С Л О В А Р Ь
АЮННЫ– существа, родственные
фианьюккам, но более древние, чем они.
Никто не знает, откуда появились аюнны и,
наверное, так никто и не узнает: аюнны
никогда об этом не рассказывали – сколько
их помнят, они не произнесли ни единого
звука, не написали ни одного слова или
знака. Их глаза смотрят прямо перед собой,
но в них отражается вечность. Может быть,
эти удивительные существа принадлежат к
другим мирам – восприятия у нас
одинаковые, но ассоциируют аюнны всё иначе и
с другими предметами, может быть, для них
даже не существует предметов, а вместо них –
головокружительная и непрерывная игра
кратких впечатлений. Может быть. Однако
каждое их движение, каждое действие
наполнено глубочайшим смыслом. Раньше
аюнны считались бессмертными, но это не
так: ощущая себя существами недолговечными,
они и ведут себя соответственно – зная, что
каждое совершённое ими деяние может
оказаться последним. Смерть (или память о
смерти) наполняет аюнн возвышенными
чувствами и делает их жизнь ценной. Они
понимают, что нет лица, чьи черты не
сотрутся, подобно лицам, виденным во сне. Всё
у смертных имеет ценность – невозвратимую
и роковую. У бессмертных же, напротив,
всякий поступок – лишь отголосок других,
которые уже случились в прошлом или
случатся в будущем*. Величайшее счастье
знать это и балансировать между спокой-
ным мудрым созерцанием и каждодневным
упоением жизнью... Аюнны предвидят
будущее, заглядывая в него, будто в
прозрачный стакан с прозрачной водой –
их внутреннему взору доступно "дно
каждого события", его причина и следствие.
Поэтому одним из поразительных свойств,
которыми они обладают, является их
способность исцелять недуги – как физии-
ческие, так и душевные.
ВАР-РАХÁЛЫ– оборотни-перевёртыши,
соединяющие в себе две природы – звери-
ную и не-звериную (чаще всего – людскую):
каждый оборотень сам вправе решать – в
кого ему "обернуться". Вар-рахал имеет в
груди два сердца: когда бьётся звериное, он
– зверь, когда не-звериное – кто-то другой,
не-зверь. Для своего превращения
* – Хорхе Луис Борхес
оборотни используют эффект турбулент-
ной туманности, иначе говоря – во время
сильнейшего вращения их тела перестра-
иваются, сначала расщепляясь до микро-
частиц, а потом вновь соединяясь – в
клетки, в ткани, в кости и сосуды. Несколь-
ко мгновений – и перед вами уже стоит не-
что иное – совсем не то, что было минуту
назад... Когда-то очень давно все вар-раха-
лы были едины и принимали только два
вида: прекрасных варров и могучих, гроз-
ных раххов. Но ничто не пребывает в не-
зыблемости, всё течёт, всё изменяется. По-
степенно оборотни разделились на от-
дельные группы – очень несхожие и, более
того, нередко враждующие между собой:
ВУЛФЫ– вар-рахалы, избравшие для
себя внешние формы проявления в виде
волков (вулфов) и людей (но не идеальных
– варров, а самых простых – хонов). От
обычных волков и обычных людей их
можно отличить по золотисто-жёлтым
глазам, которые сохраняются и в том, и
другом образе. Вулфы мудры, спокойны и
миролюбивы. Они легко принимают дей-
ствительность, может быть, потому, что
интуитивно чувствуют: ничто реально не
существует. Мир – это серый туман, скры-
вающий и одновременно проявляющий Путь
каждого... А Мавул'х, один из самых известных
вождей вулфов, добавил бы: – Путь, который
чётче всего проступает посредине степи –
ровной цепочкой следов – это срединный путь,
путь гармонии и равновесия, линия, рано или
поздно замыкающая начало и конец. О досто-
инстве и смелости вулфов слагались
легенды, и самая впечатляющая из них –
это сказание о Мировом Столбе – Цстах
Ютм Кибаорг'хе – Камне выбора Пути,
около которого обязательно находится
Серый Страж – лучший вулф из рода вар-
рахалов. Роль вулфа в процессе избрания
Пути несколько занижена, но именно
Страж помогает путнику сделать осознан-
ный и своевременный выбор, наиболее со-
ответствующий ищущему в данный момент.
