Глава XVIII
И в заключенье всех событий -
Еще один, последний эпизод.
«Как вам это понравится»
На следующее утро мистер Рэтклиф передал мисс Вир письмо от ее отца, в котором было написано следующее:
Мое дорогое дитя!
Предвидя неизбежные преследования со стороны правительства, я вынужден ради собственной безопасности уехать за границу и оставаться там некоторое время. Я не прошу тебя ни сопровождать меня, ни следовать за мной. В моих и твоих собственных интересах, чтобы ты оставалась дома. Нет необходимости подробно останавливаться на причинах, которые вызвали происшедшие вчера странные события. Полагаю, что у меня есть все основания жаловаться на то, как обошелся со мной сэр Эдуард Моули, который является твоим ближайшим родственником с материнской стороны; но, поскольку он признал тебя своей наследницей и собирается передать тебе большую часть своего состояния, я считаю, что это полностью искупает его вину. Я знаю, что он все еще не простил мне того, что твоя мать однажды ответила на мои чувства, вместо того чтобы выполнить условия семейного договора, самым нелепым и тираническим образом предопределявшего ее судьбу — стать женой своего родственника-урода. Потрясение оказалось для него настолько тяжелым, что он потерял рассудок (надо сказать, что он всегда казался немного не в своем уме), и мне, как мужу его ближайшей родственницы и наследницы, выпала на долю щепетильная обязанность заботиться о нем самом и его имуществе все время, пока он не был восстановлен в своих правах в результате хлопот тех людей, которые, без сомнения, полагали, что они оказывают ему услугу, в то время как, если внимательно присмотреться к его дальнейшему поведению, станет ясно, что для его же собственной пользы было бы лучше оставить его под благотворным для него и не слишком строгим надзором.
Однако в одном отношении он выказал как родственные чувства, так и понимание собственной неполноценности: тогда как сам он бежал от люде», скрывался под различными именами и личинами и настойчиво распространял слухи о своей смерти (причем я поддерживал их ему в угоду), он передал в мое распоряжение доходы от большей части своих владений, главным образом тех, которые ранее принадлежали твоей матери и затем перешли к нему, как к наследнику по мужской линии. Он мог думать, что проявляет необычайное великодушие, в то время как, по мнению всех беспристрастных свидетелей, он всего лишь выполнял свой родственный долг, понимая, что, по сути дела, если не по букве закона, тебя следует считать наследницей матери, а меня — твоим законным опекуном. Однако вместо того, чтобы чувствовать себя обязанным сэру Эдуарду, меня коробило оттого, что эти деньги выдавались мне скудными порциями, по усмотрению мистера Рэтклифа. Кроме того. тот брал с меня расписки под заклад моего фамильного имения Эллисло на все те суммы, которые я просил у него помимо положенного мне содержания; таким образом, он мало-помалу завладел всем моим имуществом. Или, если все это кажущееся дружеское расположение со стороны сэра Эдуарда было рассчитано лишь на то, чтобы поставить под свой полный контроль все мои дела и получить возможность разорить меня в любой момент, то, повторяю, я еще менее склонен чувствовать признательность за его мнимые благодеяния.
Примерно осенью прошлого года он появился в наших краях; не берусь судить, был ли этот шаг продиктован его расстроенным воображением или являлся частью того плана, о котором я только что упомянул. Сам он, кажется, утверждал, что его привело сюда желание увидеть памятник, поставленный по его распоряжению в часовне, над могилой твоей матери.
Мистер Рэтклиф, в это время оказавший мне честь поселиться в моем доме, тайком провел его в часовню. Как он впоследствии рассказывал, результатом этого посещения явилось то, что несчастный впал в невменяемое состояние и несколько часов скитался по ближним пустошам. Придя в себя, он решил построить себе хижину в самом глухом месте, поселился в ней и стал чем-то вроде сельского лекаря — надо сказать, что и в лучшие дни он проявлял склонность к подобного рода занятиям. Примечательно, что мистер Рэтклиф не сказал мне обо всем этом ни слова и поэтому лишил меня возможности должным образом позаботиться о несчастном родственнике покойной жены, наоборот, он потакал его сумасбродствам и даже поклялся молчать. Он часто посещал сэра Эдуарда и помогал ему строить его убежище, что, по-моему, было самой нелепой затеей, и больше всего они, по-видимому, боялись, как бы их отношения не стали известны.
