Те, кого ждут
В жизни Сергея наступил переломный момент. У каждого такого бывает, у всех случается. Так говорят сторонние наблюдатели. Редко приходиться говорить, когда сам оказываешься на месте того, у кого это «случилось».
Возвращаясь на своем дешевом «форде» с работы, Сергей заехал в цветочную лавку, где приобрел луковицы тюльпанов. Будучи менеджером среднего звена, зарабатывая свои кровные сорок тысяч рублей, он, как и любой среднестатистический человек имел свое хобби, кто-то, например, занимался покраской миниатюр, Сергей Рощин – садовничеством. Подоконники были забиты всевозможными цветами, большими и маленьким, дачный участок (60 километров от Окружной, 6 соток – классика) никогда не был в запущенном состоянии, по всюду виднелась заботливая рука хозяина. Ухоженные клумбы около дома, уютные участки газона между заборчиков, которые (клумбы и газончики) так радовали глаз бабуленек на лавочка («Умница, Сережа, хороший сынок») – его рук дело. Он положил луковицы на пассажирское сиденье и непринужденно направлялся к дому. Ужин с женой, обмен дежурными вопросами, поцелуй и он на улице, в руках маленькая саперная лопата, на ногах темные кроссовки, старенькие джинсы и куртка. Сергей всегда прежде, чем высаживать новые цветы, глубоко вскапывал целину. Рыхлость почвы, как поверхностной, так и глубинной необходима для достойного созревания и прорастания семечка, или луковицы, или саженца. Почва вокруг дома была немного топкая, влажная, очевидно, когда-то было тут болото, но, со временем, оно, как экосистема перестало существовать.
Сергей вскапывал влажную землю, насвистывая незамысловатый мотив. Внезапно, лопатка громко звякнула о что-то железное. Сергей не был ни хорошим историком, ни поклонником археологии и, скорее всего, пропустил бы этот факт мимо ушей, но внезапное любопытство заставило взглянуть на предмет повнимательнее. Сергей осторожно (вдруг бомба?) обкопал неизвестный предмет вокруг, рукой смахнул рыжую почву и вздохнул – перед ним в небольшой ямке, глубиной не более полуметра, лежало дуло советского Пистолета Пулемета Шпагина. Его сохранность поражала – время пощадило даже вставки из дерева, нет, след времени на них конечно был, но в сравнении с тем, что Сергею приходилось откапывать на дачном участке (в основном арматуру), этот, можно сказать, был новым.
В сердце Сергея закралось странное зудящее чувство. В голове появились определенные цифры, а желудок скрутил легкий спазм. Внезапная мысль поразила его, однако, Сергей взял в руки лопату, присыпал землей находку и продолжил тщательно вскапывать землю под тюльпаны. Но работа не шла. Провозившись еще минут двадцать, с постоянными перерывами, он закинул лопату на плечо и направился в сторону подъезда, даже не подумав о том, чтобы засадить вскопанную землю.
Алчность возникает в каждом не сразу, проходят бесчисленные дни на ненавистной работе, глядя в заплывшие жиром глаза ненавистного, опять же, шефа, понимаешь, что твои мучения не стоят тех копеек, которых еле хватает, чтобы кормить (любимую?) жену и детишек. Пододвинув одеяло под самый нос, Сергей размышлял. Внизу живота нервно посасывало, что свидетельствовало о нервном волнении, но это было даже приятно. Наутро жена уехала в командировку, забрала чемодан, выпорхнула из машины около аэропорта Домодедово, он стоял в своей недорогой куртке и махал ей вслед с блаженной улыбкой на лице.
Приехал в офис. Просидел день. Перерыл бумаги, сделал море бесконечно важных звонков, а из головы не выходила одна мысль, одна наващивая мысль, которую он взлелеял за прошедшую неделю.
Вечер, он заводит будильник на три утра, ложиться спать рано. Глотает на ночь кофе, что большинство врачей привело бы в дикий ужас, улыбается этой мысли. Кинув грязную кружку в раковину, Сергей отправляется спать.
Спит крепко, дышит ровно – очень хорошо. Внезапно сон разрывается оранжево-красным заревом, мозг кипит, тело ноет от боли – прозвонил будильник. Перед тем как стряхнуть сон, Сергей прогоняет мысль-надежду: «Может, лучше еще поспать, а ну это все к чертям?». Одевается, за окнами совсем темно, фонари освещают мелкие капельки дождя, которые кажутся такими причудливыми в их свете. Сергей завязывает на кроссовках черные шнурки, закрывает дверь на ключ, закидывает на плечо большой холщовый мешок, в котором весело лязгнула лопата…
Поежившись от холода, выходя на порог, Сергей накинул на голову капюшон – дождь начинал разыгрываться, что шло ему на руку. Даже самые заядлые любители погулять с собакой, да-да, в три часа ночи встречаются и такие, не пойдут гулять во двор при проливном дожде, который обещает в таковой перерасти. И вот, он уже стоит перед разрыхленной когда-то землей. Минутная нерешительность и пугливый взгляд дают начало осуществлению тайной задумки Сергея. Неприятно скрипит под внезапным порывом ветра фонарь. Дождь усиливается. Сергей сбрасывает с плеча мешок, достает из него лопату и втыкает в землю. Один раз, второй, поминутно оглядываясь по сторонам, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. На лице проступают легкие капельки пота. Резкий звук лопаты, вгрызающейся раз за разом в чуть-влажную землю, чавк-чавк. Чавк-чавк. Время на часах Сергея идет – тик-так, тик-так. Сантиметр за сантиметром, почва поддается, растет небольшая горка отрытой земли рядом с его ногами (чавк-чавк). Горка уже становится солидной, он знает, знает, а может лишь чувствует, что одним пистолетом-пулеметом тут дело не обойдется. Внезапно, вместо ожидаемого металлического звука, лопата натыкается на нечто вязкое, непонятного происхождения, Сергей нагибается, чтобы посмотреть ближе, берет рукой, другой лезет в карман, за фонариком, достает его направляет свет на нечто, которое в призрачном синем свете фонаря оказывается не сгнившей плотью. Сергей ошарашено смотрит на ее хлопья, оставшиеся в руке, глаза вылезают из орбит, челюсть отвисает, он отбрасывает жуткую находку в сторону, продолжает рыть вокруг, не обращая внимания на вязкую массу, в которую обтянуты рыжеватые штыри, бывшие когда-то костями. Сергей разбрасывает их лопатой, выкидывает легко отделяющуюся плоть из ямы, его сердце колотится, словно двигатель на последней скорости, вдруг, рядом с одними останками появляются другие, а рядом, рядом лежит МП-40, трофейный, немецкий, сохранность – чудесная, Сергей механически кидает его в мешок. Радоваться придется потом, его руки уже в грязи, но он копает дальше, еще одни останки, он встает на колени и руками вытаскивает части тела, мешающие ему копать, дальше, дальше! Мелкие предметы, фляжка, портсигар отправляются в мешок, еще один убитый боец, его начинает душить смех, он становится на колени, запускает руки в плоть, а потом вырывает из рук мертвого героя третий автомат, он высоко поднимает его, обмазывая лицо влажной землей и сгнившей плотью, запускает руку в волосы и кричит. Дождь хлещет безжалостными трупами, на дне ямы уже начинает скапливаться вода, его безумные, полные страха и алчности глаза рвутся из орбит, в руке зажато целое состояние (сам он так считает), грязное лицо освещает ухмылка, небо рассекает молния, гремит гром, крик разрывает голосовые связки, он воет на грозу, раскинув руки в стороны, пот застилает безумные глаза.
Через полчаса его вырвало прямо на себя. Сидя в углу душевой камеры, прямо в одежде и сапогах, он обливался горячей струей из душа, из глаз катились слезы страха, ненависти, он вновь и вновь натирался гелем, но ничто не могло смыть запах смерти, никуда не делся ненавистный запах сыроватой земли. Сергей закрывает лицо и рыдания вырываются из него.
Октябрьская листва уже покрыла золотым и серым ковром леса. Несколько палаток сбились в кучу около уютного костерка. В чугунном котелке закипала вода. Вокруг были уложены бревна, на них сидели люди и тихо о чем-то разговаривали. Трава уже слегка пожухла, осенние ягоды красным огнем горели на ветвях. Вдалеке от костра, на раскладном стуле человек. Его темный плащ скрывал голени на половину. В руке дымилась сигарета, наполняя воздух запахом табака. Большинство палаток были пусты – все обитатели лагеря разбрелись по лесу в поисках…в поисках. Смуглое лицо серого цвета обрамляла небольшая борода, на которой оседал хлопьями пепел сигареты. Из-под зеленой шерстяной шапки выбивались седеющие пряди волос.
