Лекция 6. Проблемы осуществления мониторинга правоприменения в целях реализации антикоррупционной политики и устранения коррупциогенных факторов
Исследованные закономерности противодействия коррупции в России в самые разные исторические периоды[1] свидетельствуют о том, что каждому виду антикоррупционных инициатив (вековые исчисления позволяют определять государственные меры по борьбе с коррупцией вне зависимости от времени их продолжения именно так), соответствует свой способ их сопровождения. Если это кампания (понимаемая как совокупность мер, проводимых для достижения какой-либо важной цели, как правило, для снижения степени неблагоприятного явления)[2], то ее проведение, часто недолгосрочное, основывается исключительно на законодательных и политико-организационных компонентах. В том случае, если это государственная политика, то вышеуказанные компоненты становятся не исключительными, а обеспечительными, представленными в определенных звеньях: политико-организационный компонент – мониторинг – совершенствование (корректировка) законодательства и правоприменения. Мониторинг в данной цепи государственной антикоррупционной политики становится главным компасом ее проведения, поскольку основывается на наблюдении, анализе и оценки состояния дел в сфере противодействия коррупции.
В ретроспективе примером государственно-политического научно-экспертного сопровождения борьбы с коррупцией в истории России является работа учрежденного в 1825 году при общем собрании Санкт-петербургских департаментов Сената особого комитета по истреблению лихоимства и лиходательства. Двухгодичная деятельность комитета, основанная на тщательном анализе практики правоприменения задала долгосрочный импульс реализации системы мер противодействия коррупции на последующие пятьдесят лет[3].
В современный период мониторинг государственной политики противодействия коррупции выступает насущной потребностью. Российской Федерации, как и другим государствам, участвующим в международных антикоррупционных конвенциях, приходится периодически заниматься составлением обзоров и отчетов о состоянии дел в сфере противодействия коррупции.
Наиболее существенные внешние факторы необходимости организации антикоррупционного мониторинга связаны с участием Российской Федерации в ряде международных правовых договоров в сфере борьбы с коррупцией, а именно:
· Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию[4];
· Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции[5];
· Конвенции Организации экономического сотрудничества и развития по борьбе с подкупом должностных лиц иностранных государств при проведении международных деловых операций[6].
Так, участие Российской Федерации в Конвенции Совета Европы об уголовной ответственности за коррупцию определило статус нашей страны в качестве полноправного члена Группы государств против коррупции (ГРЕКО). Вопросы имплементации конвенционных положений и состояния выполнения рекомендаций по противодействию коррупции выступают основным предметом контрольного механизма ГРЕКО. Эти вопросы рассматривались ГРЕКО в период ее оценочной миссии в Россию в 2008 году, по итогам которой в отношении реализуемой антикоррупционной политики определен перечень рекомендаций (более 20), требуемых к исполнению к очередной инспекции.
Требования по эффективному участию государств в указанных конвенциях определяют необходимость проведения самостоятельной (а впоследствии проверяемой) деятельности по мониторингу состояния дел в сфере противодействия коррупции. Заданные критерии мониторинга содержатся в вопросниках, предоставляемых контрольными конвенционными инстанциями. Для ответов на поставленные вопросы следует использовать весь спектр информации, позволяющей отражать реалии коррупции и состояние дел по противодействию ее проявлениям. Следует отметить, что до последнего времени имелись трудности с набором методов оценки исследуемых проблем. Эти трудности осложнялись тем обстоятельством, что в качестве альтернативных данных о состоянии коррупции и положения дел по противодействию ее проявлениям в России использовались результаты периодических исследований, проводимых международной неправительственной организацией «Трансперенси Интернэшнл» (далее – ТИ).
С учетом того, что данные указанной организации недостаточно репрезентативны[7], до последнего времени противопоставить этим данным было нечего, ни организационно, ни содержательно.
