Распределение обязанностей по доказыванию. Доказательственные презумпции

В процессуальной литературе правильно указывается, что распределение обязанностей по доказыванию жестко связано с типом существующего в тот или иной исторический промежуток судопроизводства (О. В. Баулин). В сугубо состязательном процессе бремя доказывания всецело возлагается на лиц, участвующих в деле, и прежде всего на истца и ответчика. Именно поэтому в классической римской юриспруденции имело место правило, согласно которому суд не должен был разыскивать и принимать во внимание такие факты и доказательства, которые не заявлялись ему сторонами (quod non est in actis, non est in mundo). Оно реализовывалось с учетом другой правовой установки: доказывает тот, кто утверждает (simper necessitas probandi incumbit illi qui agit).

В следственном (инквизиционном) судопроизводстве доминирует иное положение, заставляющее орган судебной власти всеми доступными средствами вмешиваться в диспозитивные права прочих участников с целью обнаружения истинных сведений о гражданско-правовом конфликте.

Наконец, в смешанном судопроизводстве распределение бремени доказывания в той или иной мере происходит между судом и лицами, участвующими в деле. Основная же проблема здесь заключается в том, каким образом и насколько органично возможно совместить процессуальные права и обязанности учреждения правосудия и частных лиц, сбалансировать их, не нарушив принципов состязательности, диспозитивности и равноправия.

Проблематика распределения обязанностей по доказыванию особо актуальна именно для гражданского судопроизводства, поскольку в уголовном судопроизводстве подозреваемый или обвиняемый в преступлении не должен доказывать свою невиновность – соответствующее бремя лежит на стороне обвинения (ч. 2 ст. 14 УПК).

В римском гражданском процессе была выработана универсальная формула, согласно которой каждая сторона должна доказать обстоятельства, на которые она ссылается, римляне говорили – стороны должны дать факты, суд дает закон (da mihi factum, dabo tibi jus). Наряду с этим общим положением существовала разветвленная система доказательственных презумпций (praesumtio). В переводе с латинского презумпция означает предположение. В течение длительного исторического развития сформулировали множество различных презумпций, основывающихся на предположении того, что факт скорее существует, чем нет. Их появление было обусловлено практическими трудностями, которые вытекали из состязательного характера судопроизводства, где часто возникали сомнения в том, какая сторона должна убеждать суд в истинности фактически данных. Выход был найден в казуистическом методе перераспределения бремени доказывания. Отсюда и возникли правила-предположения, касающиеся представления доказательств. Они являли собой умозаключения, выведенные посредством наблюдения за конкретными жизненными ситуациями. Презумпция – выражение того, что происходит чаще всего, утверждали римские юристы (praesumptio sumitur ex eo quod plerumque fit). Такой подход позволял судьям полагать, что муж, который платит за жену, поступает так в намерении ее одарить; кредитор возвращает должнику расписку тогда, когда должник уплатил свой долг; завещатель продает отказанную вещь в случае, если он передумал относительно отказа; заклад возвращается должнику при отмене права заклада (С. А. Муромцев).

В дореволюционной России Устав гражданского судопроизводства 1864 г. (УГС) в ст. 81, 366 гласил: "...истец должен доказать свой иск. Ответчик, возражающий против требований истца, обязан со своей стороны доказать свои возражения". Другими словами, на стороны возлагалось основное бремя доказывания, при этом первым к осуществлению этого бремени должен был приступить тот, кто обращался за судебной защитой (semper necessitas probandi incumbit illi, qui agit). Если этого не происходило, истцу отказывалось в удовлетворении иска (actore поп probante reus absolvitur). Подобное правило закреплялось в ст. 118 ГПК РСФСР 1923 г. и ст. 50 ГПК РСФСР 1964 г., что означало придание ему сущности правовой аксиомы (А. А. Ференс-Сороцкий), под которой понимают положение, принимаемое без логического доказательства в силу убедительности.