К нему подошел молодой человек, сказал пару слов и тот поднялся со стула, отбросил сигарету в костер и направился в сторону палатки. Достал из нее лопату фирмы «fischers» и щуп, последовал за молодым человеком. Они вошли под свод деревьев, под ботинками скрипели жухлые листья, высоко, за вершинами сосен виднелось серое осеннее лето. Двое продирались через лес, иногда обламывая ветки, назойливо пытавшиеся уцепиться за одежду. Пройдя около двухсот метров, они остановились. Взорам их открывалось углубление в земле, диаметром метр на метр, слегка залитое водой. «Здесь нужна помпа» - подумал мужчина. Отослал в лагерь паренька, а сам, обойдя углубление вокруг, стал поочередно, шагом в десять сантиметров, втыкать щуп в землю, тот входил и с характерным чавканьем вытаскивался обратно. Внезапно, на неизвестно какой по счет попытке, он услышал вместо пустого отклика и ударов щупом о дерево, он услышал характерный дребезжащий звук. В этот момент его тоскливые глаза наполнились огнем.
Через полчаса процесс раскопа шел на полную – помпой откачивали воду из воронки, чтобы не заливала раскоп, мужчина, стоя в резиновых сапогах по колено в воде раскапывал сбоку то место, где, по его мнению, должен был лежать боец, чавк-чавк, чавк-чавк, лопата отбрасывала комья коричневой земли. Чавк-чавк, чавк-чавк. Сантиметр за сантиметром, он уже отбросил большую лопату в сторону и использовал маленькую, те, что используют для вскапывания моркови, потом, когда на свет появились части костей, он отбросит и ее в сторону и возьмется за кисть, которой будет счищать землю с останков. Рядом кто-то взвизгнул, увидев пробитую осколком советскую каску, обратился к мужчине:
- Сергей Игоревич, а можно каску возьму, пожалуйста!
Он покачал головой. Нельзя. Пока нельзя, вдруг в маленькой бакелитовой колбочке на груди у павшего защитника остался тот клочок бумаги, который мог бы решить дальнейшую судьбу останков, помочь найти родственников, рассказать об этом сером дне, дать в руки эту каску, которая, может быть, стала бы той реликвией в доме или квартире, которой смогли бы гордиться внуки, правнуки уже мертвого (но не в памяти) бойца. Но медальона на груди не было – так на фронте бывает, может его потеряли, а может его и не было вовсе. Теперь уже не скажешь. Но чуть рядом, напротив пояса бойца лежала помятая фляга, уже потом, командир их отряда, очищая ее от земли и коррозийного налета найдет на ней инициалы В.А., но сейчас это кусок земли с неопределенными вкраплениями железа.
Он чувствовал напряжение и восхищение во взглядах своих товарищей, вместе с этим приходило и другое чувство. Да, боец был без медальона. Что ж. Может быть следующий будет с ним. А если не будет, то следующий. А если и нет, то это ничего не изменит, ведь важно, что еще один обретет наконец заслуженный покой. Покой и достойное захоронение. И память. Достойную Память.
Это свежее воспоминание накатило на него как волна прилива, когда он подходил к храму Петра и Павла, внутри которого, в благоговейной тишине и полумраке, он поставит на Престол свечку, за упокой души несчастного бойца, которого убило осколком, в лесу, где-то под Смоленском, в 41-ом году. Пламя свечи осветило его усталое лицо и скромную слезу, уже не слезу страха или безумия, а слезу умиротворения.
Ведь сегодня Сергей будет спать спокойно. Сегодня он ляжет в свою холодную, давно покинутую женой кровать и будет спать спокойно. Сегодня во сне эти три грустных, опечаленных лица не будут смотреть на него таким укоризненным взглядом, в котором читается глубокое разочарование. Сегодня.
Но только сегодня, ведь там, в сотнях или десятках километров от дома его ждут. Ждут те, кого ждут. И смотрят издалека на него, робко зовя его и таких как он, осторожно, чтобы не потревожить того, кто однажды их обязательно найдет. Найдет, чтобы помнили. Помнили.
Москва. 24.10.2013
Зов
Его сжимали в маршрутке со всех сторон, водитель в кепке нещадно обирал каждую кочку и выбоину в асфальте. Толстая женщина не желала убирать ногу с его туфли. Он прижимал к груди портфель и разглядывал в окно проносящиеся мимо серые здания. Обернув голову к водителю он воскликнул:
- У поликлиники остановите!
Спрыгнув с подножки, он закрыл дверь, на которой висела наклейка, изображавшая разъяренный автомобиль с покрасневшими ушами и подписью «Не хлопай дверью!». Белый корпус поликлиники протянулся вдоль дороги. Войдя внутрь, он поинтересовался у медсестры в регистратуре о том, как пройти к невропатологу.
- Вы записывались? – она презрительно смерила его взглядом и протянула журнал со списком посетителей.
- Конечно, вот же моя фамилия, - он постучал пальцем по колонке справа.
- Прямо по коридору, четырнадцатый кабинет.
- Благодарю, - она вновь вскинула свой взор на него, но лишь на секунду, а затем вновь уткнулась в записи на столе.
Туфли громко цокали по кафельному полу, недавно промытому водой с примесью хлорки. Очереди к невропатологу не было и он уверенно подошел к кабинету и постучался. После резкого «Входите!» переступает порог и оказывается в комнате со столом по середине за которым сидит человек с покладистой седой бородой.
- Давайте ваше направление, - он протягивает смуглую руку, но пальцы хватают воздух и возвращаются на стол.
- У меня нет направления, я сам к вам пришел, - взгляд его потупился и глаза опустились в пол, - меня беспокоят головные боли и…
- Головные боли – не ко мне, если хотите, выпишу направление на энцефалограмму, но на большее не рассчитывайте, - он характерно помахал рукой, но, оторвав глаза от бумаг, увидел озабоченный взгляд пациента и продолжил, - вас беспокоит что-то серьезнее, чем головная боль?
Он посмотрел на невропатолога и, выдержав на себе его пристальный взгляд сказал:
- Доктор, вам можно довериться? Ведь врачи для того и нужны, чтобы им можно было доверять себя и свои волнения?
Мужчина в белом халате поправляет на кривой переносице очки и отвечает:
- Да, пожалуй вы правы. Вы можете мне довериться, вопрос только в том, смогу ли я вам чем-либо помочь.
И он рассказал. Когда впервые появилась мигрень, она пришла одна. Голова раскалывалась, долго, упорно, занудно. Но вслед за ней появилось и новое. Еще кое-что, о чем он говорил только любимой жене. Ощущение необъятного понимания. Не ощущение, а предвидение. Чтение мыслей и желаний. Взгляд на человека проникал сквозь него и вцеплялся в разум, беззащитный разум, который выдавал все слабые места, все пороки и сокровенные тайны. И не только разум. Пред ним рушилась незримая пелена будущего. Нет, не всегда, это происходило произвольно. И каждый раз, каждый раз, когда подобное случалось в его голове звучал шепот, далекий, далекий, подбрасывающий навязчивые идеи и мысли, завораживающий и чарующий, но лишком слабый, чтобы сбить с жизненного пути. Врач внимательно его слушал, потом, когда мужчина закончил свой рассказ, задал вопрос:
- О каком цвете я сейчас думаю?
- Пурпурный
- Нет, молодой человек, - пациент тряхнул головой и уставился на него, - вы ошиблись. Вот рецепт, - записывает непонятными буквами какие-то мудреные названия на бумажке в отрывном блокноте, - пропьете один курс и все обязательно пройдет, никакой ми…
- Послушайте, - голос его стал резким и на тон выше, - зачем вы меня обманываете?
- Ошибаетесь, молодой человек, я вас не обманываю, просто вы слишком утомились, вам нужно меньше работать, кстати, кто вы по профессии?
- Я бухгалтер
- Тем более! Вам следует выехать за город с семьей, все обязательно наладится. Всего хорошего, пригласите следующего.
- Я не уйду, пока вы мне не поможете.
