Глава 15
В конце концов настал день битвы, которого все ждали. В тот день буря бушевала над Долиной Терновника так, что деревья клонились к земле и ломались. Но это, верно, была вовсе не та буря, которую имел в виду Урвар, говоря:
— Грянет буря свободы, она сокрушит насильников подобно тому, как она рушит и валит деревья. С грохотом промчится она, сметая всякое рабство на своем пути и возвращая нам наконец свободу!
Он сказал это на кухне Маттиаса. Туда тайно приходили люди, чтобы послушать и увидеть его. Да, они хотели видеть его и Юнатана.
— Вы оба — наше утешение и наша надежда, вы — все, что у нас есть, — говорили они. И, крадучись, приходили по вечерам в Маттиасгорден, хотя знали, как это опасно.
— Потому что они хотят слушать о буре свободы, точь-в-точь как дети хотят слушать сказки, — объяснял Маттиас.
День битвы — единственное, о чем они думали и к чему стремились. Да и неудивительно. После бегства Урвара Тенгиль стал еще более жестоким, чем прежде. Каждый день придумывал он все новые и новые казни и муки для жителей Долины Терновника, поэтому они еще неистовей, чем когда-либо, ненавидели его, а в долине ковали все больше и больше мечей.
Из Долины Вишен являлось на помощь все больше и больше борцов за свободу. У Софии и Хуберта были тайные военные лагеря в самых дальних лесных чащобах, у Эльфриды. Иногда по ночам София проходила подземным ходом в кухню Маттиаса, и они строили военные планы, она, Урвар и Юнатан.
Я лежал там и слушал, потому что спал я теперь на диване в кухне, ведь Урвару тоже нужно было укрываться в тайнике. И всякий раз, когда приходила София, она говорила:
— А, вот и мой спаситель! Я ведь не забыла поблагодарить тебя, Карл?
И тогда Урвар всякий раз повторял, что я — герой Долины Терновника, я же думал о Юсси, лежавшем в темной воде, и чувствовал только страшную печаль.
София заботилась также и о хлебе для Долины Терновника. Его переправляли из Долины Вишен по горным тропам и доставляли контрабандой через подземный ход. Маттиас расхаживал с заплечным мешком на спине и тайком разносил хлеб по дворам. Я не знал прежде, что люди могут стать такими счастливыми при виде маленького ломтика хлеба. Теперь я это видел, потому что сопровождал Маттиаса в его странствиях. И я видел, как мучились люди в долине, и слышал, как они говорят о дне битвы; они жаждали, чтобы день этот пришел скорее.
Сам я страшился этого дня, но все-таки уже почти мечтал о нем, да, и я тоже. Потому что невыносимо было только томиться в ожидании. А также и опасно, считал Юнатан.
— Нельзя так долго держать все в тайне, — говорил он Урвару. — Наша мечта о свободе может быть уничтожена легче легкого.
И, ясное дело, он правду говорил. Стоило лишь кому-нибудь из людей Тенгиля обнаружить подземный ход или же начать новые обыски в домах, как Юнатана и Урвара обнаружили бы в их тайнике. Я дрожал при одной мысли об этом.
Но люди Тенгиля были, похоже, слепы и глухи, иначе они, верно, заметили бы что-нибудь. Если бы они как следует прислушались, они, верно, услыхали бы, как начала глухо греметь буря свободы, которой предстояло вскоре потрясти всю Долину Терновника. Но люди Тенгиля ничего не услыхали.
Вечером накануне дня битвы я лежал на своем диванчике и не мог уснуть. Из-за грохота бури за стенами дома и из-за снедавшего меня беспокойства. Битва должна была грянуть на следующее утро, на рассвете, так было решено. Урвар, и Юнатан, и Маттиас сидели у стола и беседовали об этом, а я лежал на своем диване и слушал. Слышно было больше всех Урвара. Он говорил и говорил, и глаза его горели. Больше, чем кто-либо другой, мечтал он о том, чтобы поскорее настало утро.
Из их разговоров я понял, как все должно было происходить. Сперва должны были убрать стражников у Больших ворот и у ворот, выходивших на реку, так, чтобы проложить путь для Софии и Хуберта. Им предстояло въехать со своими людьми, Софии — в Большие ворота, Хуберту — в ворота у реки.