В частности, количество проводимых ТИ исследований (опросов) бывает различным в отдельные годы, и отмечается закономерность, при которой меньшее количество проведенных исследований обуславливает низкие баллы индекса восприятия коррупции (ИВК). Так, например, в 2005 году Россия отведено 128 место (проведено 12 исследований), а в 2010 году – 154 место по итогам обработки результатов 8 проведенных исследований[8]. Прежде всего, ИВК составляется в зависимости от степени представлений о распространенности коррупции среди различной категории респондентов. В разные годы это могут быть: менеджеры разного звена бизнеса, лица, временно проживающие в стране, и другие категории экспертов. Заметной является ограниченная выборка респондентов – это виктимная группа лиц, которые потенциально могут выступать в роли потерпевших. При этом мнение экспертов из числа лиц, непосредственно занятых противодействием коррупции, как правило, не испрашивается. Выборочный срез мнения респондентов предполагает вопросы, которые имеют для них специфику и создают представления о коррупции в сферах их занятости или интересов. В этой связи нельзя исключать того, что респонденты могут быть терпимы по отношению к высокому уровню коррупции, например, в силу отсутствия коррупционных притязаний в отношении них. В то же время более низкий уровень коррупции может быть завышен теми респондентами, которые оценивают проявления коррупции в какой-либо сфере с позиции угрозы своему бизнесу. В этой связи, учитывая, что коррупция преимущественно проявляется в виде двух сторон (подкупающей и подкупаемой), представляется не корректным приводить мнение стороны, которая в зависимости от обстоятельств может выступать жертвой коррупции либо, напротив, виновной стороной.
Методологические основы антикоррупционного мониторинга давно наработаны криминологической наукой. Концептуально они отличаются от исследовательских подходов ТИ тем, что нацелены не на выявление уровня восприятия коррупции населением, выраженного в пресловутых индексах, а направлены на поиск и разрешение проблем противодействия коррупции, и уже в последнюю очередь – на оценку результативности деятельности разных субъектов противодействия коррупции, прежде всего правоохранительных органов.
Первичный интерес могут представлять основы криминологического механизма мониторинга, которые раскрываются и основываются на анализе уголовной и судебной статистики, материалов правоприменительной практики, анкетировании сотрудников правоохранительных органов и населения, и предусматривают оценку результативной деятельности правоохранительных и судебных органов в сфере противодействия коррупции. Основными компонентами оценки являются: количество и удельный вес преступлений, раскрытых по оперативным данным, а также уголовных дел, направленных в суд и рассмотренных судом; динамика выявления лиц, совершивших коррупционные преступления; практика назначения уголовного наказания виновным; сумма возмещенного ущерба, возникшего в результате совершенного преступления.
Криминологический механизм мониторинга должен дополняться использованием общественного мнения для выявления коррупционных технологий в правоприменительной практике. В свою очередь такой контент мониторинга правоприменения следует рассматривать в двух направлениях, условно определяемых как общее и специальное. Общее направление предполагает анализ и оценку мнения населения, институтов гражданского общества и СМИ. Специальное направление дополняет общее и основано на организованной деятельности государственных органов, занятых проведением следующих мероприятий:
1) анализ действующего законодательства на предмет выявления недостатков, способствующих коррупционным технологиям;
2) сбор и анализ обращений граждан и юридических лиц, поступающих в указанные органы;
3) анализ и оценка информации о коррупционных технологиях, которые становятся предметом расследования в рамках уголовных дел или рассмотрения дел об административных правонарушениях.
Проведение специального мониторинга правоприменения в целях реализации антикоррупционной политики подчиняется решению следующих задач:
· выявление конкретных видов коррупционных технологий в правоприменительной практике органов государственной власти и органов местного самоуправления;
· поиск эффективных способов предупреждения и пресечения выявленных коррупционных технологий (в том числе путем предложения конкретных изменений в федеральное законодательство, законодательство субъектов Российской Федерации и муниципальные правовые акты);
· разработка и внедрение в правоприменительную деятельность органов государственной власти и органов местного самоуправления методов контроля, способствующих превенции и пресечению коррупционных практик в их правоприменительной деятельности.
Таковы общие и некоторые детальные аспекты мониторинга правоприменения, результаты которого можно рассматривать с точки зрения необходимой коррекции проводимой государственной политики противодействия коррупции. Содержание мониторинга правоприменения в этих целях достаточно обширно не только в представленной выше концептуальной модели, имеющей научно-практическое обоснование, но и в законодательных началах.