В действующем ныне процессуальном законодательстве установлено, что доказательства представляются сторонами и другими лицами, участвующими в деле (ч. 1 ст. 57 ГПК). Вместе с тем основное бремя доказывания (onus probamdi) возложено на истца и ответчика, которые в соответствии ч. 1 ст. 56 ГПК должны доказать те обстоятельства, на которые они ссылаются как на основания своих требований и возражений. При этом данное долженствование следует отличать от бремени утверждения (onus probandi), заключающегося в необходимости для стороны, заявляющей требование либо возражение, сослаться на обстоятельства, подтверждающие таковые. Практика показывает, что зачастую оба вида бремени совпадают, но не всегда, коль скоро наличествуют общеизвестные, преюдициальные и признанные факты.

В отличие от ст. 50 ГПК РСФСР 1964 г. соответствующая ей ст. 56 действующего ГПК содержит еще одно немаловажное указание о том, что общий механизм распределения обязанностей по доказыванию используется всегда и неизменно, если иное не предусмотрено федеральным законом. Так, ст. 249 ГПК, отвечающая за бремя доказывания по делам, возникающим из публичных правоотношений, определяет иной порядок: обязанности по доказыванию обстоятельств, послуживших основанием для принятия нормативного правового акта, его законности, а также законности оспариваемых решений, действий (бездействия) органов государственной власти, органов местного самоуправления, должностных лиц, государственных и муниципальных служащих, возлагаются на орган, принявший нормативный правовой акт, органы и лиц, которые приняли оспариваемые решения или совершили оспариваемые действия (бездействие). Кроме того, суд в целях правильного разрешения дела может по своей инициативе истребовать любые доказательственные материалы. По сути, речь идет о процессуальной презумпции вины, которую опровергают субъекты, перечисленные в приведенной статье, вследствие чего целесообразно более подробно затронуть вопрос о влиянии презумпций на бремя доказывания.

Общечеловеческие предположения получили название обыкновенных (praesumtio hominis), а предположения, зафиксированные в праве, стали именовать законными презумпциями (praesumtio juris). Последние подразделяются на процессуальные и материальные, причем в большинстве своем они являются опровержимыми или условными. К процессуальным можно отнести презумпции: беспристрастности суда; процессуальной дееспособности и добропорядочности; невиновности ответчика и др. Ю. А. Сериков справедливо отмечает, что назначение процессуальных презумпций заключается главным образом в том, что они позволяют обеспечить надлежащую процедуру рассмотрения гражданского дела для вынесения законного и обоснованного решения, которое само по себе содержит презумпцию собственной истинности (res judicata pro veritate habetur), во всяком случае, пока оно не отменено в установленном ГПК порядке.

Предположения материального права составляют большинство, в их числе можно назвать опровержимые презумпции: вины причинителя вреда, не исполнившего обязательство или исполнившего его ненадлежащим образом; нахождения долгового документа у должника; отцовства; невиновности налогоплательщика и пр. Но имеются и неопровержимые презумпции, например, в силу п. 3 ст. 52 СК супруги, давшие согласие на имплантацию эмбриона другой женщине, а также суррогатная мать не вправе при оспаривании материнства и отцовства после совершения записи родителей в книге записей рождений ссылаться на эти обстоятельства. Иногда на наличие материальных презумпций в тех или иных делах обращает внимание Верховный Суд РФ. Так, в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 19.06.2006 № 15 "О вопросах, возникших у судов при рассмотрении гражданских дел, связанных с применением законодательства об авторском праве и смежных правах", сказано, что истец должен подтвердить факт принадлежности ему авторского права и (или) смежных прав или права на их защиту, а также факт использования данных прав ответчиком. При этом необходимо исходить из презумпции авторства, предусмотренной частью четвертой ГК. В частности, при отсутствии доказательств иного изготовителем фонограммы признается лицо, имя или наименование которого указано обычным образом на экземпляре фонограммы и (или) его упаковке.

