Тема революции в советской драматургии
Героика современности в драматургии 1930-х гг. перекликалась с героикой недавнего революционного прошлого. Многочисленные пьесы и инсценировки, посвященные революции и Гражданской войне, написанные в разных жанровых формах, были актуальны в обстоятельствах строительства нового мира, борьбы за новую нравственность, против пережитков старого в сознании советских людей. Жанр историко-революционной драмы обогатился в 1930-с годы пьесами "Оптимистическая трагедия" Вс. В. Вишневского (1933), "Гибель эскадры" А. Е. Корнейчука (1934), "Интервенция" Л. И. Славина (1933), "Князь Мстислав Удалой" И. Л. Прута (1932) и др. В этих пьесах, рассказывающих о победе революционного парода над старым миром, значительно углублялись и разнообразились конфликты и проблемы, открытые героико-революционной драматургией предшествующего десятилетия. Именно в русле этой тематики драматурги 1930-х гг. вели поиск в жанре трагедии.
"Может ли существовать социалистическая трагедия? Не только может, но и должна, – говорил в 1933 г. А. В. Луначарский на пленуме оргкомитета Союза советских писателей. – В наше время элементы трагичности еще не изжиты... Нужны были жертвы гражданской войны, нужны жертвы классового конфликта между старым и новым миром, происходящего во всех странах"[1].
Герои советской трагедии борются и погибают во имя нового мира, погибают побеждая. По сути, создавался новый жанр, название которому дала пьеса Вс. В. Вишневского "Оптимистическая трагедия" (1933, первое название – "Да здравствует жизнь!").
Всеволод Вишневский. "Оптимистическая трагедия" (1933)
Единство героики, трагедийности и оптимизма определило художественную новизну этой пьесы Всеволода Витальевича Вишневского (1900–1951). Сам жизненный материал, конфликт, типичный для первых лет революции (героическая самоотверженность, сознательность и дисциплина против анархических, индивидуалистических настроений), подсказывали драматургу композиционную структуру и образный строй трагедии.
"Увидел ряд отрывков и ясно <...> увидел финал: умирание командира, большевика... Колоссальной силы человек. Смерть скрашивают матросы- бойцы, стараясь делать вид, что ничего особенного нет. <...> смех нарастает, достигая силы буш юго, вызывающего грохота. Среди смеха командир умер... Сняты фуражки... Сильнее смерти!.." – писал Вишневский в дневнике 9 января 1932 г.
Героико-трагедийный пафос подчеркивало монументальное обрамление: "гигантский хор" – матросский полк, расположенный "лицом к лицу со зрителями", "корифеи" – Первый и Второй ведущие. От имени героев Гражданской войны они говорят с залом:
"Отложите свои вечерние дета. Матросский полк, прошедший свой путь до конца, обращается к вам – потомству... Бойцы не требовали, чтобы вы были печальны после их гибели. Ни у кого из вас не остановилась кровь оттого, что во время великой гражданской войны в землю легло несколько армий бойцов. Жизнь не умирает... Полк обращается к потомству. Он избавляет вас от поминок. Он предлагает молча подумать, постигнуть, что же, в сущности, для нас борьба и смерть".
Долгая сценическая жизнь пьесы в нашем и зарубежном театрах объясняется тем, что драматург создал галерею живых характеров, преодолев "массовидность" героев и абстрактную патетику своих первых драматургических опытов. Удачей драматурга, несомненно, явился образ Комиссара. То, что на корабле, находящемся во власти анархистов, появляется хрупкая молодая женщина, делает ситуацию предельно напряженной, "странной, невозможной, нарушающей давние понятия", рождающей предощущение, что "с этой женщиной произойдет что-то непоправимое". Действительно, в первых сценах столкновения Комиссара с матросами-анархистам, Алексеем, Вожаком, Сиплым, она кажется обреченной на трагическое одиночество. Однако уже в первом диалоге с коммунистом финном Вайноненом раскрывается источник ее мужества и стойкости – убежденность в правоте дела революции:
"Комиссар. Ты один?
Вайнонен. И ты одна, Комиссар?
Комиссар. А партия?"