- Сейчас я вызову охрану и вы уйдете отсюда, только отправитесь не домой, а в ближайшее отделение полиции.
- Ясно. Всего хорошего.
В голове у врача взорвалась боль, пронзившая ее изнутри тысячами осколок, а пациент, ухмыльнувшись краем рта, видя смятение и страх невропатолога, ушел, громко хлопнув дверью.
- Милый, пойми, с этим надо уметь жить. Если тебе это дано, значит, это не зря. Это испытание, которое следует пройти с честью! – ее щеки раскраснелись и на лице читалось волнение за судьбу мужа, но она держала себя в руках и не давала волю разбуянившимся чувствам, что нельзя было сказать о нем.
Он ударяет кулаком по стене, разбивая пальцы в кровь, выговаривая при этом:
- Если это дано, значит это кому-то должно быть нужно, а если все, к кому бы я ни пришел, делают вид, будто ничего не происходит, что я просто-напросто устал, и мне нужен отдых, то о чем идет речь?
- Тогда прислушайся. Прислушайся к себе, любимый мой, послушай те голоса, что шепчут тебе, я буду с тобой, буду с тобой на этом непростом пути. Дойдем до конца. Доверься им, вдруг это – твое предназначение?
Фонари на улицах уже зажглись, и он тоже зажег свою настольную лампу, склонившись над листом ксерокопии информации из архива, справа светился экран монитора, на нем сменяли друг друга картинки. Он внимательно пробегал глазами текст в заметке, периодически выписывая что-то в свой блокнот, рядом лежала толстая папка, набитая подобными распечатками до отказа. На стене перед ним висели газетные вырезки, к которых красной ручкой были подчеркнуты или обведены интересующие его моменты.
Внезапно, дверь в комнату распахнулась и в нее ворвалась жена. Дальше события разворачивались по продуманному заранее многими поколениями супружеских пар сценарию. Она кричала, что он забыл ее, что ушел в свой мир и стал сумасшедшим, что с ним невозможно жить в одной квартире, что его интересует лишь его собственная персона, а на нее далеко и глубоко наплевать. Стала срывать со стены заметки, сбила со стола папку бумаги и принялась рвать каждый листок, он пытается вырвать их из ее рук, заносит руку, она вскрикивает, но он не наносит удара, она хватает спортивную сумку, уже стоящую в коридоре и, конечно же, хлопая дверью, плача выбегает из квартиры, с твёрдым желанием и намерением вернуться в нее никогда.
Он посмотрел на закрытую перед его носом дверь. Подавил гадкое чувство и желание броситься вслед. Далось это не просто, в пылу скандала просыпается гордыня, а вот после, после она забивается в дальний уголок души, оставляя место для сожаления и угрызений совести.
Вскоре он уже был на вокзале, на плечах рюкзак, на дне которого лежал армейский ТТ, на ногах – армейские сапоги, вместо куртки –камуфляж, одетый на синий свитер толстой вязки. В руках – билеты Москва-Киев. В мыслях – уверенность. Никакого страха или волнения, ведь волнуется лишь тот, кто еще не сделал свой выбор.
В каждом ударе колес ему слышался голос. Голос свободы. Голос гармонии.
Мужчина, щеки которого поросли щетиной закуривает сигарету, сидя на небольшом холмике. Он сидит рядом с ним, вдыхая горький табачный дым. Сидящий поворачивает голову и говорит своему собеседнику:
- Там, снаружи, мало кто знает о том, что происходит здесь. Эти кордоны, они и правда хранят не то, что внутри, в то что в реальном мире, ведь порой лучше просто не знать, не знание – великое счастье, уж поверь мне. Ты сам это осознаешь, когда мы попадем туда. О чем вам рассказывают средства массовой информации? О саркофаге? Выбросе в 2002 году? Это лишь то что вам можно увидеть, то, что дано слопать обывателю. Что я объясняю? Ты сам все прекрасно понимаешь иначе бы не был здесь? А, не был бы?
Тот утвердительно кивает – нет, не был бы.
- Как же твои родные? Отпустили-то? Видать, не за деньгами пошел, а за чем-то еще. Сразу по тебе видно. Один что ли?
- Один. Один, я всегда один.
- А где ваши вещи, профессор, в Метрополе?
Выражение задумчивости на его лице тут же меняется на удивление и он широко раскрытыми глазами смотрит на курящего человека, глаза которого улыбаются.
- А вы, я вижу, рассчитывали встретить необразованных и неотесанных мужланов, которые думают лишь о том, как бы заработать денег побольше, не правда ли? Уверяю, есть и такие, но не большинство. Мы ведь все ищем здесь смысл жизни, не правда ли? Мы так и не представились, - он протягивает руку, мужчина пожимает ее, - Филолог.
- Филолог?
- Совершенно верно. Вот какая ваша профессия до этого момента? Дайте угадаю, юрист?
- Практически, я – бухгалтер, что, почему вы смеетесь?
Филолог подавил смех и постучал себя по груди, словно хотел полностью его выплюнуть:
- Ну дела, нет, профессия не ахти, но с другой стороны…
- Я так и не представился, меня зовут…
- Бухгалтер. Тебя зовут Бухгалтер.
- Бухгалтер, да. Хорошо. Глуповато, конечно, но, да, хорошо, - он улыбнулся, словно примеряя к себе новое имя.
Филолог щелчком отбрасывает окурок в грязную лужу, поправляет охотничье ружье за плечами и поднимается с холмика. Оба направляются через заросли к насыпи на горизонте, вдоль которой растут редкие деревья. Когда приближаются к ней, Филолог останавливает жестом своего спутника и указывает на две фигуры в камуфляже, следующие вдоль железобетонного забора, по верху которого бежит колючая проволока. Подождав, когда двое отойдут на приличной расстояние, мужчины перебежками продвигаются к насыпи. Бухгалтер понимает, что его сердце готово выпрыгнуть из груди, во рту появляется кислый привкус адреналина, а поджилки начинают коварно дрожать. Филолог подбегает к елкам, заграждающим насыпь от взгляда со стороны, встает на колени и начинает руками разбрасывать в стороны подгнившие еловые иголки, и, когда Бухгалтер подходит, из-под иголок показывается крышка люка с приваренной к нему ручкой, знаком проводник показывает, что ему потребуется помощь и вместе они поднимают люк, который скрывает узкий проход, оснащенный лестницей, спускающейся вглубь пустоты.
Спустившись, Филолог запускает руку в свой рюкзак и достает мощный электрический фонарь, вручает его своему напарнику, а сам лезет наверх и закрывает люк. Проход окутывает бесконечным мраком. Бухгалтер уже начинает поддаваться панике, чувствуя, как тьма подбирается к нему и душит за горло, но внезапно его за плечо хватает крепкая рука, он с вскриком поворачивается, другая рука забирает у него фонарь и включает его, мощный луч света освещает длинный коридор, по которому идут трубы, с которых стекает на пол вода, растения, свисающие с потолка, воду под ногами, неглубокую, но достаточно зловонную. Округлые стены из кирпича, поросшего мхом уводили далеко вперед. Филолог двинулся вперед, уводя за собой Бухгалтера, он уверенно выбирал нужные повороты на развилках, брался за стены рукой, вел по ею по шершавому мху, потом отпускал. Изредка под ногами пробегали стайки напуганных крыс. Свет фонаря превращал тени в подобие жутких существ, таящихся во мраке. Пройдя около двух километров, Филолог остановился, перед ними была лестница, но проход уходил дальше. Сначала Бухгалтер решил, что крышку люка поднять изнутри не удастся, но его проводник, с легкостью забравшись по ступеням непринуждённо откинул ее и через полную луну синего на выбрался на поверхность, поманив того за собой.
Оказавшись на земле, он хотел выгнуть спину, но проводник с силой дернул его за руку и похлопал по земле, они оба легли и поползли через деревья в сторону от проходящей рядом дороги. Внезапно, стволы деревьев перед ними затряслись, маленькие ломало, а из больших полетели щепки, Бухгалтер не мог сообразить, что происходит, но все объяснила завывшая сирена. Громкоговорители заорали: «Внимание! Вы находитесь на охраняемой зоне! Бросьте оружие на землю и поднимите руки!».
- Вниз!! – заорал Филолог и оба бросились на карачках к еще открытому люку, зиявшему как черное пятно на земле.
