Хотя по законам положено только три раза пытать, но когда случится пытанный на второй или на третьей пытке речь переменит, то еще трижды пытается
И есть ли переговаривать будет в трех пытках, то пытки употребляются до тех пор, пока с трех пыток одинаковое скажет, ибо сколкой раз пытан ни был, а есть ли в чем-нибудь разнит в показаниях будет, то в утверждение должен еще три пытки вытерпеть; а потом и огонь таким образом: палач, отвязав привязанные ноги от столба, висячего на дыбе растянет и, зажегши веник, с огнем водит по спине, на что употребляется веников три или больше, смотря по обстоятельству пытанного.
Когда пытки окончатся и пытанный подлежать будет по винам ссылки на каторгу, то при посылке от палача вырываются ноздри сделанными нарочно клещами. Есть ли же которые подлежат смертной казни, то и таковых, в силу указов, до будущего о действительной казни определения велено ссылать на каторгу ж, а при посылке также ноздри вырезываются. И сверх того, особливыми присланными стемпелями на лбу и на щеках кладутся знаки (: воръ :), в тех же стемпелях набиты железные острыя спицы словами, и ими палач бьет в лоб и щеки, и натирает порохом, и от того слова видны бывают[234].
Эти пытки переносились по-разному, в том числе и "слабым полом". Так, две старушки, Федора Иванова и Авдотья Журавкина, мужественно вынесли восемь пыток со вспаркой горячими вениками за нескромно высказанное желание: "Поубавили бъ де у нас боярской толщи", т.е. поубивали бы бояр[235]. В "добропорядочной" Европе, наоборот, многие женщины сознавались, правда при более изощренных пытках, в детоубийстве, между тем как при вскрытии трупа, по совершении над ними казни, они оказывались непорочными девственницами.
В то время были большие мастера и любители пыточных дел. Князь-кесарь Ромадоновский Федор Юрьевич "в какой-то восторженности от кнута и застенка" доходил "до такого пафоса, что поражал усердием даже самого Петра I". Последний решил, что князь "зара-
ботался", обозвал его "зверем" и предупредил, что быть его "роже драной"[236].
И то была не пустая угроза в адрес одного из значительных лиц в администрации. Петр Великий был скор и крут на справедливую расправу. Хорошо отразил этот аспект Сергей Есенин в "Песне о великом походе":
Ты скажи, зачем
Прикатил, стрелец?
Аль с Москвы какой
Потайной гонец?" -
"Не гонец я, царь,
Не родня с Москвой.
Я всего лишь есть
Слуга верный твой.
Я привез к тебе
Бунтаря-дьяка.
У него, знать, в жисть
Не болят бока.
В кабаке на весь
На честной народ
Он позорил, царь,
Твой высокий род".
"Ну, - сказал тут Петр, -
Вылезай-кось, вошь!"