Местность была открытая со всех сторон, и в тех случаях, когда к ним кто-нибудь приближался, Рэтклиф прятался в небольшой пещере, вернее в заброшенном склепе, который они обнаружили поблизости от большого гранитного столпа. Ты сама понимаешь, дорогая, что у них была какая-то серьезная причина для такой скрытности. Итак, в то время как я полагал, что мой несчастный друг живет в обществе монахов-траппистов, на самом деле он в течение многих месяцев разыгрывал свою странную роль, живя всего в пяти милях от моего дома и регулярно получая сведения о самых интимных сторонах моей жизни либо через Рэтклифа, либо через Уэстбернфлета и других людей, которых он имел возможность подкупать. Он ставит мне в вину, что я пытался выдать тебя за сэра Фредерика. Я хотел сделать лучше для тебя; но если сэр Эдуард Моули думал иначе, почему же он не заявил об этом всем как мужчина, не сказал, что намерен заняться устройством твоих дел н принимает в тебе участие, как в наследнице своего огромного состояния?
Но даже сейчас, когда твой неуравновешенный и чудаковатый родственник с таким опозданием объявил о своих намерениях, я отнюдь не собираюсь перечить его воле, хотя он прочит тебе в мужья Эрнсклифа — человека, казалось бы, менее всего ему угодного, если принять во внимание одно трагическое происшествие в прошлом. Я охотно дам свое согласие на этот брак, при условии, что все бумаги, касающиеся твоего обеспечения будут составлены совершенно ясно и определенно, дабы моя дочь была избавлена от унизительного зависимого положения и тех внезапных и беспричинных материальных ограничений, от которых я так страдал в свое время. Думаю, что о сэре Фредерике Лэнгли ты больше не услышишь Едва ли он станет претендовать на руку девушки без приданого. Итак, дорогая Изабелла, я уповаю на мудрость провидения и на твое собственное благоразумие и умоляю тебя, не теряя времени, воспользоваться щедротами, которых твой капризный родственник лишил меня с тем, чтобы осыпать ими тебя.
Мистер Рэтклиф упомянул о намерении сэра Эдуарда выплачивать мне ежегодно довольно большую сумму, на которую я мог бы жить за границей, но моя гордость не позволяет мне принять от него этот дар. Я сказал ему, что у меня есть любимая дочь, которая, живя сама в достатке, не позволит мне нуждаться. Я счел нужным сообщить ему без обиняков, что если он пожелает увеличить твою долю, эти деньги, конечно, пойдут на содержание твоего родного отца. Я охотно закреплю за тобой замок и имение Эллисло — это докажет мою родительскую любовь к тебе и заботу о твоем благосостоянии. Годовые проценты от суммы долга, обременяющего поместье, несколько превысят доход от самого поместья, несмотря на то, что назначенная мною арендная плата за земли достаточно велика. Однако все долговые расписки находятся в руках мистера Рэтклифа, а он, являясь поверенным твоего родственника, будет сговорчивым кредитором. Кстати, должен тебе сказать, что хотя у меня есть основания жаловаться на отношение мистера Рэтклифа лично ко мне, я все же считаю его порядочным и честным человеком, которому ты можешь смело довериться во всех делах, не говоря уже о том, что заслужить его доброе мнение — это верный путь к сердцу твоего родственника.
Передай от меня привет Марши. Надеюсь, у него не будет неприятностей в связи с недавними событиями. Напишу тебе более подробно с континента.
Засим, остаюсь твоим любящим отцом.
Ричард Вир.
Это письмо содержит те немногие факты, которые проливают свет на неясные места в начале нашего повествования. По мнению Хобби, — возможно, его разделяет большинство наших читателей, — у отшельника с Маклстоунской пустоши разум был какой-то тусклый, сумеречный: он-де сам ясно не представлял, чего он хочет, да и не способен был добиваться своей цели простым и прямым путем. По выражению Хобби, пытаться понять его поведение было бы столь же бесполезно, как искать прямой путь через поле, на котором сотни окольных тропинок и ни одной проезжей дороги.