Оттого и безымянна героиня, что олицетворяет собой коллективную силу. Ее жизнь на корабле – непрерывный подвиг, предельная сосредоточенность на одной цели: переломить ситуацию и влить "Свободный анархо-революционный отряд" в "Первый морской полк регулярной Красной Армии". Этому подчинены все поступки Комиссара: расстрел в упор "огромного полуголого матроса", захотевшего "попробовать комиссарского тела"; поддержка нерешительного "маленького финна"; привлечение на свою сторону старого служаки-боцмана и военспеца Беринга, назначенного командиром корабля.
Наиболее сложно дался Комиссару психологический поединок с Вожаком, хитрым, матерым лидером анархистов, и матросом первой статьи Алексеем, человеком талантливым, сильным, но запутавшимся в идеологических сетях: "Личность ты исключительная, а мусору у тебя в голове много", – говорит она Алексею в одном из споров с ним. В финале второго акта, когда, по существу, решается судьба полка и Вожак едва не одерживает верх, именно Алексей называет своего недавнего лидера "предателем и изменником", припомнив ему все последние преступления (самосуд над невиновным матросом и старухой-жалобщицей) и остановив готовящуюся расправу над пленными офицерами. Он подтверждает истинность смертного приговора Вожаку, сымпровизированного и прочтенного Комиссаром по чистому листу бумаги ("Написано, как сказано") и сам приводит приговор в исполнение.
Образ Комиссара вызывает живое сочувствие благодаря тому, что, несмотря на некоторую обобщенность в ней героической идеи, она женственна, не лишена сомнений: "Не знаю, как справлюсь с этими людьми, – народ трудноватый. Откровенно говоря, не сплю ни одной ночи", – признается она в письме в Петроград. В подтексте угадывается и неловкость положения героини в матросской среде, и зарождающееся чувство любви к Алексею.
Во второй редакции "Оптимистической трагедии" (1934), созданной совместно с Камерным театром, где А. Я. Таиров впервые поставил ее с великой Алисой Коонен в роли Комиссара, Вишневский снял излишнюю помпезность монологов Ведущих, абстрактно-романтических преувеличений авторских ремарок, натуралистические излишества в речи матросов. Самой существенной поправкой был финал спектакля: гибель Комиссара, ее прощальное напутствие товарищам, выраженное строго и немногословно: "Держите марку военного флота". Такое торжественно-возвышенное завершение повествования о трагической героике борьбы за новый мир придавало всей пьесе оптимистическое звучание.
Драматургическая лениниана
В 1930-с гг. возникает драматургическая лениниана – начатая в предшествующее десятилетие очерком М. Горького и поэмой В. В. Маяковского. Специфика драматургии требовала изображения героя в непосредственном, зримом действии, в конкретных поступках, живых высказываниях. Над образом В. И. Ленина работали драматурги разных поколений. Наиболее удачно этот образ дан на фоне драматической атмосферы революционной эпохи в пьесе "Человек с ружьем" (1937) Η. Ф. Погодина, в которой автор стремится показать единство вождя с народом. Психологически достоверно выстроен ключевой эпизод пьесы – встреча крестьянина-солдата Ивана Шадрина с Лениным в Смольном. Первая фраза, которую произносит Ленин: "Соскучились по чаю? А?" – кажется совершенно неожиданной в революционной пьесе. Именно обыкновенная житейская простота этой фразы и задушевность последующего разговора с незнакомым гражданином (драматург прекрасно использует психологический эффект драматургического приема "неузнавания") сильнее всех других доводов подействовали на солдата, убедили его в том, что рано бросать винтовку, что "воевать надо сегодня, сейчас".
В дальнейшем Η. Ф. Погодин продолжил свою так успешно начатую работу над образом Ленина в пьесах "Кремлевские куранты" (1940) и "Третья, патетическая" (1958). В погодинской трилогии Ленин – стратег революции, прозорливый государственный деятель, дерзкий мечтатель и простой "человечный человек". Надо отметить, что и сегодня, даже в свете неоднозначной оценки роли Ленина, пьесы Погодина воспринимаются не столько как гимн партии, сколько как удачная попытка психологического изображения человека (революционера). Особенно на фоне пьес и романов, создающих культовое изображение Ленина-монумента, лишенного человеческих черт.