По Бюхнеру

Сейчас, когда я пишу слова «естественнонаучное понимание сознания», я надеюсь, что они больше не воспринимаются как «истинное понимание». «Научным пониманием» в любую эпоху называется то понимание, которое соответствует самым последним и общепризнанным в научном сообществе взглядам. Уже одно это показывает, что «научное понимание» не может быть истинным. Оно, конечно, приближается к истине по мере того, как позна-


Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 5

ется действительность, но само это познание действительности постоянно отменяет предыдущие взгляды. А уж о постоянных ошибках и заблуждениях я и не говорю. Передний край Науки все неопределенней и гипотетичней, но при этом он постоянно отменяет все, что признанно устоявшимся в мне­нии научных обывателей.

Мнение это хранится у обывателей не просто так, а в виде неосознан­ного набора высказываний, которые и складываются в язык этой среды. И если сам естественнонаучный Материализм, создавший этот язык мне­ний, уж давно отошел в историю, его высказывания не только сохрани­лись, но и живут, как основной способ говорить и вести себя прилично в любом научном сообществе. К примеру, любой философ, даже считающий сейчас себя метафизиком, непроизвольно должен произнести в разговоре: и никакой мистики\ Что он понимает под мистикой, понимает ли он ее вооб­ще, возможна ли действительная метафизика без озарения, которое и есть суть мистики, — не имеет значения, потому что он говорит это не о мисти­ке, а о себе. Он просто заявляет: я правильно себя веду! Поглядите, тетенька Наука, я хороший мальчик ?

Откуда у него понимание, как заявиться в отношении мистики? Из времен естественнонаучного Материализма, когда все естественники, вклю­чая Энгельса, считали хорошим тоном развлекаться тем, что ходили по ме­диумам, а потом разоблачали их как шарлатанов и фокусников.

Примеров подобного псевдонаучного, а по сути, биологического пове­дения можно набрать множество. Желающему написать зоопсихологию или этологию поведения существ, именуемых учеными, достаточно лишь по­наблюдать, как при встрече две однополые или разнополые особи делают различные ритуальные движения, издают обязательные в таких случаях зву­ки, выказывают отношение ко всем обязательным для выказывания отно­шения точкам зрения, чтобы всего лишь быть опознанными как свой. Я ду­маю, если отбросить шутку о зоопсихологии, ритуальные формы поведения членов научного сообщества действительно должны быть изучены антропо­логией. Но если антрополог захочет их понять, начать надо с естественнона­учного Материализма.

Естественнонаучный Материализм — это не философия и даже не мате­риализм, это набор способов поведения, который во времена Бюхнера был назван Тургеневым «Отцы и дети», Достоевский пошел дальше и дал ему имя «Бесы», а чуть позже, когда рты противников были закрыты свинцом бесовского террора, появилось имя революционер...

Сейчас оно воспринимается как нечто политическое, но научный спо­соб мышления со времен французских материалистов был способом мыш­ления революционеров. Поэтому Наука обрела все черты тайного сообще­ства. Начиная от своего особого языка и ритуальных способов распознавания своих и кончая множественными препятствиями, которые ставятся на пути неофитов в виде экзаменов, обучения и защит. В этом смысле научное сооб­щество гораздо древнее французского революционного Материализма. С точки зрения социологии, стадиально оно находится на уровне развития перво-


Глава 6. Естественнонаучное понимание сознания по Бюхнеру

бытных обществ, где процветали институт инициации и тайные мужские и женские союзы. Это не попытка обидеть — для большого сообщества Наука еще действительно находится в детском возрасте.

Что же касается Бюхнера, то у меня нет возможности подробно расска­зывать о его понимании Материализма. Думаю, желающие сумеют понять, что такое вульгарный Материализм, и сами, просто понаблюдав за конкрет­ными учеными, которые не любят себя отягощать излишней философией. Тем не менее, отмечу, что основной чертой для его распознавания является «научная картина мира», которая постоянно меняется, но во все века оста­ется неизменной ее способность поражать воображение и тем разрушать пре­дыдущее мировоззрение.

В сущности, Бюхнер использует для этих целей образ мира, создавав­шийся последовательно Коперником, Галилеем, Ньютоном, Кантом и Лап­ласом. Через пять лет после Бюхнера, создавая естественнонаучную психо­логию, тот же образ использует Вундт в «Душе человека и животных», рисуя величественную картину мирозданья — без богов, но зато заполненную шорохом эфира, сквозь который мчатся остывающие от тепловой смерти светила. А через двадцать-тридцать лет к ней обратится Энгельс...