Бухгалтер начал задыхаться от страха. В горле повис вопль ужаса, готовый выбраться наружу и огласить туннель безумным криком, но вместо этого он словно издавал нечленораздельные звуки-всхлипывания. Филолог быстро сообразил, что расклад явно не в их пользу. Военные явно обнаружили люк и теперь наверняка двигаются по туннелю в след за ними. Он ударил Бухгалтера по щеке, отчего тот пришел в себя, и быстро преподнёс ему сложившуюся ситуацию.
- Значит пойдем вперед! – его обезумевшее сердце теперь наполнилось уверенностью. Филолог потупился и произнес:
- Там…зло. Туда – нельзя. Это верная смерть.
- у нас нет выхода. Смерть или, возможно, спасение. Бегом!
Проводник постоял несколько секунд в нерешительности, кивнул и легким бегом направился в сторону, противоположную выходу. Бежать пришлось долго и вскоре они перешли на шаг. Мерное хлюпанье сменилось гулкими ударами сапог о каменный пол.
- И как ты собирался запрятать вход в этот чудесный подземный ход?
- По пути назад. У меня все высчитано. Конвой, проходя мимо того места вновь не может засечь мой маленький лаз, а пока он вновь подойдет на такой ракурс, чтобы его узреть, я уже проведу очередного искателя приключений и успею закидать люк. Сам же в это время буду находиться далеко.
- Что же в этот раз пошло не так? – Бухгалтер удивленно вскинул бровь
- Не знаю. Меня больше волнует то, что ожидает нас впереди.
- А что нас ожидает?
- Контролер, это…
- Не нужно. Я знаю.
Туннель больше не разветвлялся и не сворачивал, а шел все прямо, чувствовалось, что он поднимается вверх. Тут Бухгалтер почувствовал шум в голове. Странный, похожий на звук ненастроенного телевизора. Обернувшись на идущего рядом Филолога он видит, что тот бредет с отвисшей челюстью и смотрит прямо перед собой, глаза стеклянные, изо рта спускается серебристая струйка слюны, фонарь в руках мотается из стороны в сторону, отчего тени прыгают по стенам. Походка неестественная, шаркающая, руки слегка приподняты перед собой. Случись это минутами раньше, Бухгалтер удивился, но теперь это показалось естественным, он даже позавидовал своему спутнику, что не может сделать также, а еще эти мерзкие шумы. Ясность утекает из головы, он слово идет не по ровной каменной дорожке, а по реке из меда, и мысли, которые тонут в тягучей массе. Тут он увидел его.
Мерзкое существо, голый торс, голова в складках, на ногах синие брюки, оттопыренные уши и подобие человеческого рта. Но самое страшное- глаза. Даже в свете фонаря при царящей вокруг темноте в них было страшно смотреть. Как окунуться в болото – большие, черные, глубокие. Оно выходило из-за трубы, которая было достаточно широкой, чтобы спрятать за собой это создание. Бухгалтер ухватился лишь за одну мысль, от которой шумы отступили, его рука, которая словно одеревенела, потянулась вниз, в поисках кобуры, лениво, неуверенно, но все же он открыл ее и извлек содержимое, которое тяжелым холодом металла легло в руку. Бухгалтер поднял ТТ и направил на лоб контроллера, палец уже лежал на спусковом крючке, как вдруг он увидел, что свет фонаря неестественно дернулся, он начал оборачиваться и мгновенно сообразил, что происходит. Филолог стоял в устойчивой позе и направлял охотничье ружье на него. Бухгалтер тут же бросился за трубу, и прогремел выстрел, второй, дробь громко ударилась о трубу. И тут он обрел небывалую ясность разума, выхватил ТТ, параллельно услышав, как Филолог начинает перезаряжать охотничье ружье, направил его уверенно в голову существу и восемь раз нажал на курок, пока жуткие глаза не превращаются в месиво, а пистолет не отзывается холостым щелчком. Существо пошатнулось, опрокинулось на спину, завыло, словно волк на луну. Рядом с ним упал Филолог и забился в конвульсиях, вой контроллера перерастал в утробный, от которого дребезжали стены, а потом все словно засосало в воронку, мозг Бухгалтера словно пролетел через вязкую воду и очистился, правда опустошенный, мужчина упал на колени. Рядом закашлялся его проводник.
Филолог дрожит всем телом, Бухгалтер поворачивает его лицом вверх, тот, пытаясь подавить дрожь, просит у него выпить из фляги, что лежит в кармане рюкзака. Когда Бухгалтер подает ее, тот прикладывается долго, один раз, потом второй, его кадык ходит взад-вперед, сглатывая огненную воду. Потом он протягивает флягу своему спасителю. Он тоже прикладывается и в мышцы возвращается уверенность, мысли выстраиваются в цепочку и он говорит:
- Ты стрелял в меня.
- Я. ..прости. Это не просто описать, ведь…
- Не важно, - он подает руку проводнику и поднимает его на ноги.
Мертвое тело контролера словно создает вокруг себя мрак и они спешат убраться от него по дальше. Быстрым шагом они подходят к лестнице, выводящей на землю прочь от дикого мрака и безумного туннеля. Они в изнеможении валятся на землю и тяжело дышат, потом Филолог начинает смеяться. Бухгалтер вторит ему и они обнимаются, как старые знакомые. Смех наполняет воздух и стая воронов снимается с деревьев и улетает прочь.
- Мы находимся около НИИ «Агропром». Здесь рядом база группировки «Долг», но я не советую тебе с ними связываться, они – местный анклав. Пытались из царящей анархии создать систему. Как понимаешь, вышла диктатура. Надо решить, что делать дальше. Назад я уже не вернусь, а посему пойду с тобой до конца. Я знаю Ее как свои пять пальцев. Нам следует идти к Кордону и присоединиться к группировке сталкеров… им нужна свежая кровь. В обоих смыслах.
- Зачем тебе это нужно? Идти со мной? - Бухгалтер подбросил в разведенный костер веток, отложив в сторону банку с подогретой тушенкой, - у тебя же своя работа, своя жизнь.
- Ты слышал, что, когда один человек спасает другому жизнь, то после этого они связываются на всегда? Если нет, то объясню другую причину. Я, как и ты, ушел из мира, все равно, что умер. Да, я ориентируюсь прекрасно, запоминаю дороги, лазы – в детстве я очень это любил. Два года здесь. Провел через границу столько людей, что и не сочтешь. Никто не шел обратно. Кроме торговцев, но те не пользуются моими услугами – не доверяют. Хабар – бог для них. Такие люди. Живут и трясутся над деньгами. Не имеет значения, так вот жил я для себя, и надо сказать, хорошо жил. А теперь почувствовал, что ты – другой, особенный и пришел к Ней не спроста. Теперь почувствовал, что с таким человеком дойду до конца. Ты можешь поделиться со мной своей целью?
Бухгалтер кивнул, но историю не рассказал. Сказал лишь, что идет в Центр. К самой станции.
- Тогда и я пойду с тобой. Сколько потребуется. Иди спать, я буду дежурить первым.
Через три часа он разбудил своего напарника:
- Эй, Бухгалтер, вставай, принимай пост. Держи, - протянул ему ружье, - если что-то увидишь – не спеши стрелять, разбуди меня, - с тем и ушел спать.
Бухгалтер долго сидел на бревнышке рядом с потрескивающим костром, который вносил уют в беспросветность окружающего мира. Глаза быстро привыкли к темноте и Бухгалтер вдруг произнес:
- Господи, как же красиво!
Вокруг была природа, маленькие кустарнички, огромные деревья, облака на небе плыли, изображая причудливые формы, вдалеке виднелись очертания производственных зданий, линии электропередач, проходившие над холмами, за которые ушло Солнце давно мерно гудели, под ними воздух словно искажался – сказывалась аномальная активность радиации в совокупности с электрическим током. Где-то кричали странные и наверняка страшные существа. Небо – темно-синего цвета, высокое-высокое, усыпанное гроздьями звезд, а по нему плывут облака, такие, которых никогда и нигде не увидишь. Причудливые форма, рваные края, воздух сам по себе словно подрагивал. Ветер шептался в листве. Бухгалтер не выдержал и улегся на траву, широко расставив руки в стороны. Лежал с открытыми глазами, чувствуя, что вливается в этот мир, в эту природу, осознавая, что он един с Ней. И чувство гармонии охватило его, всепоглощающая гармония разлилась по телу, он схватил руками мокрую от росы траву и уткнул в них лицо. Капельки росы щекотали нос, запах ночи радовал дыхание, легкие пар вырывался изо рта, сказывался холодок середины осени. Так он лежал и наслаждался каждым мгновеньем прожитой жизни. Жизни, прожитой не зря.