— А затем мы все вместе либо победим, либо умрем, — сказал Урвар.
— Скоро надо идти, — сказал он. — Долину нужно освободить от всех людей Тенгиля, а ворота снова закрыть, прежде чем сам Тенгиль подоспеет сюда с Катлой. Потому что против Катлы оружия нет. Ее можно победить только голодом.
— Ее не берут ни копье, ни стрелы, ни меч, — добавил Урвар. — А одного-единственного крошечного языка ее пламени достаточно, чтобы опалить, сковать по рукам и ногам или умертвить кого угодно.
— Ну, а если у Тенгиля в горах есть Катла, что толку освобождать Долину Терновника? — спросил я. — С ее помощью он сможет ведь сокрушить нас в другой раз так же, как и в первый.
— По доброте своей он дал нам глухую стену для защиты, не забывайте об этом, — язвительно сказал Урвар. — И ворота, которые можно запереть под носом у чудовища!
А вообще-то мне, Сухарику, сказал Урвар, бояться Тенгиля больше нечего.
В тот же самый вечер он, и Юнатан, и София, и многие другие ворвутся в замок Тенгиля. Они одолеют его телохранителей и покончат с ним там, на месте, прежде чем он даже узнает о мятеже в долине. А потом Катлу оставят привязанной в ее пещере, пока она не станет такой слабой от голода, что ее можно будет убить.
— Другого способа покончить с чудовищем нет, — сказал Урвар.
Затем он снова напомнил о том, что нужно быстрее освободить долину от всех людей Тенгиля. Тогда Юнатан спросил:
— Освободить? Ты имеешь в виду — убить их всех?
— Да, а что еще я могу иметь в виду? — ответил Урвар.
— Но я же никого не могу убивать, — сказал Юнатан, — ты ведь знаешь это, Урвар!
— Даже если речь пойдет о спасении твоей жизни? — спросил Урвар.
— Да, даже тогда, — ответил Юнатан.
Урвар этого никак не мог понять, да и Маттиас тоже едва ли.
— Если бы все были такими, как ты, — сказал Урвар, — то зло безраздельно и вечно правило бы миром!
Но тогда я сказал, что если бы все были как Юнатан, то на свете не было бы никакого зла.
В тот вечер я не произнес больше ни слова. Только когда Маттиас пришел и подоткнул мне одеяло, я прошептал ему:
— Мне так страшно, Маттиас!
А Маттиас погладил меня по голове и сказал:
— Мне тоже!
Юнатану все же пришлось обещать Урвару, что он будет разъезжать верхом на коне в самой гуще сражения, чтобы вселять мужество в других людей и побудить их делать то, что он сам не может или не хочет.
— Люди в Долине Терновника должны видеть тебя, — сказал Урвар. — Они должны видеть нас обоих.
Тогда Юнатан сказал:
— Если я должен что-то сделать, значит, должен. Но при свете единственной маленькой свечи, горевшей в кухне, я видел, какой он бледный.
Когда мы вернулись из пещеры Катлы, нам пришлось оставить Грима и Фьялара в лесу у Эльфриды. Но было решено, что София приведет их с собой, когда въедет в Большие ворота в день битвы.
Было также решено, что буду делать я. Я не должен делать ничего, а только ждать, пока все будет кончено. Так сказал Юнатан. Мне нужно сидеть на кухне совсем одному и ждать.
Никому не удалось как следует поспать в ту ночь.
И вот настало утро.
Да, и вот настало утро, и настал день битвы. О, как болело в тот день мое сердце! Я видел более чем достаточно крови и слышал множество криков, потому что сражение шло на горном склоне возле Маттиасгордена. Я видел, как разъезжает верхом на коне Юнатан. Ветер бури трепал его волосы, а вокруг него кипела битва — разящие мечи, и свистящие копья, и летящие стрелы, и крики, бесконечные крики. И я сказал Фьялару, что, если Юнатан погибнет, я тоже умру.