Но Бюхнер начинает свою «Силу и материю» с еще более древнего об­раза, который предпосылает Кант-Лапласовской картине мира. Вся книга начинается извлечением из Гераклита:

«Вселенную, одну и ту же для всех, не создал никто ни из богов, ни из людей; она была всегда и будет вечно живым огнем, возгорающимся и угасающим в определенной мере, — игрою, в которую Зевес играет с самим собою».

Гераклит совсем не материалист, он даже утверждал, что боги жили в его хижине. Но для материалиста, как мы это уже видели, в агитационном запале все лыки в строку, если они позволяют усилить воздействие на созна­ние толпы. Поэтому я завершаю эти примером рассказ о первом, скрытом понимании Бюхнером сознания. На основании этого понимания он разрабо­тал свой способ очищения сознания, который вошел в неосознаваемую часть научного метода. И это очень действенный способ, а значит, очень верное понимание сознания и его работы.

Но у Бюхнера есть и естественнонаучное понимание сознания, соответ­ствующее научным знаниям середины XIX века. Оно, безусловно, не только устарело, но и было признано во многом неверным. Однако, в чем и была сила Бюхнера, он высказывал самые вульгарные, самые пошлые понятия, в силу чего они, точно репьи или словечки-паразиты, залипали в сознание и превращались в модный язык. Устаревая, этот язык превращался в признак своеобразной научной аристократичности: старые-то профессора, вот так-с говаривали бывалыча...

Этому простонаучному пониманию сознания посвящена отдельная гла­ва в «Силе и материи». Правда, чтобы ее понять, надо заглянуть в предше­ствующую ей главу «Мозг и душа», которую она продолжает. Впрочем, все


Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 5

содержание этой главы можно понять из предпосланной ей цитаты из неко­его проф. Э. Б. Брюля:

«Душа и вся сумма живых, деятельных нервных узлов животного, а следова­тельно и человека, для непредубежденныхестествоиспытателей совершенно совпадающие понятия. Вне нервных узлов нет души. В белке нервных клеток заключается тайна души» (Цит. по: Бюхнер, Сила и материя, с. 150).

Как мне нравится этот естественнонаучный сленг! Пишем «непреду­бежденный» и все простаки понимают, что непредубежденный, а все наши понимают: не принимающий идеалистических взглядов, не убежденный те­ологами, то есть предубежденный. И попроще, попроще, поконкретнее: «Ду­ша— это находящийся в деятельности мозг и ничего более. Буссэ» (Там же).

Всю остальную главу можно дальше не читать, ее содержание любому человеку, более или менее знакомому с Наукой, уже понятно. Впрочем, я все равно буду ее разбирать при разговоре о душе. Но кое-что стоит отме­тить, потому что некоторые из вопросов той поры живы и сейчас.

К примеру, вопрос о психофизическом параллелизме, то есть о том, а как же, собственно, связаны и соотносятся между собой душа и тело. Когда-то Лейбниц, рассказывая о душе как о монаде, а о человеке как о собрании множественных монад, объяснил единство их действий и существование человека как цельного существа тем, что Бог, творя монады, заложил в них некое природное качество, которое, условно говоря, позволяет им всем ре­зонировать, а еще точнее, колебаться в единой волне. Я передаю образ Лей­бница по-своему, как мне понятнее, но, тем не менее, это позволяет понять его слова о том, что душа и тело существуют независимо, как бы параллельно, как пара часов, идущих рядом и независимо друг от друга, но механически закономерно показывающих постоянно одно и то же время. И даже более, в каждый миг совершающих одни и те же движения стрелками. Еще раз повторю — это обеспечивается единой природой монад души и монад тела.

О психофизическом параллелизме много-много спорили. Кто-то исполь­зовал этот спор для того, чтобы доказать, что души нет, а кто-то, чтобы задать вопрос: а как, собственно говоря, сознание передает управление телу? Так что есть смысл посмотреть, как звучит этот вечный вопрос Психологии в устах естественнонаучного Материализма.