В целом презумпции как технико-юридический прием облегчают работу судебного органа и дают исходные данные, принимаемые за истинные. Знания в подобных случаях отнюдь не ложны. В них присутствует потенциальная возможность существования фактов, хотя не исключается и иное. В этом плане презумпции придают процедуре доказывания гибкость, перелагая обязанность доказывания утверждаемого на противную сторону, изменяя общее правило ст. 56 ГПК. Если же обязанность не выполнена, то предполагаемый факт считается установленным и соотносимым с истиной. Оказывать помощь в ее достижении может и освобожденное от представления доказательств лицо. Как отмечается в процессуальной литературе, доказывание – право и обязанность субъектов доказывания, следовательно, презумпции освобождают лицо от доказывания, но не лишают его права приводить доказательства и обосновывать факты (М. К. Треушников).

Вместе с тем юридические презумпции нельзя путать с фикциями, которые весьма близки по своей внешней форме выражения к предположениям, в связи с чем многие авторы не различают их. Тем не менее это суть разные правовые явления. Если презумпции указывают на высокую вероятность истинности факта, пока не доказано иное, то фикция представляет собой намеренно созданное, измышленное положение, не соответствующее скорее всего действительности, используемое в юриспруденции для облегчения урегулирования некоторых правоотношений. "Часто норма права предписывает признавать существующее обстоятельство за несуществующее; такой прием называется фикцией (юридическим вымыслом)", – писал Г. Ф. Дормидонтов.

Впервые фикции в юриспруденции задействовали римляне. Они умеренно употреблялись преторами и законодателем для преодоления правовых помех, поэтому выделяли преторские и сенатские фикции, нарушающие каноны логики и игнорирующие юридическую реальность, в том числе в области перераспределения обязанности по доказыванию либо предъявления исков, где не была допустима аналогия. Благодаря этому появились даже специальные формулы, снабженные юридической фикцией, – actio ficticia (Μ. X. Гарсиа Гарридо). В более широком аспекте фикции сочетаются не только с предположениями, но и с конклюдентными действиями, а равно с юридическими симуляциями, поскольку все они рассчитаны на оперирование с определенными фактами, несмотря на явное отсутствие таковых (Д. И. Мейер).

Все юридические фикции, так же как и презумпции, подразделяются на две большие группы – материальные и процессуальные. Материальные фикции представлены фикцией смерти лица или же фикцией юридического лица, являющегося в некотором смысле собирательным правовым понятием. Процессуальные фикции в отличие от материальных непосредственно не связаны с предметом доказывания, но воздействуют на механизм перераспределения доказательственных обязанностей, хотя отельные авторы отрицают это, подчеркивая, что они лишь освобождают участников судопроизводства от доказывания обстоятельства, признаваемого фикцией в качестве существующего (О. В. Баулин). Однако разве избавление от доказательственного бремени не есть элемент сложной процедуры перераспределения доказательственных обязанностей между основными субъектами процессуальных правоотношений? Очевидно, что это так.

Возьмем для примера фикцию письменных, вещественных и иных доказательств, закрепленную в ч. 1 ст. 68 ГПК и гласящую, что в случае если сторона, обязанная доказывать свои требования или возражения, удерживает находящиеся у нее доказательства и не представляет их суду, последний вправе обосновать свои выводы объяснениями другой стороны. Как видим, в данном случае суд на основании вымысла о том, что у стороны действительно присутствуют необходимые органу правосудия доказательства, вследствие недобросовестного поведения лица вынужден полагать, что их представление идет вразрез с некими субъективными интересами этого лица. Причем этот факт доказывать противной стороне не нужно, а потому в целях вынесения законного и обоснованного решения вполне достаточно ее объяснений относительно сути правового конфликта.

И все же сказанное предельно не отграничивает друг от друга юридические презумпции и фикции, коль скоро в концентрированном виде они являют собой особый технический прием, с помощью которого совершенствуется старая правовая структура и обеспечивается реализация позитивных интересов различных субъектов. Все дело в том, что фикции в рамках доказательственного функционирования имеют еще одну немаловажную функцию: они дисциплинируют участников судопроизводства, поскольку одновременно относятся к латентным видам гражданской процессуальной ответственности, а именно к личной неимущественной ответственности. Это обстоятельство в полной мере демонстрирует, в частности, указанная в ч. 3 ст. 79 ГПК фикция судебной экспертизы, которая есть санкция в руках судах, применяемая к лицу при его уклонении от участия в экспертных мероприятиях^[1].