Да, Фьялар был вместе со мной на кухне. Я понимал, что об этом никто не должен знать, но мне нужно было, чтобы он был там со мной. В одиночестве оставаться я не мог, никак не мог. Фьялар тоже смотрел из окна, что творилось на горном склоне. И ржал. То ли оттого, что ему хотелось на волю, к Гриму, то ли оттого, что он боялся так же, как и я.
Я боялся… боялся, боялся!
Я видел, как от копья, брошенного Софией, пал Ведер, а от меча Урвара — Кадер, а также Дудик и многие, многие другие, они падали направо и налево. А Юнатан разъезжал верхом на коне среди них, ветер бури трепал его волосы, а лицо становилось все бледнее и бледнее, а сердце мое все сильнее и сильнее болело в груди.
И вот настал конец!
Множество криков раздавалось в тот день в Долине Терновника, но один был совсем особенный.
Сквозь шум битвы вдруг запел боевой рог и раздался возглас:
— Катла ползет!
А потом послышался рев. Голодный рев Катлы, который все так хорошо знали. И тогда опустились и выпали из рук мечи, и копья, и стрелы. И те, кто бился, больше биться не могли. Потому что знали: спасения нет. В долине слышались лишь грохот бури и звуки боевого рога Тенгиля да крик Катлы. Огонь, извергаемый драконшей, убивал всех, на кого указывал Тенгиль. Он без конца указывал пальцем, и его свирепое лицо было темным от злобы. И я знал: настал конец Долине Терновника!
Я не хотел этого видеть, я не хотел видеть… не хотел видеть ничего и никого. Кроме Юнатана. Я должен был знать, где он. И я увидел его перед самой усадьбой Маттиасгорден. Он сидел верхом на Гриме. Он был совсем молчалив и спокоен, и ветер бури трепал его волосы.
— Юнатан! — закричал я. — Юнатан, ты слышишь меня?
Но он меня не слышал. И я увидел, как он пришпорил лошадь и помчался по склону; он летел как стрела; я знаю, быстрее никто никогда ни в небе, ни на земле не ездил верхом. Он мчался прямо на Тенгиля… и он пролетел мимо него…
А затем снова затрубил боевой рог. Но теперь в него трубил Юнатан. Он вырвал его из рук Тенгиля и трубил в рог так, что звуки разносились по всей долине. Пусть Катла знает: теперь у нее новый хозяин!
Потом стало тихо-тихо. Даже буря успокоилась. Все стояли молча и только ждали. Тенгиль, обезумев от ужаса, сидел верхом на своей лошади и ждал, Катла тоже ждала.
Юнатан снова затрубил в рог.
Тут Катла закричала и в ярости повернулась к тому, кого прежде слушалась так слепо.
«Когда-нибудь час Тенгиля настанет», — сказал однажды Юнатан, я помнил это.
И вот — он настал.
Так кончился день битвы в Долине Терновника. Многие отдали свою жизнь ради свободы. Да, теперь она была свободна, их долина. Но многие жители были мертвы и не знали об этом.
Маттиас был мертв, у меня больше не было дедушки. Хуберт был мертв, он пал первым. Ему не удалось даже пройти через ворота у реки, потому что он встретил там Тенгиля и его солдат. Но прежде всего он встретил Катлу. Тенгиль взял ее с собой, чтобы неожиданно, как раз в тот самый день, прийти в Долину Терновника и в последний раз со страшной жестокостью покарать ее за бегство Урвара. Он не знал, что это был день битвы. Хотя, когда он понял это, он, верно, был доволен, что привел Катлу с собой.
Но теперь он был мертв, Тенгиль, так же мертв, как и все другие.
— Нашего мучителя больше нет, — сказал Урвар. — Наши дети будут жить на свободе и будут счастливы. Скоро Долина Терновника станет такой же, как и прежде.
Но я думал, что такой, как прежде, Долине Терновника никогда не стать. По крайней мере, для меня. По крайней мере, для Маттиаса.
Урвар получил удар мечом в спину. Но он, казалось, его не чувствовал или просто не обращал на него внимания. Глаза его горели по-прежнему, и он обратился с речью к жителям долины.
— Мы будем счастливы! — все снова и снова повторял он.
В тот день в Долине Терновника плакали многие.
Но только не Урвар.