КÁТТЫ– часть вар-рахалов, которая в
силу своей эксцентричности и агрес-
сивности противопоставила себя вулфам,
избрав путь охотников и воинов-одиночек
– судьбу оборотней, живущих "самих по
себе". Их звериная сущность весьма
логично выразилась в образе свирепых
кошек – белоснежных, как горные верши-
382 Е.В.А. Дор
ны, на которых они поселились. Жизнь
каттов – это синее небо, огромное, дальше
некуда; это сверкающее великолепие снега; это
бурные потоки, несущиеся по ущельям где-то
там, далеко внизу, в одиночку; и самое главное –
азарт и хладнокровие погони, когда предсмер-
тный крик жертвы сливается с восторженным
рыком охотника. Катты противопоставляют
себя вулфам и презирают их жизненный
выбор, сами того не подозревая, что и они
тоже идут по срединному Пути: им подвла-
стны призрачные дороги сновидений. В
путешествиях по снам каттам нет равных.
Используя белый призрачный ветер, они
странствуют по чужим снам в поисках от-
ветов на свои вопросы – ответов, которых
нет и не может быть в реальном мире. Каттам
никто не нужен, они никого не слушают и
никому не помогают. Лишь однажды
каттиус Иллас Клааэн сделал исключение
для Дафэна: провёл его в страну сновиде-
ний – Соррнорм, где с ними и произошли
удивительнейшие, непредсказуемые собы-
тия, изменившие жизнь не только каттов,
но и всех, вар-рахалов вместе.
ПТИГÓНЫ– вар-рахалы, которые
больше всех остальных оборотней любили
пребывать в образе идеального человека –
варра, лишь изредка переходя в звериную
форму – рахха. Но однажды одному из
древних вар-рахалов приснилось, что он –
птица, свободно парящая в воздухе и не
ведающая ничего об оборотнях. Проснув-
шись, вар-рахал спросил себя: "А может
быть, я – всего лишь сон, который снится
пернатому летуну? Или мы оба – только
лишь сны друг друга?" Сказал и расхохо-
тался. С этого мгновения ощущение полёта
никогда уже не покидало его. Прошло
совсем немного времени, и вот как-то раз,
подойдя к краю пропасти, он раскинул в
стороны руки и прыгнул вперёд, принимая
не привычную форму рахха, а становясь
птицей. О нём говорили, что он сошёл с
ума, что он болен... Что ж, болезнь ока-
залась заразной, и его дети, внуки и пра..
.внуки летали в небе, как будто бы так было
всегда. Мечтатели и фантазёры, они и
сейчас необычайно легки на подъём, в
общении приятны и никогда не доставля-
ют своим собеседникам неприятностей.
ЗМИУ’РРЫ– вар-рахалы, которые са-
мыми последними изменили привычный
облик варров и раххов. Они хладнокровно
наблюдали за тем, как их бывшие
родственники и знакомые преображались в
иных существ, наблюдали и ничего не
предпринимали, отрицая саму возмож-
ность хоть что-то изменить. Но бывает, что
и камень прорастает. Время – это река, ко-
торая струится и уносит, и эта река – живые
тела, мы сами, вар-рахалы, которые отрицают
превращение... но итог этого превращения –
вар-рахалы. Мир остаётся явью, а оборотень
всегда будет стремиться к трансформации.
Поток времени захватил последних из вар-
рахалов и преобразил их тела, вытягивая и
заключая в прочную чешую – броню, отде-
ляющую их от внешнего мира. Они спрята-
лись от всех, – думали, что надёжно, – но...
от себя не убежишь. Никто никогда не жил в
прошлом, как никто никогда не жил в будущем:
форма любой жизни – только настоящее.
Настал момент, и из потайных мест вышли
новые вар-рахалы – змиурры, чей внешний
вид претерпевает два изменения: первое –
многометровые ядовитые змеи с золотыми
пластинами чешуи, и второе – человекопо-
добные существа, с раздвоенным языком, с
вертикальными зрачками в змеиных глазах
и толстой шершавой кожей.
