"Служба кабаку"

"Смеховая" литература, отрицая официальную книжность, пародировала известные в Средневековье жанры, легко узнаваемые читателем, - челобитную, азбуку, лечебник, даже церковную службу. Так, "Служба кабаку" обличала государственную систему "питейных домов", где народ обирался и спаивался. Высокая форма церковных песнопений приходила здесь в противоречие с низким ОГЛАВЛЕНИЕм. Молитва "Отче наш" обретала в устах кабацких ярыжек несвойственные ей пассажи: "...да будет воля твоя яко на дому, тако и на кабакѣ... и оставите, должники, долги наша, якоже и мы оставляем животы своя на кабакѣ, и не ведите пас на правеж, нечего нам дати, но избавите нас от тюрмы".

Язык произведения имеет яркую диалектную окраску, указывающую на северно-русское происхождение сатиры. В диалектных значениях использованы некоторые общерусские слова (например, "суровый" в значении "буйный"). Яркий колорит стилю "Службы" придают пословицы и поговорки, пришедшие в литературный язык, скорее всего, из репертуара скоморохов ("взявши кошел, и под окны пошел"; "было да сплыло"; "родила вас мама, да не приняла вас яма").

Создатель "Службы кабаку", принадлежавший, как полагают ученые, к низшим чинам провинциального духовенства, не только говорит языком народа, по и мыслит образами и символами народной обрядовой культуры. По мнению О. С. Стафеевой, действие сатиры не случайно разворачивается в кабаке, имеющем вид традиционного крестьянского жилища – избы. Оно локализовано пределами "печного" пространства – темного и греховного согласно религиозно-мифологическим представлениям древних, в то время как "красный угол" в избе ассоциировался с понятиями "Бог" и "свет". В отличие от сказки об Иванушке-дурачке в "Службе кабаку" мотивы сидения на печи и нечистоты, связанной с очагом и золой, имеют не мифологическую, а социальную окраску, являясь признаком нищеты и лености "пропившихся на кабаке", причем это состояние для них не временное, как для сказочного героя, а "во веки веков". Символика образа печи, имеющая отношение к похоронному и поминальному обрядам, к перемене облика человека и переходу его в мир иной, мотивирует возникновение в произведении темы "наготы и босоты безмерной" ("В три дня очистился еси до нага... был со всем, а стал ни с чем"), которая перерастает в тему преступления. Кабак "научает красти и разбивати", "насилством отнимати", поэтому "век около корчмы воры держатца". Пропойц, преступивших закон, ждет наказание. Им кружало даст "жалованье": одним "по всему хребту плети", другим "зарукавья железные", а иных жалует "темною темницею".

"Служба кабаку" – стилистически неоднородное произведение, возникшее на стыке народной поэзии и книжной культуры. Повествование ведется как бы на двух языках. С одной стороны, это язык христианского проповедника, который в борьбе с пьянством опирается на традицию древнерусской дидактической прозы, обличительных слов против тех, кто "опивается до нага" и теряет чувство собственного достоинства: "Правдивый человек аще пьет и по корчмам водится, в позор будет". С другой стороны, язык представителя народной культуры, для которого пьяница – отвергнутый обществом человек, достойный сочувствия за свое "голое сиротство", однако опасный в силу своего "вывернутого" поведения для мира упорядоченного и благополучного. Образцы высокого стиля "священных книг" ("Како ли кто не воздохнет: во многия времена собираемо богатство, а во един час все погибе?") контрастируют с натуралистическими подробностями кабацкого быта ("Яко утвердися на кабаке пьючи, голым гузном сажу с полатей мести во веки"; "Всяк ся ублюет, толко не всяк на собя скажет"). Это помогает осознать глубину нравственного падения пьяницы и антигуманность пополнения царской казны через организацию "кружечных" дворов. По мысли В. II. Адриановой-Перетц, история донага обобранного в кабаке пропойцы, созданная как церковная служба мученику, пострадавшему за веру, сблизила два резко противоположных образа, привела к переосмыслению привычных литературных форм.

Автор сатиры сумел проследить путь деградации человека, выяснив причины его социального и нравственного падения. Он создал психологически точное описание процесса постижения "науки пития", когда "кабак непотребный, бесованию наставник", постепенно становится "отчим домом" для пьяницы: "Исперва неволею нудими бывают от родителей своих или от другов своих ближних, сегодни и позавтрее от болезни похмелныя нудят неволею пити, и мало-помалу и сами гораздни станем пити и людей станем учити..."