София осталась в живых, ее даже не ранило. А теперь ей предстояло вернуться домой, в Долину Вишен, ей и всем ее людям, тем, кто остался в живых.
Она пришла к нам, в Маттиасгорден, проститься.
— Здесь жил Маттиас, — сказала она и всхлипнула. Затем она обняла Юнатана.
— Возвращайся скорее домой, в Рюттаргорден, — сказала она. — Я буду думать о тебе каждую минуту, пока снова не увижу тебя.
А потом она посмотрела на меня.
— Ты, Карл, по-видимому, пока поедешь со мной?
— Нет, — сказал я, — нет, я поеду с Юнатаном. Я так боялся, что Юнатан отошлет меня с Софией, но он этого не сделал.
— Я очень хочу, чтобы Карл был со мной, — сказал он.
На горном склоне, чуть ниже усадьбы Маттиаса, словно огромная ужасная глыба, лежала Катла, тихая и сытая от выпитой ею крови. Время от времени она смотрела на Юнатана так, как смотрит собака, желая узнать, что угодно ее хозяину. Она никого больше не трогала, но пока она была здесь, над долиной царил страх. Никто не смел радоваться. Жители Долины Терновника не могли ни ликовать, что свободны, ни оплакивать своих мертвецов, пока на свете существует Катла, говорил Урвар. И был один-единственный человек, который мог отвести ее обратно в ее логово. Это был Юнатан.
— Хочешь помочь Долине Терновника в последний раз? — спросил Урвар. — Если ты отведешь Катлу туда и прикуешь ее там цепью, остальное я сделаю сам, когда наступит время.
— Да, — сказал Юнатан, — я помогу тебе, Урвар, в последний раз.
Как нужно ездить вдоль рек, я знаю достаточно хорошо. Нужно ехать медленно и видеть, как там внизу течет река и вода сверкает, а ветви ивы пляшут на ветру. Но нельзя, чтобы при этом за тобой по пятам двигалась драконша.
Этого мы не учли. И мы слышали тяжелый шорох ее лап за своей спиной. Плюх, плюх, плюх. Этот угрожающий звук слышался повсюду, где она только ни проползала. Грим и Фьялар чуть не взбесились от страха. Мы едва могли сдержать их, натягивая поводья. Время от времени Юнатан трубил в рог. Звуки эти были не очень приятны, и понятно, что Катле они не нравились. Но когда она их слышала, ей приходилось повиноваться. Это было единственное, что нас успокаивало во время скачки.
Юнатан и я не обменялись ни словом, мы гнали коней во весь опор. Еще до того, как наступят ночь и темнота, Юнатан должен был приковать Катлу цепью в ее логове, где ей предстояло кончить свою жизнь. Потом больше мы никогда не увидим ее, и нам следует забыть, что на свете есть такая страна — Карманьяка. Гора Древних Гор пусть стоит тут целую вечность, но мы никогда не будем больше ездить по этим дорогам, это обещал мне Юнатан.
К вечеру буря стихла, наступили спокойные теплые сумерки. А когда солнце село, стало так красиво! «Вот в такой вечер ехать бы верхом вдоль реки, ничего не боясь», — подумал я.
Но я и виду не подал Юнатану. Ну да, я и виду не подал, что боюсь.
В конце концов мы очутились у водопада Кармафаллет.
— Карманьяка, ты видишь нас здесь в последний раз! — сказал Юнатан, когда мы проезжали по мосту. И тогда он затрубил в рог.
Катла увидела свою скалу на другом берегу реки и страшно зашипела. Ей, ясное дело, захотелось попасть туда. Зашипела прямо в спину Грима. Этого ей делать не следовало. Потому что тут-то оно и случилось. Грим, насмерть испуганный, испуганный до потери рассудка, вздрогнул, встал на дыбы и ударился о перила моста. И я закричал, так как думал, что Юнатан упадет вниз головой в водопад Кармафаллет. Этого не случилось. Но рог выпал у него из рук и исчез глубоко внизу в бурлящей воде.
Жестокие глаза Катлы видели все, и она поняла, что у нее больше нет хозяина. Тогда она заревела и стала извергать пламя из ноздрей.
