Лекция 10. Рональд Лэинг

Сидящий напротив меня пациент убийства не совершал. Он почтенного возраста. Благовоспитан. Вот уже третий месяц мы блуждаем с ним по закоулкам памяти моего подопечного. Факты биографии обыкновенны. Воспоминания примечательны, но не ключевые. Строгая фиксированность деталей. Здоровая потребность в сне, еде и других телесных радостях. И неожиданные пароксизмы жестокости, наплывы удушающей жажды крови.

И вот что поразительно. Опасные, мучительные симптомы появились у него недавно. Вид чужой крови рождает ощущение неизъяснимого блаженства. Желание половой близости накатывает вместе с готовностью растерзать жертву. Нет, приводов в милицию пока не было — пациент на грани преступления. В графе "Характерологические особенности" записываю: "Садистские наклонности". Это мало что проясняет в духовном мире моего пациента.

Садист, как правило, вовсе не воспринимает собственные свойства как преступные. Это нормальная психологическая характеристика. Никто ведь не казнится, к примеру, что он сангвиник или холерик. Но мой пациент живет в предощущении катастрофы. Ему кажется, что он на пороге злодеяния. Пациент хочет понять себя, осознать темные силы, которые поднимаются из глубин его существа. Он явно ищет опоры. Что-то подсказывает мне, что за банальным признанием последует необычный анамнез.

Я прошу моего пациента вспомнить самый приятный эпизод из далекого детства. Он долго рассказывает о голодных военных годах. Неожиданно зацикливается на одном вечере. Мама раздобыла муки и испекла калач. До сих пор помнится ощущение неожиданной и приятной сытости. Калач, ясное дело, ничего мне не раскрывает. Радость, блаженство могут появиться из другого источника. Отчего же пациент толкует только об исчезновении голода?

Обычно те, кто жаждет психического исцеления, легко вспоминают благостные эпизоды детства. Через них, однако, можно искать полярное — то, что оказало травматическое воздействие на личность. Мой пациент рассказывает о себе без утайки, бесхитростно. Однако зарождается подозрение: он затрудняется в оценке какого-то воспоминания. Какого? Было ли оно доброй мечтой детства? Само собой понятно, нет... Мы снова погружаемся в извивы психики... Человек подвержен влечению мучить и убивать. При этом он испытывает удовольствие. Такая агрессивность присуща только человеку. Он — единственное живое существо, способное уничтожать себе подобных без всякой для себя пользы или выгоды. Злокачественная агрессия свойственна только человеку. Она не порождается животными инстинктами. Это одна из тех страстей, которая в отдельных культурах или у отдельных индивидов доминирует, а у других вовсе отсутствует. Вот и мой пациент. Его визит к психоаналитику — это явка с повинной. Он пока не преступник. Однако спазмы садизма одолевают его. Мы продолжаем разматывать витки памяти. Отчего садистские наклонности обнаружились внезапно, недавно? Нервный срыв? Истощение защитных ресурсов? Нечто дремлющее в подсознании до срока?

Мой случайный вопрос, кажется, ухватывает некую нить.

— Домашних животных не держу! Не могу заставить себя погладить собаку.

— А в детстве?

— Была дворняжка... Наша семья жила в оккупации. Рядом квартировал немецкий офицер. Он пристрелил собаку.

— Просто так...

— Он пришел к нам. Мама увидела его из окна. Испугалась. Затолкала под кровать меня и собаку. Там мы и сидели... Однако собака, тявкнув, обнаружила себя, а офицер ради забавы взял и пристрелил ее.

Мы крутимся вокруг этого эпизода, обсуждаем детали. Неожиданно на лице пациента появляется улыбка.

— Кровь разлилась прямо у сапога. Образовалась такая лужица... Я не испугался. Совсем другое. По телу разлилась истома. Я почувствовал прилив... радости. А ведь я любил собаку. Но то, что произошло, вдруг вызвало во мне что-то близкое к блаженству. Я впервые испытал то, что во взрослой жизни называется оргазмом.

Пациент замолчал. Я тоже сидел тихо.

— Доктор, вы спрашивали меня о самом счастливом эпизоде жизни. Я колебался, рассказывать ли вам про гибель собаки. Какое неприятное впечатление от детства, не правда ли? Три года назад случилось нечто, что заставило меня вспомнить про это...

Я встал со стула. Пожалуй, на сегодня хватит...