В утвержденной постановлением Правительства Российской Федерации № 694 от 19 августа 2011 г. «Методике осуществления мониторинга правоприменения в Российской Федерации» (далее – Методика мониторинга правоприменения) содержится объемный пункт 9, предусматривающий специальное направление мониторинга правоприменения в целях реализации антикоррупционной политики и устранения коррупциогенных факторов. В частности, отмечается, что для обеспечения принятия (издания), изменения или признания утратившими силу (отмены) нормативных правовых актов Российской Федерации обобщается, анализируется и оценивается комплекс информации о практике их применения. К сожалению, законодатель по существу ограничился информацией, которая добывается только на основе анализа законодательства на коррупциогенность. При определении показателей, которые рекомендуется учитывать в ходе осуществления антикоррупционного мониторинга правоприменения, сделан основной упор на выявление коррупциогенных факторов в нормативных правовых актах.
В соответствии с частью 2 статьи 1 Федерального закона № 172-ФЗ от 17 июля 2009 г. «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов» под коррупциогенными факторами понимаются положения нормативных правовых актов (их проектов), которые устанавливают для правоприменителя необоснованно широкие пределы усмотрения или возможность необоснованного применения исключений из общих правил, а также положения, содержащие неопределенные, трудновыполнимые и (или) обременительные требования к гражданам и организациям и тем самым создающие условия для проявления коррупции. Полный перечень факторов определен в утвержденной постановлением Правительства Российской Федерации № 96 от 26 февраля 2010 года «Методике проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов» (далее – Методика антикоррупционной экспертизы).
Примечателен подход законодателя к расширенному и доскональному определению не только качественных, но и количественных показателей из числа организационно-контрольных в связи с деятельностью по выявлению коррупциогенных факторов.
Так, в пункте 9 Методики мониторинга правоприменения, несмотря на общее указание о необходимости выявления наличия в нормативном правовом акте корррупциогенных факторов, дополнительно вычленены те, которые уже входят в общий перечень таких факторов в соответствии с Методикой антикоррупционной экспертизы. Для наглядности целесообразно отразить аналогию факторов в следующем табличном виде.
Таблица 1.
Аналогия содержания коррупциогенных факторов,
определенных в Методике мониторинга правоприменения
и Методике проведения антикоррупционной экспертизы
| Методика антикоррупционной экспертизы | Методика мониторинга правоприменения |
| Принятие нормативного правового акта за пределами компетенции - нарушение компетенции органов государственной власти или органов местного самоуправления (их должностных лиц) при принятии нормативных правовых актов. | Несоблюдение пределов компетенции органа государственной власти, государственных органов и организаций при издании нормативного правового акта. |
| Широта дискреционных полномочий - отсутствие или неопределенность сроков, условий или оснований принятия решения, наличие дублирующих полномочий органов государственной власти или органов местного самоуправления (их должностных лиц). | Неправомерные или необоснованные решения, действия (бездействие) при применении нормативного правового акта. |
К квантитативным и одновременно организационно-контрольным показателям мониторинга правоприменения в целях реализации антикоррупционной политики можно отнести следующие критерии:
· наиболее часто встречающиеся коррупциогенные факторы в нормативных правовых актах;
· количество коррупциогенных факторов, выявленных в нормативном правовом акте при проведении антикоррупционной экспертизы уполномоченным органом;
· количество коррупциогенных факторов, выявленных в нормативном правовом акте при проведении антикоррупционной экспертизы независимыми экспертами;
· сроки приведения нормативных правовых актов в соответствие с антикоррупционным законодательством Российской Федерации;
· количество и содержание обращений (предложений, заявлений, жалоб) о несоответствии нормативного правового акта антикоррупционному законодательству Российской Федерации, в том числе о наличии в нормативном правовом акте коррупциогенных факторов;
· количество и характер зафиксированных правонарушений в сфере действия нормативного правового акта, а также количество случаев привлечения виновных лиц к ответственности.
Для уяснения возможностей фактического оперирования перечисленными показателями, представляется необходимым привести некоторые результаты проводившихся исследований.
