию социально-исторического мира не устраняет основных пороков философской герменевтики. Сохраняется, в частности, методологическая дихотомия естественных и гуманитарных наук. Хабермас, предлагая в одном случае лингвистически-психоаналитическую "метапсихологию", в другом – "теорию коммуникативной компетентности" в качестве рамки герменевтической интерпретации, обосновывает противопоставление этих наук методологическими соображениями и различиями в "логической форме". Но, как замечает Т. Дукман, такое противопоставление прямо вытекает из рассуждений Хабермаса о сущности "природы" как того, что противостоит "истории". Оно связано также со странным, по меньшей мере, предположением, что естественные науки основываются на технологическом, в сущности капиталистическом "праксисе", в то время как "критическая" социальная теория ориентируется будто бы на исторический "праксис освобождения".

Таким образом, Хабермас, по существу, основывает понятие глубинного понимания на психоанализе языка. Идею психоанализа как некоей "глубинной" герменевтики он связывает с необходимостью разработки "критической" социальной науки, руководствующейся "интересом к освобождению".

Устранение философской герменевтикой понятия объективной истины из методологии гуманитарных наук и полная субъективизация ценностей ведут к тому, что на место процесса познания объективных связей ставится процедура "раскрытия смысла" изолированных друг от друга социальных явлений.

Не спасает положение и введенное в герменевтику понятие "аутентичного истолкования", претендующее на замещение понятия истины в гуманитарных науках. Дискуссии как между самими герменевтиками, так и с представителями близких им по духу философских течений показывают, что герменевтика не обладает сколько-нибудь ясными и однозначными критериями такого истолкования.

В последнее время представители герменевтики предприняли попытки преодолеть типичное для нее противопоставление естественно-научного объяснения и гуманитарного истолкования и сделать герменевтику некой фундаментальной теорией познания.

Так, Г. Бём во вводной статье к книге "Герменевтика и наука" пишет, что, поскольку герменевтика выражает некоторые объективные тенденции современного развития не только гуманитарных, но и естественных наук, поляризация герменевтического истолкования и естественнонаучного объяснения, все еще имеющая место, обедняет как герменевтическую философию, так и науку. Истолкование является неэффективным, если оно не пользуется некоторым достаточно определенным методом, отвечающим требованиям науки. С другой стороны, научное исследование должно учитывать важнейшие особенности герменевтического описания.

Попытки преодолеть традиционное разделение объяснения и понимания лежат и в основе программы так называемой трансцендентальной герменевтики, претендующей на соединение трансцендентализма Канта с основными идеями традиционной герменевтики. По мысли одного из сторонников этой программы, Р. Бубнера, герменевтика не сводится к установлению или обоснованию какого-то особого метода, применимого в гуманитарных науках. Будучи "трансцендентально осмысленной", она преодолевает дуализм методов и выясняет значение самой возможности методического познания.

Однако, как признают сами сторонники трансцендентальной герменевтики, она не способна объяснить проблемы, связанные с пониманием и непониманием, без обращения к историческому опыту формирования конкретных проблем и соединения индивидуального акта понимания с общей теорией понимания.

На рубеже 1950–1960-х гг. философская герменевтика активно включилась в развернувшуюся в это время полемику с позитивизмом и внесла заметный вклад в то, что в философии взяли верх антипозитивистские настроения. Представители герменевтики резко критиковали логический позитивизм за стремление распространить методы точных паук на свое научное познание, включая и гуманитарные науки.

Неопозитивистский идеал естественно-научной точности действительно страдает явной односторонностью. Более того, он неприложим не только к социальному познанию, но и к самим естественным паукам. Однако в его критике философская герменевтика сама впала в другую очевидную крайность: образец научной методологии, выработанный на основе анализа гуманитарного знания, был резко противопоставлен сю методам естественных наук и следование ему было объявлено единственной подлинной гарантией "доступа к вопросу об истине". Сам этот образец оказался бесплодным не только в качестве универсального общенаучного метода, по и в качестве специфического метода "наук о духе".

Современные попытки объединить научное объяснение и герменевтическое истолкование и избежать тем самым односторонности как неопозитивизма, так и герменевтики являются не более чем абстрактной декларацией. Сформировавшись в качестве крайней оппозиции методологии естественно-научного познания, герменевтика не может, оставаясь самой собой, стать методологией науки в целом.

Это хорошо понимают ортодоксальные представители философской герменевтики. В частности, в той же книге "Герменевтика и наука", в которой помещена упомянутая статья Г. Бёма, опубликована также статья П. Рикёра "Текст как модель: герменевтическое понимание". В ней со всей определенностью отстаивается тезис, что только гуманитарные науки являются герменевтическими, так как предмет их исследования во многом идентичен характеристикам письменного текста. Текст можно рассматривать в качестве парадигмы для объекта социальных наук, а методологию его интерпретации – в качестве методологической парадигмы социальных наук.

Герменевтикой многое сделано для прояснения понимания. В частности, она показала ограниченность позитивистских моделей объяснения, невозможность сведения понимания к объяснению, привлекла внимание к проблеме истолкования и понимания, выявила комплексный характер последней, представила понимание как процесс, слагающийся из определенных этапов и предполагающий взаимодействие понимаемого целого и его частей, и т.д. Однако проанализировать природу понимания как универсальной формы интеллектуальной деятельности, установить ясную взаимосвязь понимания с объяснением – другой столь же универсальной операцией мышления – герменевтика оказалась не способна. Причина этого – в узком горизонте, в рамках которого рассматривается ею понимание, в тех предпосылках, или "предрассудках", которые лежат в основе ее рассуждений об истине и ценности и соответственно об объяснении и понимании.

Герменевтическая трактовка понимания с самого начала содержала в зародыше принципиально важную для правильного его истолкования мысль, что понимание неразрывно связано с ценностями. Однако это ключевое положение никогда не было сформулировано философской герменевтикой с необходимой общностью и ясностью. Обсуждая понимание, герменевтики говорили о мотивах, целях, установках и иных конкретных формах существования ценностей, но не о ценностях вообще. Сверх того, даже эти частные формы ценностей истолковывались как сугубо индивидуальные и субъективные. Они оказывались не способом соединения человека с миром и другими людьми посредством человеческой деятельности, практики, а средством замыкания индивида в узком мире его собственных мотивов и устремлений.

Соотношение объяснения и понимания является реальной проблемой философии науки. Неопозитивизм, высокомерно относившийся к гуманитарным наукам и пренебрегавший их своеобразием, не нашел в системе своих понятий места для казавшегося ему "сугубо гуманитарным" понятия понимания. Одним из следствий этого было то, что предложенное неопозитивистами описание объяснения оказалось узким и односторонним. Философская герменевтика противопоставляет гуманитарные науки естественным, сосредоточивает свои интересы на понимании, оставляя в стороне проблемы, связанные с объяснением. Неизбежное следствие такого подхода – расплывчатость ее рассуждений о самом понимании.