ВИ’ЙИ– ...Каждый замок имеет свой воз-
раст и свою смерть. Когда приходит час
конца, его домовые, подвальные, коню-
шенные и каминные подвязывают подбо-
родки длинными космами, – чтобы слу-
чайно не улыбнуться, – и беззвучно, точно
в немом кино, выстраиваются по трое и на
цыпочках покидают своё отжившее при-
станище. Пусто место свято не бывает (или
не всякое пустое место – свято): через по-
ложенные сорок дней и девять ночей, в
ближайшее полнолуние, оно заселяется
новыми жильцами. Повезёт путникам, если
в развалины заползёт почтенный, добро-
порядочный земной глысть, который,
первым делом, уляжется спать в тронном
зале, долго и апатично; повезёт даже, если
там поселится мёртровойв, который будет
бродить ночами по близлежащим родовым
склепам, скрежеща зубами и вращая студе-
нистыми глазами – от него ещё можно спас-
тись заговорённым крестом или свежевы-
струганным колом, но... Но вот если в замок
прилетит вийя, да ещё не одна, а с сестрами,
то тогда следует бежать из этих мест за
тридевять земель, бежать не оглядываясь,
бросая нажитое и засеянное... Единствен-
ный, кто видел их, говорил с ними и
остался жив, был хардур Теолъзин. Он
описывает их так: "Вийя прекрасна. Вийя
обворожительна. Нет никого более велико-
лепного в убийственной тьме ночи!.. Когда
я открыл ржавые дворцовые ворота, и их
«КРИК ДАФЭНА» 383
стон тяжёлым звуком пал в бездонный мрак
замка, она вышла меня встречать. Нет, не
вышла, а выплыла, едва касаясь босыми
ступнями мраморного пола, порхая в
раздутом колоколом платье точно точёный
серебряный язычок. Ни единого звука не
издавал этот чудесный колокол, ни единого
слова не услышал я потом и от вийи.
Иссиня-чёрные волосы шёлковым покрыва-
лом обрамляли овал безукоризненного
лица с миниатюрными, почти детскими
чертами; высокая шея переходила в
покатые плечи; сложенные на талии руки –
такие белые, что казались почти прозрач-
ными, – оканчивались изящными кистями,
лишь синие ногти слегка портили
впечатление. И тоска – невыразимая тоска,
которая горела, пылала в её огромных
антрацитовых глазах, придавала её образу
такое необъяснимое, непередаваемое оча-
рование, что оно заставляло постоянно
слышать тихий отзвук её дыхания, хотя
гладкие полукружия грудей не шевели-
лись. Я протянул вперёд ладонь и создал на
ней знак великого перемирия, сверкнув-
ший в ночи слишком ярко, почти оскорби-
тельно, – вийя зашипела и отпрянула в
тень, – я тут же прикрыл его второй
ладонью и торопливо заговорил: о том, как
она красива, о том, что я хочу воспеть её
красоту в веках, о том, что я – хардур, и что
лучше меня это не сделает никто... Хардур?! –
молчаливо удивилась она, вскидывая тон-
кие брови, и неожиданно улыбнулась,
отчего выражение её лица стало жутким,
приблизилась ко мне и изучающе обошла
меня вокруг, перебирая в воздухе ножками.
Я едва сдержался, чтобы не поворачиваться
вслед, оставаясь к ней лицом к лицу.
Наконец, она замерла передо мной,
завороженно наблюдая, как рубиново
пульсирует кровь в моих подсвеченных
изнутри руках – теперь заулыбался я, скон-
центрировался, выдохнул и протянул сло-
женные ладони к вийе, настойчиво, во-
прошающе. Чёрная головка слегка, едва
заметно, благосклонно кивнула в ответ, а
уголки губ, подрагивая, поднялись ещё вы-
ше. Она, как и я, тоже протянула мне ла-
дошку и создала на ней голубой зигзаг зна-
ка временного согласия. Я надрезал себе
вену и напоил вийю кровью: договор был
подписан и оплачен. Я прожил с ней и её
сестрами целый месяц".
Этот случай уникален и является ис-
ключением из правил, ибо ни до, ни после
ни один человек – а Теользин, всё-таки, по
своему рождению был человеком! – не смог
остаться в живых, столкнувшись с вийями.