Относительно показателя «часто встречающиеся коррупциогенные факторы в нормативных правовых актах» следует отметить, что по данным как авторских[9], так и иных исследований[10], к числу наиболее распространенных коррупциогенных факторов можно отнести те, которые устанавливают для правоприменителя необоснованно широкие пределы усмотрения или возможность необоснованного применения исключений из общих правил. Среди таковых выделяются «широта дискреционных полномочий» и «выборочное изменение объема прав». Проявления отмеченных коррупциогенных факторов достаточно типичные[11].
Такой фактор как «широта дискреционных полномочий», например, может проявляться в таком содержании:
· «Если должник или взыскатель не обеспечит участие переводчика в указанный срок, то судебный пристав-исполнитель назначает переводчика по своему усмотрению» (п. 3 ст. 58 Федерального закона от 02.10.2007 № 229-ФЗ «Об исполнительном производстве»);
· «Показания свидетеля могут быть получены по месту его пребывания, если он вследствие болезни, старости, инвалидности не в состоянии явиться в налоговый орган, а по усмотрению должностного лица налогового органа – и в других случаях» (п. 4 ст. 90 Налогового кодекса Российской Федерации).
Такой фактор как «выборочное изменение объема прав» проявляется таким образом:
· «Банк России вправе применять количественные ограничения, в равной степени, касающиеся всех кредитных организаций, в исключительных случаях в целях проведения единой государственной денежно-кредитной политики только после консультаций с Правительством Российской Федерации» (ст. 43 Федерального закона от 10.07.2002 № 86-ФЗ «О центральном банке Российской Федерации (Банке России)»);
· «В исключительных случаях капитан вправе принять на борт судна людей, спасенных от гибели или других бедствий, независимо от того, гражданами какого государства они являются (п. 355 Устава службы на судах Военно-Морского флота, утвержденного приказом Министра обороны РФ от 22.07.2010 г. № 999).
Следует учитывать, что фактор «выборочного изменения объема прав» как правило, сочетается с иными коррупциогенными положениями, не только с «широтой дискреционных полномочий», но и с «отказом от конкурсных (аукционных) процедур», «отсутствием или неполнотой административных процедур», «определением компетенции по формуле «вправе», «юридико-лингвистической неопределенностью», и другими. Показательным в данном случае будет являться следующий пример сочетания всех вышеперечисленных коррупциогенных факторов:
«В исключительных случаях, когда проведение торгов является согласно настоящему Порядку обязательным, но невозможно либо нецелесообразно, вице-президент, в ведение которого находятся вопросы распоряжения имуществом, вправе принять решение о передаче земельного участка (части земельного участка) независимо от места его расположения без проведения торгов (п.2.3 распоряжения ОАО «РЖД» от 14.04.2005 № 506р «Об утверждении Порядка организации работы по передаче в субаренду земельных участков (частей земельных участков), находящихся у ОАО «РЖД» на праве аренды»).
Два следующих показателя, посредством которых осуществляется мониторинг правоприменения, являются сугубо квантитативными и предназначены для отражения количества коррупциогенных факторов, выявленных в нормативном правовом акте при проведении антикоррупционной экспертизы, которую осуществляют уполномоченные органы (прокуратуры и Минюста России) и независимые эксперты. Статистические данные отражающие эти показатели, как правило, содержатся в отчетах Министерства юстиции Российской Федерации, Генеральной прокуратуры Российской Федерации.
К сожалению, в настоящее время возникают сложности по оперированию абсолютными данными, отражающими количество антикоррупционных заключений независимых экспертов, в виду отсутствия единой формы статистического учета. Сведения о поступивших заключениях независимых экспертов можно добывать опосредованно, путем анализа и обобщения информации о размещенных на сайтах государственных органов для проведения независимой антикоррупционной экспертизы проектов нормативных правовых актов, разработчиками которых являются эти органы. Так, в 2011 году на официальном сайте Министерства юстиции Российской Федерации было размещено 138 проектов нормативных правовых актов, подготовленных Минюстом России, на которые было получено 61 заключение независимых экспертов[12].
Следующий показатель, который требуется отражать в ходе осуществляемого антикоррупционного мониторинга правоприменения, является техническим и отражает его организационно-контрольную сущность. Речь идет об отражении сведений соблюдения сроков приведения нормативных правовых актов в соответствии с антикоррупционным законодательством Российской Федерации. В настоящее время такие сроки законодательно не определены, и потому их соблюдение следует рассматривать в связи с ведомственным порядком их установления.