О, как мы мчались, чтобы спасти свою беззащитную жизнь! Через мост, потом вверх по тропке, к замку Тенгиля, а Катла ползла, шипя, за нами по пятам. Эта тропка змеилась зигзагами вверх по Горе Древних Гор. Даже во сне не могло быть ничего ужаснее, чем перескакивать с одного скалистого уступа на другой, когда Катла ползла за мной по пятам. Она была так близко, что извергаемый ею огонь почти лизал нас. Внезапно мерзкое пожирающее пламя вырвалось у нее из ноздрей, едва не задев Юнатана. На какой-то страшный миг я подумал, что он сгорел, но он закричал:
— Не останавливайся! Скачи! Скачи!
Несчастные Грим и Фьялар: Катла загнала их так, что они были чуть живы. Желая уйти от Катлы, они мчались вверх по тропке так, что во все стороны летели брызги пены. Они мчались все быстрее и быстрее, торопясь изо всех сил. Иногда отставая, Катла выла от ярости. Это были ее собственные земли, и там уже никто не посмел бы уйти от нее. Она ползла, заметно набирая скорость, и я знал, что в конце концов она нас одолеет. Одной лишь своей упрямой жестокостью.
Долго, долго скакали мы так, и я больше не надеялся на спасение.
Мы успели уже подняться довольно высоко в горы. У нас все еще было преимущество, и мы увидели Катлу прямо под нами, на узкой скалистой плите над водопадом Кармафаллет, где проходила тропинка. Она остановилась на миг. Потому что здесь была ее скала. Здесь она обычно стояла и таращила глаза. И теперь она сделала то же самое. Почти против воли она, остановившись, стала смотреть вниз, в водопад. Огонь и дым пучками вырывались у нее из ноздрей, и она нетерпеливо металась взад и вперед. Но тут она вспомнила про нас и уставилась на нас своими пылающими глазами.
«Ах ты, жестокая злодейка, — думал я, — жестокая, жестокая, почему ты не останешься на своей скале?»
Но я знал, что она должна приползти. Она должна приползти…
Мы добрались уже до огромного валуна. Когда мы в первый раз прибыли в Карманьяку, то видели, как она высовывает из-за него свою ужасную голову. А теперь наши лошади уже совершенно выбились из сил.
Как это жутко, когда лошадь под тобой падает. Но именно так и случилось. Грим и Фьялар упали на тропинку. И если прежде мы рассчитывали на чудо, которое может нас спасти, то теперь нужно было отбросить эту надежду. Мы знали: все пропало. И Катла тоже это знала.
Какое дьявольски-ликующее выражение появилось у нее в глазах! Она спокойно стояла на своей скале, глядя на нас снизу вверх. Мне казалось, она хохочет. Теперь ей некуда было торопиться. Казалось, она думала: «Приду, когда вздумается. А вы, ясное дело, можете меня подождать!»
Юнатан посмотрел на меня со своей обычной добротой.
— Прости меня, Сухарик, что я уронил рог, — сказал он. — Но я ничего не мог поделать.
Я хотел сказать Юнатану, что мне никогда, никогда, никогда нечего было ему прощать, но я просто онемел от страха.
Катла стояла внизу. Ее ноздри, выдыхая воздух, извергали огонь и дым, а лапы уже топтали скалу. Мы спрятались за большим валуном, чтобы языки пламени не коснулись нас. Я крепко вцепился в Юнатана. О, как крепко я вцепился в него, а он смотрел на меня со слезами на глазах.
Потом на него напала ярость. Наклонившись вперед, он закричал стоявшей внизу Катле:
— Не смей трогать Сухарика! Слышишь, ты, чудище проклятое, не смей трогать Сухарика, а не то…
Он обхватил руками огромный валун, словно был великаном и мог испугать ее. Но он не был великаном и не мог испугать Катлу. Однако камень лежал на самом краю крутого откоса.
— Ни копье, ни стрелы, ни меч не берут Катлу! — сказал Урвар.
Он мог бы также сказать, что это не под силу никакому валуну, каким бы огромным он ни был.
Валун, который Юнатан столкнул на нее, не убил Катлу. Но он свалился прямо на нее. И с ревом, который мог бы сокрушить горы, она упала спиной в водопад Кармафаллет.