Тут его взор привлекло нечто белесое в кустах, в метрах двадцати от лагеря, три человеческие фигуры с длинными темными волосами, полупрозрачные, словно сотканные из голубовато-белого свечения стояли и смотрели на него, первый испуг сменился удивлением, было видно, что незнакомцы могли бы напасть давно, он решил разбудить Филолога, но, как подойдя к нему, обнаружил, что фигуры пропали. Он решил, что в этих местах это частое явление. С тем он и вернулся на свой пост.
Утром, уже в пути он спросил у Филолога, приходилось ли ему встречаться с такими незнакомцами. Тот покачал головой, ответив, что нет, не встречался, но явление такое можно объяснить, для каждого Она своя. Ведь каждый пришел сюда за своей целью. Возможно, это значит, что они на правильном пути. Или наоборот.
Перебравшись по мосту через небольшую речушку, они услышали приглушенный вой, параллельно с ним послышался лай собаки, которую они вскоре и увидели, та тоже их заметила и бросилась со всех лап на встречу, изо рта брызгала слюна. О ее намерениях можно было догадаться Бухгалтер вскинул пистолет, но Филолог покачал головой и остановил его руку:
- Этого не потребуется. Экономь патроны.
Не проделав и половину пути, собака вдруг споткнулась, стала упираться передними лапами в землю, а задние потащило назад, она жалобно заскулила, в то же мгновенье она оторвалась от земли и закружилась, словно попала в ураган. Она раскручивалась и поднималась, выше, выше, примерно на три метра над землей. А потом взорвалась кровавыми ошметками.
- Пойдем. Такое не хочется лишний раз видеть.
- Что за черт…
- Это аномалия. Стакеры дали ей прозвище «Карусель».
- Подходяще
- Еще бы.
Когда солнце уже перевалило через середину небосклона, они вышли по асфальтированной дороге к зданию, похожему на бункер из фантастических фильмов. Впереди на холме возвышался комплекс зданий, из которых торчали трубы, забор, окружавший его был в нескольких местах сломан, по стенам зданий вился плющ. Филолог ткнул своего товарища в плечо и указал на кусты рядом с дорогой, оба бросились к ним. Укрывшись в густой, еще не опавшей листве, Бухгалтер увидел группу из шести человек, приближающихся из-за бункера к ним. Все шестеро словно разговаривали, но голоса были похожи на такие, что появляются, когда заложен нос. Шли пошатываясь, в руках у каждого было оружие – АК-47 или обрез двустволки. Разорванная одежда висела на них лохмотьями, они приближались медленно, от одного взгляда на эту группу становилось не по себе. Бухгалтер не смог разобрать ни одного сказанного ими слова, даже когда те приблизились, его сердце на мгновенье замерло, но группа миновала мужчин, даже не глянув в их сторону.
- Несчастные существа, - Филолог взял спутника за плечо, - они ведь не виноваты, что начинают стрелять в сталкеров. Убивать их не справедливо, ибо они не опасны, просто были слишком любопытны.
- Любопытны?
- Да, продвинулись слишком далеко, скорее всего до Выжигателя, а там помутились рассудком, - он проводил зомби взглядом, когда те скрылись в тени автомобильного туннеля, - каждая тварь имеет право на жизнь, они не будут стрелять, если не причинять им вреда. К сожалению, не все это понимают.
На том они и отправились в свой путь. Через покинутые заводы, грустно скрипящие на ветру гнутыми, проржавевшими балками, темные туннели, залитые водой по колено, поля и рощицы, полоски леса. Укрываясь в оврагах и зарослях от групп бандитов и других встречных людей, кто моет знать, что у них на уме? Проводник вел его через тайные, мало известные простым мародерам тропы. На которых повсюду были аномалии, действие одной страшнее предыдущей. Филолог уверенно обходил их, также, как и скопления железа – заброшенные машины, грузовые краны, рядом с которыми счетчик Гейгера начинал беспокойно тикать. По их пятам шла печаль, печаль наполнявшая мир вокруг, который уже не вернется к нормальному существованию. Искалеченный, изуродованный радиацией, такой же, как твари, его населявшие, но все-таки прекрасный.
Прошла неделя. Позади остались десятки километров, ночевок в укромных местах, трое убитых бандитов и странный, похожий на серебристого морского ежа, предмет, который Филолог выудил из аномалии под ЛЭП, Однако тот выкинул его при первой возможности со словами:
- Мы еще не доросли до того, чтобы принять Ее дары, Бухгалтер.
В ночь они подошли к ней. К центру, миновали аллею, усаженную высокими кипарисами, уходящими в небо, таясь в тени кромешной ночи, они приблизились к Центру. Да, за это место велись войны, за него гибли невинные люди, из-за его притягательности погибло много любопытных. А теперь они вместе стоят перед ним. Объемный указатель, как те, что встречаются при попадании в другой субъект Федерации, возвышался на дорогой. Две тени прошли мимо него. И вот, величественное и ужасное строение возвышалось прямо над ними. Оба стояли, широко раскрыв глаза. С неба упали первые капельки робкого дождя.
И вот, пространство и спокойствие ночи огласил привычный для этого места звук, это был стрекот пулемета, установленного на высоте. Филолог отпрыгнул в кювет, где и лежал, закрыв голову руками, крича:
- Бухгалтер, черт подери, что ты делаешь, ко мне, придурок!
А тот продолжал стоять и смотреть на здание, а потом двинулся к нему, медленно, у его ушей свистели пули и ударялись в асфальт, отскакивали от него и с звоном опадали, а в глазах его читалось удовлетворение. На вершине здания стояли три серебристые фигуры, словно сотканные из лунного света, их темные волосы развевались на несуществующем ветру, а Бухгалтер шел, шел к закрытой двери. Выставив правую руку вперед.
- Нет! Вернись сейчас же! – Филолог вскочил и бросился к другу, пытаясь ухватить того за плечи и развернуть, но тело того словно стало деревянным и рука недавнего проводника встретила отчаянное сопротивление, а Бухгалтер продолжал идти и улыбаться, как ни в чем не бывало. Вот пуля, одна, вторая, третья пронзила тело Филолога, он упал на колени, на лице застыло удивленное выражение лица, а по спине побежала теплая струйка крови, «Как же так? Это же так глупо…», потом жар накрыл все его тело и сознание улетело в темноту, он повалился лицом вниз на асфальт и уже больше не дернулся.
В это время Бухгалтер уже подошел к закрытой двери и повернул ручку, правда в этот раз он уже не стал стучаться. Обернулся, убедился, что очереди не было, и переступил порог.
Тело Александра, который в своей прошлой жизни работал бухгалтером, рассыпалось на атомы. И остался лишь светлый разум. Тот, что дал ему возможность видеть чужие мысли и порой приподнимать пелену будущего. Остался лишь он. Тело сгорело в радиоактивном огне, а сам он остался, возносясь на крышу, где его уже ждали трое с темными волосами. Закрывавшими лица. Он встал рядом с ними и понял, что он есть радиация, сжирающая людей и животных, он есть причудливые облака над опустившейся в сумерки радиоактивной пустошью. Он – плющ, обвивающий здание, он ЛЭП, под которым искажается пространство, грозе убить всякого, кто посмеет приблизится, он – причина помешательства тех несчастных, что обречены бродить по опустевшим дорогам, бормоча несуразные вещи себе под нос, пока их не пристрелит ради забавы какой-то сталкер. Он – и те предметы, что ждут искателей в аномалиях. Он – деревья и река, он Выжигатель, он – пси-энергия контролера, он – ветер над Ней, он – звезды над Ее небом. Он – мир. Он – Зона. Зона Отчуждения, Экологического бедствия раскинувшаяся вокруг Чернобыльской атомной электростанции имени Владимира Ильича Ленина.
Разум воспарял над всем, чувствуя свое всевластие, осознавая, что нашел свое новое предназначение. Прощайте, маршрутка. Прощайте, работа бухгалтером. Прощайте, господин Доктор. Прощайте, поликлиника. Прощайте, женщина в регистратуре. И ты прощай, любимая жена. Филолог, прости меня. И прощайте. Ведь он – разум. Ведь он – Зона.