Такой показатель как «количество и содержание обращений (предложений, заявлений, жалоб) о несоответствии нормативного правового акта антикоррупционному законодательству Российской Федерации, в том числе о наличии в нормативном правовом акте коррупциогенных факторов» является также не простым в статистическом подсчете. Единой статистической формы учета таких сведений не имеется. Однако такое отсутствие можно компенсировать путем анализа и обобщения искомых данных из разных ведомственных форм отчетности, а также статистики. Примером ведения ведомственной отчетности о количестве поступивших и рассмотренных жалоб является форма показателей деятельности территориальных органов ФССП России, которая утверждена приказом Министерства юстиции Российской Федерации от 01.02.2010 г. № 27.
Наиболее известными среди специалистов являются формы статистической отчетности Высшего арбитражного суда Российской Федерации, в которых отражаются различные сведения о рассмотрении дел об оспаривании нормативных правовых актов. Такие формы различны, и в качестве примера можно привести следующие сведения о делах с участием антимонопольных органов, рассмотренных арбитражными судами Российской Федерации. В 2011 году судами первой инстанции рассмотрено 11 дел об оспаривании нормативных правовых актов, связанных с применением антимонопольного законодательства, из них по 8 делам удовлетворены исковые требования. Внушительными являются данные об оспаривании ненормативных правовых актов антимонопольных органов – в 2011 году рассмотрено 4 434 таких дел, из них по 1 708 делам удовлетворены требования истцов[13].
Учитывая представленные данные о частоте судебного оспаривания положений нормативных и ненормативных правовых актов, представляется важным для целей антикоррупционного мониторинга правоприменения использовать меры ранней профилактики, которые позволят исключить недостатки законодательства, производные от проявлений коррупции, лоббизма. Это перспективное направление может быть связано с установлением антикоррупционных стандартов в сфере нормотворчества.
По существу такой подход применялся при определении содержания антикоррупционных стандартов в модельном законе «Основы законодательства об антикоррупционной политике», который был принят Межпарламентской Ассамблеей государств-участников Содружества Независимых Государств 15 ноября 2003 года[14]. На сегодняшний день, многие антикоррупционные стандарты, определенные в модельном законе устарели потому, что изменился приоритет проявлений коррупции относительно разных сфер.
Между тем, опыт построения и логика определения содержания стандартов, в методологическом смысле остается полезной для современного законодателя. Учитывая компетенцию лиц, присутствующих в этом зале, а также законодательные аспекты обсуждаемой темы, позволю в качестве примера привести следующую систему запретов и ограничений, образующих антикоррупционные стандарты в сфере правотворчества.
В указанной сфере актуальными могут являться следующие ограничения:
· на принятие подзаконных нормативных правовых актов, не предусмотренных законом (кстати, здесь проявляется коррупционный фактор, определяемый как чрезмерная свобода подзаконного нормотворчества)[15];
· на лоббирование нормативных правовых актов или анонимное участие в разработке их проектов;
· на разработку и принятие нормативных правовых актов без предварительного их общественного обсуждения в тех случаях, когда их содержание затрагивает права и свободы граждан.
Для целей специального предупреждения коррупции предметным будет являться запрет на принятие нормативных правовых актов без учета результатов антикоррупционной экспертизы. Здесь может возникнуть вопрос – какое отношение этот запрет имеет к повышению эффективности государственной службы? Такое отношение выглядит опосредованным, но имеет прямые цели, а именно – исключить в законодательстве коррупционные нормы, которые могут быть использованы служащими либо субъектами, склоняющим их к коррупции.
Использование антикоррупционных стандартов связанных с легитимацией лоббизма для целей законопроектной деятельности и мониторинга правоприменения является положением ранее упоминавшейся антикоррупционной конвенции ОЭСР. Пока не имплементированные в российское законодательство нормы данной конвенции предусматривают возможности антикоррупционной защиты законных интересов бизнес-структур, отвергающих коррупционные механизмы и схемы в своей деятельности. Представляется, что мониторинг правоприменения антикоррупционных стандартов не должен ограничиваться усилиями государственных органов в достижении результатов противодействии коррупции при совершении международных коммерческих сделок. Здесь важна заинтересованность самих бизнес-структур в чистоте коммерческих сделок, обеспечении их прозрачности, в соблюдении антикоррупционных стандартов. Это позволяет формировать не только здоровое бизнес-сообщество, но также выявлять и накапливать для целей законопроектной деятельности информацию о недостатках и пороках законодательства.