Они не знают сострадания, привязанностей
и страха. Они умны, проницательны и
коварны. Являясь, по сути, одной из
разновидностей вампирских сущностей –
аскувирами, вийи не могут не следовать
своему естеству, но делают это столь изящ-
но, выразительно и по-женски романтично,
что некоторые уставшие от жизни ищут
смерти именно в их объятиях: убийство в
исполнении вийи превращается в поэти-
ческую драму или в эротический танец, в
песню без слов, в пытку, в наслаждение, в
охоту или битву, в глубочайшие страдания,
приносящие с собой безошибочные прозре-
ния инстинкта – во всё, о чём только может
пожелать пришедший в замок. Смерть, как
утверждают вийи, – это лес дьявола, где
каждое дерево, каждая травинка уже давно
известны и сосчитаны, все смерти не раз
проиграны и доведены до гениального совер-
шенства, с какого-то момента они лишь
повторяются, будто вручаются редкой кра-
соты траурные букеты, составленные по
индивидуальному заказу. Вийи – великие
мастерицы в этом искусстве. Мастерицы,
отдающиеся процессу чужой смерти с
пристрастием близких родственниц,
которым завещано целое состояние.
ВИЛИКÓЙШИ– о происхождении вили-
койш хардур Теользин записал такие слова:
"Никто не может сказать точно в какой
момент появился род женщин-виликойш.
Однажды утром, в столетие великой миг-
рации птигонов, первая из них вступила на
порог Ульдроэля, и тот приветствовал её
как старую знакомую, трижды хлопнув
праздничным полотнищем башенного
флага. Её осанка и рост соответствовали
торжественности момента, а размеренная
поступь позволяла без труда выдержать
должную паузу, ибо по мере каждого дви-
жения всё большее количество зрителей
собиралось на верхних галереях". Несмотря
на свой внушительный, громоздкий вид,
виликойши добры и впечатлительны,
мягки телом и душой, напоминают непо-
воротливых тучных коров, которые думают
о себе, что они – женщины, думают настоль-
ко ярко и талантливо, что никто и никогда
не встречал их мужского пола. Сразу двух
виликойш, одновременно, можно увидеть
только после родильного акта. Это весьма
занимательное зрелище: сначала, следуя
внутреннему циклу, шесть объёмных
женских грудей набухают и начинают
384 Е.В.А. Дор
источать тёмное вязкое молоко, просту-
пающее мокрыми пятнами сквозь одежду;
живот тяжелеет и округляется, едва не
касаясь земли; виликойша беспокоится,
ходит, часто дышит, но едва наступает
ближайшее утро, она, как пингвин с за-
жатым между лапами яйцом, осторожно
бредёт прочь – прочь в поисках густого ту-
мана, погружается в него, точно в кипящий
кисель, постепенно тая в нём всеми своими
неохватными формами, размываясь пят-
ном, тенью, ничем... Затем громко поёт в
тумане, призывно, ритмично, будто
маршируя на параде, снова шумно дышит
как бы сразу из нескольких мест, а потом
враз затихает и тут же появляется, ведя за
руку самою себя, но лишь сухую и пока
стройную. Первые дни они не разлучаются:
новорожденная, встав молитвенно на коле-
ни, всё время сосёт, по очереди прикла-
дываясь к материнским грудям, складывая
язык лодочкой и подлизывая убегающие
драгоценные капли; кормилица же опять
поёт, но нежно, воркующе, умиротворённо,
и ласкает свою дочь по голове, придер-
живая её за затылок, чтобы та не прекра-
щала есть. Та и не перестает, а напротив
делает это всё интенсивнее, жадно обхва-
тывая ртом уже не только сосок, но и часть
груди, при этом руками оглаживает и мнёт
другие, заставляя их вновь и вновь набухать
и истекать душистой влагой. Так проходит
день. Новая виликойша толстеет и практи-
чески сравнивается размерами с матерью,
но всё равно не оставляет своего занятия.
Хотя молоко теперь почти не выделяется,
она, так же как и раньше, старательно
втягивает губами, как в длительном
поцелуе, обхватывая сосок внутри рта язы-
ком. Её руки – едва не руки опытной лю-
бовницы – творят немыслимое, во всём
следуя малейшим настроениям слившихся
тел. Мать уже не поёт, а звучно, гулко
стонет, запрокидывая лицо, пока, наконец,
не разражается, выплёскиваясь на мощном
выдохе, облегчённым гортанным криком.
Они медленно разжимают объятия и долго-
долго, не мигая, запоминающе-страстно
смотрят друг на друга... После этого, ничего
не говоря, женщины расходятся в разные
стороны и больше никогда не встречаются.
Тех, кто посмеет помешать священному
акту любви виликойш, указом великого
Совета – кто бы это ни был по званию и ро-
ду! – отводят в Мёртвый Лес и, распяв
между двумя окаменевшими деревьями,
оставляют на потеху кикимрухам. Об этом
и думать больно, ибо их изощрённые фан-
тазии никогда не иссякают.