«Впрочем, для цели этого исследования довольно безразлично, возможно ли и каким образом представление о том, как вытекают психические явления из материальных комбинаций или деятельности мозгового вещества, или как про­исходит превращение материальных движений в духовные. Достаточно знать, что материальные движения действуют на дух при посредстве органов чувств и вызывают в нем движения, которые, в свою очередь, снова производят матери­альные движения в нервах и мускулах» (Там же, с. 171—172).

Вот это и есть вульгарный или упрощенный Материализм. Его суть не в представлениях о нервной деятельности, а в словах: для целей этого иссле­дования безразлично... достаточно знать, — что значит: следует запомнить и употреблять бездумно, будто этого и правда достаточно. Впрочем, этого


Глава 6. Естественнонаучное понимание сознания по Бюхнеру

и вправду достаточно для того, чтобы выглядеть естественнонаучно ориен­тированным ученым. Но явно не достаточно для поиска истины, потому что именно на вопросе, как происходит превращение духовных движений в ма­териальные, точнее, как образы сознания управляют движениями тела, и сломалась современная нейропсихология. Но это современная, для Бюхнера тут еще вопроса нет, поэтому он продолжает наступление цитатой из како­го-то Давида Штрауса:

«Каким образом протяженная немыслящая вещь, каково человеческое тело, передает впечатления непротяженной мыслящей вещи, какою является челове­ческая душа, каким образом импульсы передаются обратно от последней перво­му, каким образом вообще возможно что-либо общее между ними обоими,— этого не объяснил еще, да и не объяснит ни один философ» (Там же, с. 172).

Прекрасный вопрос и отвратительный наезд на философов. Вопрос за­дает не Бюхнер и не Штраус, а Материализм, а использует его для наезда естественнонаучный Материализм. Я не буду множить примеры политиза­ции Материализма, пусть эта часть завершится этим чудесным вопросом, которого все рано не избежать на пути самопознания.

Но главе о сознании предшествовала у Бюхнера еще короткая глава «Мысль». Из нее я приведу слова не самого Бюхнера, а цитируемого им Фогта, слова, в первую очередь, и давшие возможность травить вульгарных материалистов как идеалистам, так и пострадавшим из-за этой травли «бо­лее умным» материалистам.

Бюхнер рассказывает об этом так:

«Поводом к этой главе служит известное, вызвавшее столько издевательств изречение Карла Фогта:

"Мысли находятся в тех же отношениях к мозгу, как желчь к печени, или моча к почкам ", — суждение, высказанное впрочем еще задолго до Фогта фран­цузским врачом и философом Кабанисом (1757—1808). "Мозг, — говорит он, — предназначен для мышления точно так же, как желудок для пищеварения, или печень для отделения желчи из крови "— и так далее.

Отнюдь не желая присоединиться к всеобщему воплю осуждения, вызванно­му этим изречением против его автора (начинающего его, впрочем, словами: "выражаясь несколько грубо "), мы тем не менее не можем найти это сравнение подходящим или удачно выбранным» (Там же, с. 174).

Тут Бюхнер действительно приводит пример научного способа взаимо­отношений, когда любая неточность является поводом для травли и уничто­жения, а отнюдь не для того, чтобы задуматься. И травить готовы любые ученые, хоть идеалисты. Честно говоря, я вовсе не так уж уверен в том, что Фогт и Кабанис совсем не правы. Даже если мозг и не вырабатывает мысль как некую жидкость, но то, что он с ней работает как с некой тонкоматери­альной средой, должно быть исследовано.

Думаю, именно здесь лежит ответ на вопрос, как такие совершенно идеальные вещи, как образы, могут оказывать воздействие на совершенно


Основное— Море сознания— Слои философии— Слой 5

вещественное тело. Кстати, современные квантовые и полевые представле­ния Науки о сознании и есть возвращение к этому вопросу. Если уж быть последовательным материалистом, то стоит не отстаивать какие-то предпо­ложения, высказанные авторитетами сообщества, превращая их в догмы, а посмотреть, докуда доходит лестница утончения материи не только в фи­зике, но и в психике.

Однако это — между прочим. Сам же Бюхнер именно это болезненное событие использует как основание для создания естественнонаучного обра­за сознания. Как всегда, он предпосылает своей главе несколько эпиграфов — выдержек из работ других естественников-материалистов, что делает его сочинение очень представительным. Эти цитаты, по существу, оказываются оглавлением содержания его книги:

«Способность к сознанию должна дремать в существе атома; иначе комп­лекс атомов, наш мозг не мог бы обладать сознанием.