В данном случае речь можно вести о необходимости законодательного закрепления института лоббизма. Лоббизм является натуральным каналом выхода предложений бизнес – структур по преодолению необоснованных административных барьеров, навязываемой системы откатов или получения незаконных преференций, а также протекционизма в отношении избранных компаний, аффилированных с недобросовестными чиновниками. Основанная на результатах анализа и оценки правоприменительной практики в области противодействия коррупции реакция бизнес-сообщества на действия правотворческих субъектов определяется их законными интересами.
Необходимость законодательного обеспечения института лоббизма продиктована еще и сложившимися качественно-негативными явлениями его проявления де-факто в теневом режиме, что продуцирует новые формы детерминации коррупции.
Рассматривая такой показатель как «количество и содержание обращений (предложений, заявлений, жалоб) о несоответствии нормативного правового акта антикоррупционному законодательству Российской Федерации» нельзя обойти вниманием и современные предложения по допустимости оснований и форм анализа не только нормативных правовых, но и правоприменительных актов.
Совет при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека выступил с инициативой ввести практику осуществления независимой экспертизы судебных решений по резонансным уголовным делам, в том числе коррупционным, посчитав, что экспертно-правовой их анализ не может иметь прямых юридических последствий (если предметом экспертизы не являются дела, по которым еще не принято окончательное судебное решение)[16]. Данные инициативы были обращены к высшему судебному органу конституционного контроля. Председатель Конституционного Суда Российской Федерации В. Зорькин, выражая точку зрения специалиста в сфере конституционного права, поддержал предложения, подчеркнув, что экспертиза «не может трактоваться как особый порядок проверки судебных решений, нарушающий принцип равенства перед законом и судом» [17].
Представляется, что с точки зрения классической юридической лаборатории, предпочтительным все-таки является анализ и обобщение судебной практики, по результатам которых вырабатываются рекомендации, содержащиеся в Постановлениях Пленума Верховного Суда Российской Федерации. Постановления в данном случае выполняют роль средств правового воздействия на процесс правоприменения. В частности, они позволяют осуществлять официальное толкование норм уголовного законодательства и тесно связанных с ними нормативных правовых актов, а также определять четкие границы судейского усмотрения.
Между тем, последнее Постановление Пленума Верховного Суда Российской Федерации о судебной практике по делам о взяточничестве и коммерческом подкупе вынесено более 11 лет назад, а именно – 10 февраля 2000 г., а последняя его редакция (23 декабря 2010 г.) касалась разъяснения формальных положений о применении уголовно-правовых норм о конфискации имущества[18]. Представляется, что такое положение вещей не согласуется с имеющимися объективными предпосылками подготовки нового Постановления, которые вызваны не только новеллами антикоррупционного законодательства, но и существующими криминологически значимыми недостатками судебной практики по делам о коррупции.
Показатели, отражающие «количество и характер зафиксированных правонарушений в сфере действия нормативного правового акта, а также количество случаев привлечения виновных лиц к ответственности», являются менее сложными в поиске, чем предыдущая категория. Сведения о таких правонарушениях следует искать в специализированных формах статистического учета преступлений и правонарушений, которые используют в своей работе правоохранительные и контролирующие органы. Использование таких форм для выявления значимых закономерностей в сфере борьбы с преступностью широко применяется в ходе криминологических исследований.
Иллюстрацией сопоставления сведений о зарегистрированных преступлениях в сфере действия требований антикоррупционного законодательства, могут служить следующие данные.
Диаграмма
Сравнительная динамика числа зарегистрированных преступлений, предусмотренных ст. 204 УК РФ «Коммерческий подкуп» в Российской Федерации в 2005-2011 гг[19].