- Да, я вас слушаю.
- Я хотел поблагодарить за такой отличный материал. Это то, что нам нужно.
- Я был рад вам помочь. Вы всегда можете рассчитывать на мою поддержку.
- Благодарю. Зона будет расширяться столько, сколько потребуется, пока есть безумцы, желающие найти в Ней смысл жизни. Безумцы со сверх способностями.
- Ждите от меня новостей.
- Хорошо, прощайте Доктор.
- Прощайте, Филолог.
Москва. 03.11.2013
A girl with a violin[2]
Отношения наши совсем разладились. Моменты обоюдного счастья, которое было тождественно молчаливому сдерживанию своей ненависти приходили все реже. На счете ее цепких пальцев был не один разорванный лист из моего романа, да и их числу не уступали разбитые тюбики с осточертевшей мне краской, которой она покрывала ежедневно свои впалые щеки. Вскоре все пришло к том моменту, когда ни одна, ни ругая сторона не печалилась из-за очередной ссоры.
В начале того жаркого лета она собрала свои вещи и, взяв малышку Маргариту на руки, смачно ударив меня по небритой щеке, ушла из дома, села в свой миниатюрный Juke и укатила по дороге на закат. Я вышел из опустившего домика на краю Гринтауна и долго смотрел им вслед. Потом развернулся и через дверь из стекла и дерева прошел на кухню, достал из морозилки лед и приготовил себе холодный чай с лимоном. А когда вернулся на веранду, то сразу же расположился в удобном кресле-качалке, на ткани которого были вышиты японские иероглифы, значения которых я не знал, да и не сильно интересовался им. Мерно раскачиваясь, я пил лимонный чай и размышлял о сущности слов «свобода» и «дышать полной грудью», когда мне пришла в голову интересная мысль, никак не желавшая покинуть ее.
Туго затянув шнурки на прочных ботинках, повесив на плечи маленький портфель и одев свой темный походный плащ, отправляюсь в лес. Солнце высушило последние слезы весны и в лесу прекрасно, чувствуется запах хвои и листвы, сквозь редкие верхушки из-з горизонта льется красный свет заходящего солнца, волосы треплет легкий ветерок на полянах, а на нехоженых тропках, могучие руки елей и лиственниц хватают за плечи, словно узнавший в толпе меня знакомый.
Вскоре передо мною раскинулось широкое поле, дорожка уходила вниз под гору, а там, вновь поднималось на очередной холм, а затем убегала аж до самого горизонта. Я присел на маленький пенек у опушки, откинув полы плаща, так что они грациозно улеглись на землю позади меня, достал из рюкзака сэндвич, потянулся и принялся задумчиво жевать скромный ужин. Солнце должно было уже давно зайти, но его словно что-то держало на небе и оно никак не хотело покидать свое законное место.
Когда с ужином было покончено, я переплел руки и покачнувшись стал любоваться окружающими меня миром. Просидев так довольно долго, я не сразу заметил белое пятно на вершине второго холма. А обратить на себя внимание пятно заставило порывом ветра, принесшего с собой прекрасные звуки мелодии. Пятно двигалось из стороны в стороны, но черт его я разглядеть не мог, ибо оно излучало из себя свет, что мешало приглядеться.
Тогда я поднялся, одернул на себе примявшуюся одежду и поправил рюкзак, начал спускаться по дорожке, покрытой пылью сначала с одного холма, а потом, когда уже начал подъем на второй, до меня стали доноситься звуки скрипки. Это была стройная и прекрасная мелодия, от которой на глаза наворачивались слезы, а сердце отчаянно замирало в груди.
Поспешив подняться на холм, я узрел перед собой доселе невиданную мною девушку. Она была одет в белое платье, расшитое бисером, но не подвенечное, как можно было себе представить, а выглядевшее очень простым. Ее темные распущенные волосы ниспадали до плеч и отчаянно развевались на ветру и от каждого ее движения. Ее босые ноги проносились по зеленой траве. Она танцевала. И играла на скрипке. А еще она улыбалась. Улыбка освещала ее изнутри, также, как и музыка, которую извлекали ее ловкие острые пальцы, улыбка обнажала милые ямочки в уголках рта и маленькие морщинки рядом с глазами, которые были такими же голубыми, как небо ясным январским днем. Все ее существо было освещено изнутри. Белые ленты и подол платья ныряли из стороны в сторону, вслед за ее изящными движениями. Она взглянула в мои глаза и я почувствовал тепло, внутри души этот взгляд разжег дремавший много лет огонь и я улыбнулся ей. Все это было на грани зеркала, на грани волшебства, она играла, а я молча стоял и смотрел на нее, ветер гнался за ней, а она убегала от него.
А потом из ее груди вырвался бесконечный и слепящий свет, я закрыл лицо руками и зажмурился, долго не смел открыть глаза. Стоял, выставив перед собой руки ладонями вперед. И тогда почувствовал нечто странное, даже пугающее. Сквозь закрытые веки красным свечением все еще пробивалось ослепляющая белизна. И вот тогда произошло нечто. Кончики пальцев на моих руках и ногах, нос охватило колющее чувство, я всем телом ощутил холод, а потом ушла и красноватая белизна и я посмел открыть глаза…
Вся природа передо мной преобразилась и не было уже зеленого луга, холмов и пушистого леса. Все это покрывал лед. Я стоял посреди замка изо льда с ледяными колоннами, устремившимися в голубые небеса, она несколько секунд просто улыбалась и смотрела на меня. Ее белое платье сменилось теплым свитером с капюшоном из-под которого проглядывало ее нежное лицо и голубые, как весь этот лед глаза. Он осторожно поднесла скрипку к плечу и заиграла. Сначала медленно, а затем быстрее и быстрее. Теперь ее ноги взметали вверх снопы снежных брызг, эхо музыки скрипки отражалось от застывших ледяных колонн. Она двигалась резко и в то же время изящно, маленькие сапожки подпрыгивали по скользкой поверхности, а из скрипки лился характерный белый туман, который всегда появляется в очень холодных местах.
С каждой новой нотой становилось все холоднее и музыка, казалось бежала голубой, холодной кровью по моим венам. А потом стены начали рушиться, опадать вокруг нее, словно зеркала, каждая льдинка отражала холодный свет солнца, опадая на промерзшую землю, время словно замедлилось и я мог узреть каждую из падающих колонн одновременно. Тысячи фракталов одновременно превращались в цветущую самоподобность, изменяя ход времени, музыка меняла ход времени, а время рушило лед. Деревья трескались и их стволы начали взрываться снежным и ледяным салютом. Острые осколки разлетались в разные стороны, брызгами застывшей воды, сквозь которую моно было видеть миллионы других осколков.
И вот в момент, когда, наступил пик этого ледяного танца, я почувствовал, что сам готов взорваться ледяными осколками, оставив после себя лишь музыку, она в очередной раз взлетела над ледяной землей в своем танце, а потом на несколько секунд музыка прекратилось. Эти несколько секунд стали вечностью, время в которой замерло. И я осознал все это. И себя, стоящего и глупо смотрящего на танец мертвой воды, внимающего чудесной мелодии. И ее, застывшую в танце, держащую скрипку в руках, излучающую потусторонний свет, возрождающий из пепла мою жизнь. И ледяной дворец. Ледяную природу, которая разрушала себя, услышав звуки этой музыки.
И вот, мелодия продолжилась. С такой силой и страстью, что мои барабанные перепонки готовы были погибнуть, а от сердцевины скрипки, излучающей музыку во все стороны света разошлась еле заметная волна холода, заметная не только телу, но и глазу, смою одежду едва не сдуло мощнейшим потоком ветра, а, когда волна добралась до остатков ледяных колонн, мир взорвался, каждая замерзшая травинка, каждая иголочка и листочек в лесу, каждая молекула в колоннах, каждая молекула холодного воздуха. Все взорвалось фонтаном льда и холода. Дыхание перехватило, от той красоты, что произошла предо мной, на лице и в волосах запутались мельчайшие осколки льдинок, а она продолжала играть, долго пока, наконец мелодия не затухла, а она не остановилась, опустив смычок и скрипку, одарив меня уже не улыбавшемся взглядом, а грустными и бесконечными глазами, таящими в себе суть холода.