Мейнерт

Попытку вывести из явлений сознания и самосознания нематериальную сущность, неотчуждаемое Я и так далее, следует так же считать потерпевшей крушение, как и всякую другую подобную попытку. Сознание есть отправление или работа известных образований мозга.

Л. Майер

Ощущение и сознание отличаются друг от друга только количественно, а не качественно.

Г. Кюне» (Там же, с. 179).

Соответственно, его нельзя чистить.

А. Шевцов

Да простится мне эта шутка!

В сущности, можно бы больше ничего и не рассказывать о естественно­научном понимании сознания. Сознание — это способность организованной материи, и лучше бы выкинуть это слово и всегда говорить о сознавании или осознавании. Вот это понимание и живет до сих пор в европейской и амери­канской философии как научное и общепринятое. И при этом то же самое научное понимание сознания каким-то неведомым образом допускает, что сознание не есть способность, а есть вещь или объем и пространство. Откуда эта противоречевость? А вот смотрите:

На странице 179 Бюхнер пишет:

«Только у высших животных и у человека сознание получает такое значе­ние, что становится возможным рассматривать его, как особенную способность души».

Простим ему привычную оговорку — использование слова «душа» не в значении собственно «душа», а в естественнонаучном значении «психика». Но сознание — это способность. А уже на 181 странице, забывшись в пылу спора, он говорит:

«Психологи спиритуалисты, видящие призраки там, где их нет, и стараю­щиеся затемнить самые простые вещи многоглаголанием, так же, если еще не


Выводы: Позитивизм и Материализм не добили Метафизику

больше, злоупотребляют словом "сознание ", чем словом "душа ", пытаясь опреде­лить его как метафизическую, нематериальную, простую и единую, непростран­ственную и неделимую, неизменную и всегда тождественную самой себе сущ­ность, которая является последним и высшим основанием всей душевной деятельности и, так сказать, подобно режиссеру, руководит и управляет всем из-за кулис мира явлений или возбуждаемых впечатлениями ощущений.

Но так же как душа не есть такая простая, единая, непространственная и неделимая сущность... так не годятся эти определения и для сознания.

Сознание далеко не является простым или единым, непространствен­ным или неделимым, а скорее является сложным, протяженным, делимым и изменяющимся, что может быть подтверждено бесчисленными фактами практической психологии» (Там же, с. 181).

Спасибо простому и незатейливому немецкому парню Людвигу Бюхне-ру. Благодаря ему, я теперь могу узнавать, что бытовое естественнонаучное мышление понимает под метафизическим понятием сознания. Понимаю я теперь и как родилось такое странное и противоречивое понятие сознания у материалистической Науки.

Сознание — это что угодно, но совсем не так, как говорят идеалисты! И никакого накопления качества, никакого изучения действительности. Даже если идеалисты в чем-то правы, настоящий материалист обойдется без их подачек и все создаст сам! Истина? Какая истина, не мешайте!.. Война идет.

Выводы: Позитивизм и Материализм не добили

Метафизику

Материализм не добил Метафизику, как не добил ее и Позитивизм. Метафизику добьют метафизики, точнее, последние наследники Филосо­фии сознания. Свершится это тогда, когда Марксизм захватит половину мира, то есть на рубеже, отмеченном русской революцией 1917—1920 годов. Но чтобы рассказ об этом был полноценным, я вынужден буду снова вернуться в самое начало века девятнадцатого, как раз в то время, когда ушли из жизни последние классические философы Европы.

519


СЛОЙ 6. ОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ МЕТАФИЗИКИ. АССОЦИАНИЗМ - СКЕЛЕТ В ШКАФУ

Война Богов.С уходом последних классиков из философии уходит и сознание. Король Лир перекочевывает из своего прежнего удела в Психологию. Это, конечно, весьма условный переход, потому что Психология до последней четверти девятнад­цатого века была составной частью Философии.

В самостоятельную науку она выделяется лишь тогда, когда смогла осознать себя не философией, а естественной наукой. Считается, что это произошло благодаря обоснованию естественнонаучного подхода к психологии, сделанному Вундтом. Да­той же своего рождения она считает 1879 год — год основания Вундтом эксперимен­тальной психологической лаборатории.