ГЛЫСТИ– гигантские подземные черви,
обладающие зачатками разума, что делает
их неповоротливыми тугодумами и люби-
телями простых "земных" радостей: если
они хотят есть, то неторопливо и обстоя-
тельно поглощают всё подряд, при этом,
они – не хищники, нет, но если кто-то ока-
зывается на пути их перемалывающего
трёхлепесткового жвала – что ж, будет пе-
ремолот и он, а впоследствии выдавлен ко-
ричневым желе через задний выводной
шланг; глысти предпочитают долгий сон
долгому путешествию, но место для этого
ищут тщательно и придирчиво, особенно
нравится им, как скользят сегменты их
толстого тяжелого тела по прохладным
полированным плитам старых замков, и
если находится таковой – свободный, то
они тут же стараются занять его, сворачи-
ваясь огромными кольцами прямо в трон-
ном зале. К сожалению, в виду своих гас-
трономических пристрастий очень скоро
глысти приводят замок в полную негод-
ность, загаживая несказанно, слегка недо-
умевают и с досадой покидают его в поис-
ках нового пристанища. Будь они чуть-чуть
умнее и не так ленивы... но, слава Лесу,
этого никогда не случится. А замок? Да
хрумм с этим замком! Найдутся другие!
ГНÓМЫ– маленькие человечки, жители
подземных недр - очень разговорчивые,
непоседливые, трудолюбивые и хозяйст-
венные: у них всё под контролем – и драго-
ценный самоцвет, и бурый гранит, и лю-
бимая гномиха с гномчатами. Ростом гно-
мы – едва больше пятилетнего хона, но на-
делены сверхъестественной силой и нео-
быкновенными ремесленными талантами:
за что бы ни брались, всё у них получается
преотлично. Живут и работают они боль-
шими семьями – кланами, в которых почи-
таются все предки, вплоть до тысяча вось-
мого колена. К собственному огромному
неудовольствию, несколько тысячелетий
назад гномам пришлось вступить в войну с
грольхами, которые захватили большую
часть подземных пещер. И если бы не по-
мощь их старших родственников – гнорлей,
– гномы, наверное, давно бы уже проиг-
рали эту битву.
ГНÓРЛИ– старшие родственники гномов –
тоже жители подземных недр, но в три раза
выше их ростом, крупного, крепкого
телосложения и молчаливого, непривет-
«КРИК ДАФЭНА» 385
ливого нрава. Когда-то в незапамятные
времена не было ни гномов, ни гнорлей, а
только – дикие карлики. Они жили глубоко
под землёй и никогда не выходили наружу:
гора была для них и домом, и пищей, и
идолом. Своих умерших они переплавляли
в драгоценные камни, а младенцев
называли несуществующими именами.
Взглядом карлики двигали скалы, при этом
никогда не уставали, не отдыхали и не
ложились спать. Возможности их были
безграничны, как земные недра у них под
ногами. Однажды жизнь для карликов по-
теряла всякий смысл: они могли всё, но ничего
не хотели. Тогда они решили уйти туда,
откуда, по их мнению, пришли – вглубь
земли: так глубоко, как только можно. Был
сложен огромный костёр, в который они
положили всё, чем владели. Казалось, даже
легенды об этом странном народе были
преданы пламени, разве что только их
сердца остались биться в груди. Но не
успел догореть огонь, как в освещенный
круг вышли двое: маленький – для карлика
– толстенький румяный подросток, слиш-
ком живой и радостный для такого гло-
бального путешествия, как уход из мира, и
высокий – для карлика – угрюмый мужчи-
на, точно вырубленный из скалы, его глаза
горели красными углями: слишком живые
и грозные, чтобы закрыться навсегда. "Мы
хотим остаться! Ещё не знаем – почему, но
чувствуем, что должны это сделать!" – хо-
ром проговорили они. Как ни странно, все
их родичи единодушно согласились. Более
того, к отщепенцам присоединились две
юные карлицы, которые позже произвели
на свет с десятка два детей, причём – у
маленького карлика рождались только
маленькие, такие же толстенькие и
румяные, как он сам, а у рослого карлика –
появились дети исключительно большого
роста, сильные, свирепые и немногослов-
ные, как и их родитель. Самое интересное,
что потомки этих двух непроизвольно воз-
никших родов, сочетаясь браком между
собой, не смогли родить ни одного ребёнка,
поэтому попытки образовать единый клан
вскоре прекратились, и образовалось два
независимых – гномы и гнорли. Гномы заня-
лись некогда привычным занятием: добы-
вали драгоценные камни и золото и
создавали из них поистине великолепные
вещи – украшения и оружие. А гнорли,
используя это оружие, весьма успешно от-
воевали у грольхов несколько уровней
подземных лабиринтов. Узнав, что прави-
тели и стражи пещерного города Лабиа
Тхун – синие йокли – тоже противостоят
грольхам, гнорли заключили с ними дого-
вор: теперь _____могучие карлики защищают не
только свои владения, но и прекрасный
подземный город, со всеми прилегающими
к нему окрестностями.