Внимательно прочитав письмо, Изабелла прежде всего спросила об отце. Ей сообщили, что после продолжительной беседы с мистером Рэтклифом он рано утром уехал из замка и был теперь на пути к ближайшему портовому городу, из которого намеревался отплыть на континент.
— А где сэр Эдуард Моули?
Никто не видел карлика с момента происшедшей накануне знаменательной сцены.
— Нехорошо, ежели что случилось с Элши, — говорил Хобби Элиот, — пусть меня снова ограбят, только бы его не тронули!
Он тотчас же отправился к хижине, где его встретила лишь коза; она громко блеяла, так как время Дойки давно прошло. Отшельника нигде не было видно; дверь была непривычно распахнута, огонь в очаге потух, но внутри самой хижины ничего не изменилось с тех пор, как ее посетила Изабелла. Было совершенно ясно, что карлик покинул эти места, воспользовавшись, по-видимому, теми же средствами, какие накануне помогли ему добраться до Эллисло. Огорченный Хобби вернулся в замок.
— Неужели мы навсегда потеряли нашего мудрого Элши?
— Именно так, — сказал Рэтклиф, вынимая бумагу, которую он вложил Хобби в руку. — Возьмите и прочтите это, и вы убедитесь, что от знакомства с ним вы кое-что приобрели.
Бумага оказалась дарственной, по которой «сэр Эдуард Моули, называемый также отшельником Элшендером, передавал в полную собственность Хэлберту, или Хобби, Элиоту и Грейс Армстронг значительную сумму, взятую Элиотом у него взаймы».
Но радость Хобби была омрачена грустью, и по его обветренным щекам катились слезы.
— Странное дело, — сказал он, — но не могу я радоваться этим деньгам, раз не уверен, что бедняга, давший их мне, тоже счастлив — Сознание того, что ты устроил счастье другого человека, — заметил Рэтклиф, — тоже приносит счастье. Если бы благодеяния моего хозяина принимались так, как этот дар, все было бы совершенно иначе.
Но щедрость без разбора, поощряющая жадность и рождающая мотовство, и не приносит пользы и не вызывает ответного чувства благодарности. Поступать так — значит сеять ветер, чтобы пожать бурю.
— Вырастить такой урожай — дело нетрудное, — сказал Хобби. — Так я, с позволения молодой госпожи, заберу принадлежащие Элши улья и поставлю их в цветнике Грейс в Хэйфуте — их там никто не тронет. Вот и за бедной козочкой тоже некому присмотреть. Пусть-ка она лучше пасется на нашем лужке возле пожарища. Собаки за один день к ней привыкнут и ни за что не тронут. Грейс будет доить ее каждое утро вместо Элши. Надо прямо сказать, хоть он не жаловал людей, но бессловесных тварей очень любил.
Против предложения Хобби никто не возражал.
Всех приятно поразила его природная чуткость, подсказавшая ему такой способ выразить свою благодарность. Он очень обрадовался, когда Рэтклиф сообщил ему, что его благодетель обязательно узнает о заботе, проявленной Хобби в отношении его любимицы.
— Скажите ему, — добавил Хобби, — что бабка, девицы, а пуще всего Грейс и я сам живем и не тужим, и этим мы обязаны ему. Верно, ему приятно будет об этом слышать.
Элиот и вся его семья в Хэйфуте долгое время жили в довольстве и счастье, что было достойной наградой за его безупречную честность, доброту и храбрость.
Препятствий к союзу Эрнсклифа и Изабеллы больше не существовало, а сумма, переведенная Рэтклифом на Изабеллу от имени Эдуарда Моули, удовлетворила даже аппетиты корыстолюбивого Эллисло. Но мисс Вир и Рэтклиф утаили от Эрнсклифа тот факт, что у сэра Эдуарда была серьезная побудительная причина для того, чтобы осыпать молодых людей благодеяниями: таким путем он старался искупить перед Эрнсклифом свою старую вину, когда много лет тому назад во время неожиданно вспыхнувшей ссоры пролил кровь его отца. Если правда то, что, как утверждал Рэтклиф, мизантропия карлика несколько смягчилась от сознания того, что он сделал стольких людей счастливыми, воспоминание об этом несчастье было одной из основных причин того, что он упорно не желал лично наблюдать их благополучие.