В современный период очевидна необходимость решения вопросов использования результатов мониторинга правоприменения, осуществляемого в целях реализации антикоррупционной политики. Антикоррупционный мониторинг полезен и необходим как минимум для трех целей: 1) для обеспечения координации деятельности субъектов противодействия коррупции; 2) для обладания Советом при Президенте Российской Федерации по противодействию коррупции полной и достоверной информацией, отражающей адекватные реалии коррупции и предпринимаемые меры против ее проявлений; 3) для формирования сводных отчетных докладов Российской Федерации о состоянии дел в сфере противодействия коррупции перед периодическими оценочными миссиями международных антикорруцпионых инстанций.
Отсутствие перечисленных качеств и решаемых задач национальной структуры, способной осуществлять антикоррупционный мониторинг, является издержкой современной политики противодействия коррупции во многих государствах.
[1] См. подробнее: Астанин В.В. Борьба с коррупцией в России XVI-XX веков: диалектика системного подхода. М. 2003.
[2] В большинстве словарей даются схожие определения. Например, «кампания» (от франц. campagne — поход) - специально организованная на определённый период работа, деятельность по проведению в жизнь важных очередных общественно-политических, хозяйственных или культурных мероприятий // БСЭ. Третье издание.
[3] См.: Анализ правоприменения и законодательные инициативы в сфере борьбы с коррупцией в России XIX века / в аннотации В.В. Астанина. М. Издание Государственной Думы. 2011.
[4] См.: Федеральный закон от 25.07.2006 №125-ФЗ «О ратификации Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию» // Собрание законодательства РФ.31.07.2006. № 31 (1 ч.), ст. 3424.
[5] См.: Федеральный закон от 08.03.2006 N 40-ФЗ «О ратификации Конвенции Организации Объединенных Наций против коррупции» // Собрание законодательства РФ. 20.03.2006. № 12, ст. 1231.
[6] См.: Федеральный закон от 01.02.2012 № 3-ФЗ «О присоединении Российской Федерации к Конвенции по борьбе с подкупом иностранных должностных лиц при осуществлении международных коммерческих сделок» // Собрание законодательства РФ. 06.02.2012. №6. ст. 622.
[7] Примечательно, что в 2010 году в Вашингтоне прошло заседание совместной рабочей группы по вопросам гражданского общества, созданной по решению Президентов США и России. По итогам заседания основатель ТИ Петер Айген признал, что рейтинги составлялись без учета мнения российских экспертов, поэтому результат во многом зависел от общего отношения зарубежных аналитиков к России.
[8] См.: http: // transparency.org. ru/ indeks-vospriiatiia-korruptcii/ivk-2010
[9] См.: Астанин В.В. Анализ и оценка коррупциогенных рисков в законодательстве о земле и недрах. М.: РЭА им. Г.В. Плеханова. 2007.
[10] Талапина Э.В. Комментарий к законодательству Российской Федерации о противодействии коррупции (постатейный). М.: Волтерс Клувер, 2010. 192 с.
[11] Емкие примеры как распространенных, так и редких в проявлении коррупциогенных факторов, смотрите: Астанин В.В., Некрасова Т.А., Семенова Е.И. Антикоррупционная экспертиза нормативных правовых актов и их проектов. Практикум. М., РПА Минюста России. 2011.
[12] Оперируемые данные взяты из отчета за 2011 год «Сведения о деятельности Министерства юстиции Российской Федерации и его территориальных органов по противодействию коррупции» См.: www. minjust. ru/node/922
[14] Информационный бюллетень. Межпарламентская Ассамблея государств-участников Содружества Независимых Государств. 2004. № 33. С. 225 - 260.
[15] См. пп. «г» п. 3 Методики проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов, утвержденной Постановление Правительства Российской Федерации от 26 февраля 2010 г. №96 «Об антикоррупционной экспертизе нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов» // Собрание законодательства РФ. 08.03.2010. № 10, ст. 1084.
[16] См. Стенографический отчет о заседании Совета по развитию гражданского общества и правам человека от 01.02.2011 г. // http://www.kremlin.ru/transcripts/10194
[17] Ответ В.Д. Зорькина на обращение Президиума Совета судей Российской Федерации //http://www.ksrf.ru/News/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=844
[18] См. Бюллетень Верховного Суда РФ. № 4. 2000.
[19] По данным статистики ГИАЦ МВД России (форма 1-Г).
()([[0-9]])( См. http(.*?)
)