От этого я зажмурился, а когда открыл глаза, то стоял на лугу, на который уже опустились сумерки. Вся одежда моя была покрыта хлопьями снега, по коже бежали мурашки, а в голове звучала та мелодия. Собрав мысли и силы в кулак я выкрикнул что было мочи:
- Кто ты, девушка со скрипкой?!
Мой голос потонул в сумерках и умчался за лес. Ответом же была тишина.
Простояв на лугу до появления первых ночных звезд, я двинулся домой. Там, усевшись за печатную машинку, писал до глубокой ночи, в камине, несмотря на теплую пору, тлели поленья, а я оделся в бежевый свитер теплой вязки, в попытках хоть немного согреться. А потом лег спать.
В темноте моей комнаты, в ее тишине, не нарушаемой даже тиканьем часов, ведь у меня нет часов, которые бы ходили, раздался стук в окно, который мгновенно разбудил меня. Слышать истории о призраках мне приходилось, да и сами по себе ночные звуки всегда очень пугают, поэтому я подскочил на кровати, мигом растеряв остатки сна. Встав с кровати, отметил про себя, что больше не чувствую доводящего холода, подошел к окну, отдернув занавески, взглянул в ночь, за окном аллея, освещаемая оранжевыми фонарями, смотрелась жутко, тени деревьев перебегали от одной ее стороны в другую, в конце аллеи стояла знакомая фигура и смотрела на мое окно.
Наспех одевшись, я вышел в сумрак ночи, обогнул дом, задев садовое ведро и опрокинув его с отвратительным грохотом, вышел на дорожку. Она тут же повернулась ко мне спиной и свернула за угол, я поспешил за ней. Она вела меня через погрузившийся в ночь город, теперь на ней не было платье, а лишь простая футболка, поверх которой застегивалась кожаная куртка, серые джинсы, вместо изящных сапожков, на ее ногах были черные солдатские берцовые сапоги, зашнурованные до окончания лодыжек.
Через вереницу поворотов она остановилась в подворотне, где повсюду стояли мусорные баки, а окна были темными, наверняка обладатели этих квартир уже находились на стадии парадоксально сна.
Она остановилась и изящно расстегнула кожаную куртку. Вскинула скрипку и взглянула на меня острым взглядом, а потом вновь заиграла, сначала я ничего не почувствовал, а потом все, как и прежде, переменилось, отдавшись во власть новой стихии. Когда она впервые ударила сапогом по асфальту, из-под железного каблука выскочил сноп искр. Как и прежде, мелодия, то извлекали из скрипки ее нежные руки, поначалу была робкой, как младенец, а потом, набирая силу, меняла и мир вокруг, ее танец, сначала спокойный и нежный, превращался в страстный, игривый, даже безумный, как и эмоции на ее лице, вот она была девушкой со скрипкой, а теперь уже стала зверем, воплощением огня.
Огонь. Он ворвался в уснувшие окна и пылал за ними, как причудливый зверь, лижущий тлеющие окна, грозящие лопнуть в любой момент. Водосточные трубы со скрипом приподняли свои опущенные в землю пасти и, в такт музыке, принялись изрыгать пламя, словно маленькие драконы. Крышки с мусорных баков и больших контейнеров сорвались, из них теперь тоже к небу устремились языки жадного пламени. Под ногами решетки канализаций устраивали настоящее огненное шоу, они стали огромными кострами, пламя в которых плясало также яростно, как и она, как и ее музыка. За ней уже не вились белые ленты платья, теперь это были пламенные крылья, от которых несло тяжелым жаром. М время вновь подчинилось ей, теперь оно то замелялось, делая ее движения и взлеты над землей медленными, и наоборот, ускоряя ее взмахи смычка и повороты головы, ее бег.
И как прежде, она танцевала целую необъятную вечность, в том огне может быть, сгорели сотни вселенных. И потом, также внезапно начался дождь, который превращал огонь в жаркий пар, а она заулыбалась и сама стала дождем, она снова танцевала босиком, отражаясь в капельках, которые срывались в таком количестве с неба, словно кто-то опрокинул огромное небесное ведро, одежда промокла уже насквозь, а из пастей некогда бывших драконов-водосточных труб, уже не шел огонь или пар, а как из глотки водяных змиев хлестали потоки воды, ручьи сбегали в канализационные стоки из переполненных мусорных контейнеров. С ее мокрых волос слетали капли и медленно разлетались в стороны, одежда разбрасывала маленькие водопады, а музыка лечила и остужала мое больное сердце.
Летело время. Я так и не узнал, кто такая девушка со скрипкой, но видел я ее часто. Она переносила меня из одного мира в другой, мы были и в средневековом прошлом и в будущем, где космические корабли бороздят просторы вселенной, и на Луне, вокруг которой танцуют звезды, мы были во времени противостояния ордена Тамплиеров и Ассассинов, мы были в несуществующих мирах, где человеку, рожденному от дракона суждено спасти человечество. Но везде ее музыка была одинаково прекрасной. Везде ее танец менял ход времени и заставлял проржавевшие механизмы в моей душе оживать, словно вернулись те Древние, которые построили эти механизмы.
Разве имеет хоть какое-то значение, что я не выходил из маленького домика в Гринтауне, за которым идет аллея, освещаемая по ночам оранжевыми фонарями, перед которым расстилаются луга и лес. Разве имеет значение, что мой дом- четырнадцатиэтажная высотка в большом городе, в серость которого я выхожу каждое утро, каждый день.
Говорят, что в столичное метро ежедневно спускается около 9 миллионов человек.
Каждый из них проводит под землей в среднем по 1,5 часа.
Это примерно 45 часов в месяц, или 22 дня в году, - по времени полноценный отпуск.
Разве имеет хоть какое-то значение, что, наступая в грязную лужу начищенной туфлей, я не видел в брызгах ее лица, разве имеет хоть какое-то значение, что ее руки, уводившие меня прочь от маленького домика в Гринтауне, чтобы показать очередное чудо, это не руки, а два продолговатых темных предметов, место для которых – в ушах?
Разве имеет значение, то, что ее не существует?
Ведь вы проводите в метро двадцать два дня в году. Может быть, если остановиться, на секунду. На всего лишь одну секунду, вспомнить о ней, то среди серой массы, идя против течения толпы, выйдет девушка с голубыми глазами и со скрипкой в руках, изящным жестом вскинет ее на плечо и заиграет, а вы будете стоять и слушать ее, улыбаясь, а люди будут течь, как в убыстренной съемке мимо вас двоих и в мире больше ничего не будет существовать, кроме этой трансцендентальной связи между вами, между ей и ее скрипкой, тогда серость зацветет, кристаллизуется, или, может, превратится в огонь, полыхающий в ее руках и в вашем сердце.
Девушка со скрипкой подносит ее к себе и начинает играть.
Москва. 24.11.2013
ЛСП или Лизергиновое правосудие (анекдот)
По освещенному светом ночному шоссе ехал черный мерседес. Из него рвались басовые ноты, заглушая рев мотора и так раздражая соседей по пробке. Оранжевые блики фонарей, пролетавших мимо него скользили по глянцевым бортам.
Внутри на заднем сиденье в окружении двух девушек – блондинки и брюнетки – сидел человек, на нем был костюм-тройка, верхняя пуговица рубашки была небрежно расстёгнута. Темные очки на глазах закрывали половину лица, он медленно курил сигарету, наполняя салон едким дымом. Девушки томно елозили цепки пальцами по его широкой груди. Угловатая музыка наполняла салон и сводила с ума перепонки его пассажиров. Выехав на МКАД, терпеливый водитель обернулся назад и протянул трубку дорогого Iphone своему начальнику. Мужчина принял телефон и провел большим пальцем левой руки по экрану:
- Алло, - его голос звучал надменно,
- Здравствуй, сладкая задница, - довольный тон Гайки заставил его улыбнуться, - и, угадай, что у меня есть?
- Неужели? – ухмылка растянулась чуть ли не до ушей.
- Именно, «донаты» радуга. Так мы собираемся? – собеседник слащаво растягивал слова.
- Разумеется, зови Дрона и тащите свои ленивые зады на мой флэт! – он отбросил телефон на сиденье, - девочки, по-видимому, сегодня у нас ничего не получится, Виктор, развези птенчиков по своим гнездышкам.