Маршал ездил на охоту, упражнялся в стрельбе и пил красное вино. Когда ему наскучила деревенская жизнь, он уехал за границу, участвовал в трех военных кампаниях, вернулся домой и женился на Люси Айлдертон.
Шли годы, и Эрнсклиф с женой по-прежнему жили в довольстве и счастье. Честолюбие и склонность к авантюрам толкнули сэра Фредерика Лэнгли на участие в восстании 1715 года. Вместе с графом Дервентуотером и другими он попал в плен под Престоном в Ланкашире. В архиве процессов по делам государственных преступников можно и ныне найти его защитительную речь в суде и речь перед казнью.
Мистер Вир, которому собственная дочь определила большое содержание, продолжал жить за границей, был одним из компаньонов банка Лоу во время регентства герцога Орлеанского и одно время считался необыкновенно богатым человеком. Когда этот знаменитый мыльный пузырь лопнул, он был настолько огорчен необходимостью снова ограничить себя небольшим годовым доходом (хотя видел, как многие его товарищи по несчастью буквально умирают с голоду), что его от горя разбил паралич, и через несколько недель он умер.
Уилли Уэстбернфлет бежал от гнева Хобби Элиота, подобно тому как именитые люди спасались от преследования закона. Его патриотизм побуждал его служить родине за границей, но в то же время ему не хотелось покидать родную землю; он предпочел бы остаться в любимой Шотландии и отбирать кошельки, часы и кольца у прохожих на большой дороге. К счастью для него, первое из этих побуждений взяло верх.
Он вступил в армию Марлборо и получил офицерский чин, чему способствовали его заслуги по реквизиции скота для пополнения армейских запасов продовольствия. Спустя много лет он вернулся домой с деньгами (одному богу известно, каким образом он их добыл), срыл крепость Уэстбернфлет, построил вместо нее высокий и узкий дом с трубами с обоих концов, пил бренди с соседями, которых грабил в былые дни, — умер в собственной постели, похоронен в Киркуистле, и надпись на его надгробной плите (сохранившейся и поныне) гласит, что он был по всем статьям храбрым солдатом, чутким соседом и истинным христианином.
Мистер Рэтклиф большей частью жил вместе с обитателями Эллисло, но регулярно каждую весну и осень отсутствовал в течение месяца. Он упорно молчал о том, куда и с какой целью ездил, но все прекрасно понимали, что он выполнял распоряжения своего несчастного патрона. Наконец, когда он однажды вернулся после одной из своих очередных отлучек, печальное выражение его лица и траурная одежда поведали семейству Эллисло, что их благодетель скончался. Смерть сэра Эдуарда не увеличила их достатка, ибо он роздал все, что у него было, еще при жизни, и львиная доля его состояния уже перешла к ним.
Рэтклиф, единственный человек, которому он доверял, умер глубоким стариком, но так и не открыл ни того, где жил последнее время его покровитель, ни тех обстоятельств, при которых он умер, ни места, где его похоронили. Было ясно, что патрон приказал ему скрыть все эти подробности.
Внезапное исчезновение Элши из его странного убежища лишний раз подтвердило слухи, распространявшиеся о нем в народе. Многие утверждали, что после того, как он дерзнул посетить святое место, нарушив тем самым свой договор с дьяволом, он был похищен нечистой силой на обратном пути в свою хижину. Но большинство придерживается мнения, что исчез он ненадолго и время от времени его можно вновь видеть на вересковых взгорьях. Как водится, у всех свежи воспоминания о его невоздержанном и желчном языке и забыто, что большинство его поступков в сущности приносили людям добро. Поэтому его считают злым демоном по имени Дух Болота, о проделках которого миссис Элиот рассказывала своим внукам, и, в соответствии с этим, приписывают ему, будто он насылает порчу на овец, заставляет беременных маток скидывать ягнят или же обрушивает нависший сугроб снега на путников, которые ищут спасения от бури под защитой высокого речного берега или крутого склона лощины. Короче говоря, все беды, которых больше всего боятся и которые проклинают жители этой пастушеской страны, приписываются деяниям Черного Карлика.