С этой поры психологи стремятся открещиваться от философии всеми доступ­ными им силами и упорно доказывают, что у Психологии свои предмет и метод исследования. Философию же объявляют Метафизикой, от которой необходимо очи­ститься. Очищение это затянется в Психологии аж до революционного рубежа 1920 года, когда из нее уйдут последние из психологов, мысливших философски.

Уйдут именно потому, что к этому времени станет ясно, что Вундт, заявив естественнонаучный метод Психологии, сам все-таки был еще выходцем из Мета­физики. Соответственно, и все рожденное им направление психологического мыш­ления тоже метафизично. Не случайно созданное им направление психологии будут именовать Психологией сознания. Просто психологи той поры еще не могли мыслить иначе. Выработка нового мировоззрения лишь завершается революционно, но про­исходит она постепенно, путем медленного накопления мелких отличий в языке и понятиях.

Качественный скачок, когда психологическое и философское сообщества осоз­нали, что разделение произошло бесповоротно, произошел именно ко времени окон­чательной победы Научной революции в 1920 году. То есть в год смерти Вундта или через полвека после того, как он обосновал этот раскол. Но началось это скрытое движение в недрах Метафизики еще до его рождения — с появлением философской школы, которая называла себя Ассоциативной психологией.

Современная Психология не хочет помнить своего философского про­шлого. Поэтому она старательно открещивается от всего, что было до ее осознания себя естественной Наукой. Она даже пытается подменить соб­ственные корни: тот, что тянется из Философии, срезать в середине XIX века, а вместо него пришить к своей культе хвостик ранних физиологичес­ких исследований. В итоге этих манипуляций мы сегодня знаем как бы о единой Науке, именуемой Психологией, но это подтасовка истории.

В действительности надо признать, что существовало две Психологии, которые срослись, поскольку в девятнадцатом веке их довольно долго дела-


Глава 1. Ассоциативная психология

ли одни и те же люди. Но если изобразить их развитие графически, то полу­чится косой крест X с точкой пересечения в 1879 году.

Одна из черт этого креста уходит в глубокую античную древность и обрывается около 1920 года. Это и есть психологическая метафизика или философская психология сознания. Она же — король Лир философии и пси­хологии. Вторая начинается неуверенным пунктиром в семнадцатом-восем-надцатом веках и становится жирной и всеподавляющеи к нашему времени.

Необходимо сказать, что почти полное отсутствие в двадцатом веке ра­бот в ключе психологической метафизики создает ощущение, что ее и нет совсем, а естественнонаучная психология — единственная возможная пси­хология. Но это лишь на первый и поверхностный взгляд. Уже в конце двад­цатого века психология сознания начнет возрождаться, и я расскажу об этом в конце книги. Возрождаться она, правда, начнет в недрах естественнонауч­ного подхода, и лишь редкие попытки говорить иначе можно будет посчи­тать чистой метафизикой. И все же битва эта еще далека от своего оконча­тельного завершения.

Но об этом надо рассказывать особо. Что же касается науки о сознании, то в девятнадцатом веке она делает попытку уйти из Философии в Психоло­гию и становится Психологией сознания, которую я и зову королем Лиром.

Судьба короля Лира кажется примером несправедливости и людской неблагодарности. Однако жизнь очень справедливая штука. Чаще всего мы имеем то, чего заслуживаем. В отношении Наук это правило особенно про­зрачно: Науки рождаются, живут и умирают, исходя из тех оснований, ко­торые были заложены при их создании. Как бы ни старались психологи за­быть свою историю, но в основании Психологии сознания был скелет в шкафу — неправедно убитая бабушка по имени Ассоциативная психоло­гия,которая вначале еще была почти чистой воды Метафизикой, которой нравились модные физиологические украшения.

Понять Психологию сознания можно только видя ее источники и, са­мое главное, то, что она отрицала и скрывала в своем прошлом. Психология сознания, в сущности, есть все та же Ассоциативная психология, переросшая в свою противоположность. В начале XX века Вильям Джеймс скажет об этом:

«По моему скромному мнению, нетникакой "новой психологии ", достойной такого названия. Есть все та же старая психология, которая зародилась во времена Локка, плюс немножко физиологии нервной системы и органов чувств, плюс эволюционная теория и, наконец, плюс несколько утонченных показаний самонаблюдения...» (Цит. по: Вл. Ивановский. От переводчика// Бен, Психо­логия, с. IV—V).