Мерседес, в котором остались уже только два человека подъехал к контрольно-пропускному пункту поселка «Ваутутинки», затонированное стекло опустилось, и рука продемонстрировала сканирующему устройству электронную карту-ключ. Машина свернула на узенькие улицы поселка и направилась к трехэтажному коттеджу с участком, носящему круглый номер 20.
Особняк свой он прикупил после одного удачного дельца, в котором ему пришлось применить не малую смекалку…и использовать «свои» рычаги давления на государственного обвинителя, который, впрочем, тоже прикупил на деньги, процентов, полученных от адвокатского гонорара успеха, то дорогое авто, на котором он в этот момент сворачивал на дорогу к поселку «Ваутутинки».
Колян отпустил водителя и поднялся на второй этаж в комнату с огромным окном, присел на широкий, обтянутый черной кожей диван, достал из кармана золоченого портсигара сигарету и, щелкнув Zippo, сладко затянулся в ожидании привычного звонка в дверь на улице. Вскоре раздалась привычная мелодия Вивальди и он, воспользовавшись пультом Smart House, открыл ворота, в них вальяжно закатился Land Courser, одна передняя дверь распахнулась и из нее вышел статный молодой человек в сером пиджаке и темных очках, сидевший за рулем последовал его примеру. Если присмотреться, у водителя в глазах можно было заметить тоненькие краешки линз, его короткие светлые волосы были уложены лаком на левый бок.
Первый, он был стройный и его щеки обрамляла изящная борода, направился в сторону дома, Колян вышел к нему, расставив руки в стороны, при этом криво улыбаясь на левую сторону:
- Господа, как же я рад вас видеть в своем скромном имении! – Он обнял поочередно сначала пассажира, а потом и водителя, - Дрон, черт меня подери, это так неожиданно! Гайка, ты привез виновников торжества?
- Не торопитесь, дорогой друг, у нас есть еще кое что, чтобы подготовиться, спешка в данном случае будет излишней, - он поправил на себе фиолетовую рубашку и направился к полированному багажнику, на который уже начали ложиться снежинки. Открыв его, Гайка достал черный блестящий дробовик со словами:
- Сегодня будем отстреливать соседей, - его глаза шутливо блеснули, и он кинул дробовик Дрону, который восторженно завертел его в руках, - а это, - на ладони у Гайки появился увесистый пакетик с содержимым, похожим на чай, - нам на первое время, до того, как в дело пойдут «донаты».
Все трое, конечно, засмеялись и заторопились в дом. На первом этаже уже весело трещали поленья в камине и они, раскачиваясь в креслах потягивали Jack Daniel’s со льдом, закусывая тонко нарезанным лимоном.
- А что за повод для встречи? – Дрон удивленно приподнял брови, - просто так или есть что отметить? – услышав его, Гайка состроил деланно-возмущенное лицо:
- Как же так? Завтра будет чудесное заседание, этот человек должен, говоря языком обывателей, «сесть», наша задача обеспечить ему эту возможность, разве нет?
- Конечно, - только это ваша забота, - Дрон пожал плечами, - его зеленые и так в моем пухленьком кармане, от меня ничего не зависит, а тебе, Колян, не стыдно сдавать подопечного на зону?
- Мне все равно, дорогой друг, его конкуренты отвалят защитнику и государственному обвинителю кругленькую сумму, чтобы этот французишка оказался далеко от своих дел, - он приподнял стакан и сделал большой глоток, а когда потянулся за портсигаром, Дрон покрутил двумя пальцами, прося прикурить, тот протянул ему и Гайке. Все трое затянулись, а господин государственный обвинитель произнес:
- Послушай, почему ты куришь эту дрянь? Она стоит от силы пятьдесят рублей, на вкус – ужас, да и дым от нее такой вонючий, - он заправил выбившуюся прядь волос за ухо.
- Дай мне ответить, - Дрон глянул на Коляна исподлобья, - дело в том, что это тип, - он кивнул головой, - так вспоминает свое детство, когда еще встречался со своей первой бабой, курил «Яву» и боялся, что мать его спалит, жаждет сохранить эти воспоминания как можно дольше.
- Дрон прав, - Колян, запрокинув голову за край кресла, выпустил колечко, - это были чудесные годы, кстати даже пятидесяти не стоит, всего-то двадцать девять, - он потянулся к бумаге и «чаю», разложенному на столе, - графья, не кажется ли вам, что мы излишне тянем время, Гайка, сделай нам по штучке.
Оба, сделав многозначительные лица переглянулись, Дрон в предвкушении потирал руки, а Гайка трясущимися руками стал заворачивать «чай» в разорванную бумажку. Его глаза наполнились восхищением, когда, наконец, в руках оказался аккуратный косячок, Колян поднес к нему Zippo и, чиркнув кремнем, запалил конец, Гайка втянул в себя дым и передал косяк Дрону, тот принял и с удовольствием закурил.
Графья передавали косяк из руки в руку по кругу еще долгое время, а потом, когда тот закончился сидели и смотрели на падающий сквозь потолок снег и бодро улыбались. Через стеклянную крышу виднелось звездное небо, которое, несмотря на пургу и тучи было таким бесконечным и необъятным, что все равно виднелось лучше, чем летом на островах где-нибудь у Экватора. Гайка встал и направился в сторону двери, Колян на секунду испугался, что тот может выпасть из ракеты, если не наденет скафандр, но потом решил, что тот уже взрослый и сам сможет о себе позаботиться, он посмотрел на Дрона, тот смотрел на него, им не нужно было лишних слов, чтобы общаться друг с другом, взгляда вполне хватало, он кивнул на колонку, которая стояла в углу и на cd-changer Sony, который занимал целый квадратный метр, Дрон встал и направился к нему, пощелкав кнопками, наконец нашел нужную музыку и комната, дом, участок накрыл купол из дабстепа.
В этот момент в комнате появился Гайка. Он нес собой оранжево-фиолетовую коробочку, совсем не большую, он держал ее двумя руками и слегка приседал в такт музыке, если у нее вообще мог быть какой-либо такт. Все трое неторопливо, словно сквозь сон проследовали к столику, Гайка поставил на него коробочку, открыл ее, внутри было двенадцать маленьких разноцветных кругляшей, по четыре каждому, молодые люди захихикали и взяли по одному, с наслаждением положили под язык.
Когда Дрон подошел к окну и отодвинул кислотную занавеску, он увидел во дворе пушистого медведя, у него было розовое пузо, на голове ветвистые рога, а по бокам топорщились в разные стороны перья. Дрон помахал друзьям руками. Увидев существо, Гайка просто пожал плечами:
- Это же просто совух, зашел на свет, погреться, кинь ему морковки.
Дрон скрылся на кухне, откуда вскоре вернулся с искомым овощем. Спустившись во двор, графья уже не смогли найти совуха, что Гайка объяснил чрезвычайной пугливостью этих существ. Зато дробовик в багажнике машины они найти смогли. Дрон развешивал на ветвях яблони пустые бутылки из-под Jack Daniel’s-а, которые стали прекрасными мишеням.
Над поселком «Ваутутинки» неслась музыка Skrillex, периодически были слышны выстрелы из дробовика. Конечно, жители не были в бесконечном восторге от бешеной вечеринки в доме номер 20, но, к собственному сожалению, знали, что с теми людьми связываться не следует, если не жаждешь нажить себе проблем. По результатам стрельбы по мишеням, самым метким стрелком оказался Дрон. Он вальяжно дунул на дымящийся ствол и, положив дробовик на плечо, обнял за плечи своих друзей, которые не смогли сдержать смеха и повалились в сугроб, Колян, лежа лицом в низ продолжал смеяться, даже не предпринимая попыток остановиться, отметил про себя, что снег на вкус такой приторно-сладкий, но решил, что делиться этим было бы рискованно, вдруг эти двое решат съесть весь снег на его участке. Они могут. Уж он-то знает.
Пиджак за двадцать тысяч долларов промок насквозь. Дрон помог ему подняться на ноги, и все трое направились сушить одежду и приводить себя в порядок после сорока минут на холоде и валяния в снегу. Дрон перед тем как зайти в дом, проверил наличие морковки на дорожке у закрытого брезентом бассейна, та бесследно исчезла. Дрон пожал плечами – ничего удивительного, совуха они могли и не заметить, они уж очень тихо передвигаются по снегу – природа, что еще добавить?