ГРÓЛЬХИ– бывшие жители погибшей зве-
зды Урдир, нынешние жители планеты
Земля. Грольхи представляют из себя небо-
льших уродливых созданий с серой мато-
вой кожей, лысой головой и длинными
руками, свисающими ниже колен. Несмо-
тря на невзрачный вид, это весьма прозор-
ливые, хитрые и жестокие существа, для
достижения своих целей не останавливаю-
щиеся ни перед кем и ни перед чем. У
грольхов нет друзей, да они и не ищут
привязанностей – только выгоду. От них
можно ждать любой подлости: предатель-
ства, обмана или даже нападения, однако
всё равно находятся те, которые желают их
сомнительного общества и помощи – даже
такие мудрые, как дриальдальдинна Эвил
Сийна Хаэлл. Это очень опасно, и для
дриальдальдинны сотрудничество с гроль-
хами окончилось столь же печально, сколь
и во всех предыдущих случаях, когда кто-
нибудь мнил себя "великим" и думал, что
ему всё подвластно – даже грольхи.
ГУУ’РСЫ– наземные йокли, не спускаю-
щиеся в бездну подземного Лабиринта и не
бывающие даже в Лабиа Тхуне. Синие
йокли подземного города никогда не виде
ли своих братьев, потому что те были ук-
радены из родовых пещер, будучи ещё
внутри яиц. Двести восемьдесят восемь лет
назад произошло страшное землетрясение:
погибло множество подземных жителей, но
самое опасное – треснул каменный свод
подземного города, и одна из свисающих с
потолка пирамид рухнула прямо на здания
внизу. Оставшиеся в живых бросились
раскапывать погребённых под гигантским
завалом. Йокли на летающих жабах
поднялись в воздух и торопливо заделыва-
ли расширяющийся разлом. Благодаря
всеобщим усилиям последствия катастро-
фы удалось ликвидировать очень быстро,
но... Синие стражи не учли один очень
важный момент: дело в том, что в родовых
пещерах, где находились их жёны, дети и
ещё "невысиженные" яйца, осталось всего
несколько охранников. Их давние враги –
грольхи, которые, скорее всего, и устроили
землетрясение, – ворвались туда и убили
386 Е.В.А. Дор
всех, кто попался им под руку, за исключе
нием семьи главного йокля Равэйка, – взя-
той в плен, уведенной в лабораторию
грольха Ра-Руха и позже заключенной во
временные стаббы, – и нескольких яиц,
предназначенных на опыты. Вот из этих-то
яиц, вынесенных на поверхность земли, и
вылупились гуурсы. Солнечный свет и
свежий воздух непоправимо изменили их
внешний вид, сделав уродливыми, непро-
порциональными созданиями, перемещав-
шимися, точно звери, на четвереньках. У
них были длинные хвосты, которые при-
шлось через какое-то время отрезать и об-
рубок прижечь: чтобы заставить гуурсов
ходить вертикально, и главное – дабы раз-
будить в них разум. Удивительно, но эта
процедура помогла – гуурсы действительно
будто "проснулись ото сна" (с этого дня
ритуал "обрезания-прижигания" плотно
укоренился среди них, и все молодые сам-
цы до сих пор делают это). Грольхи попы-
тались создать из гуурсов своих новых слуг,
но у них ничего не вышло: трансформиро-
вались только тела бедных "йоклей", их же
разбуженный дух не сломился. Тогда было
решено убить непокорных пленников. Так
и случилось бы, если не подоспели б гнор-
ли и не порубили б "зловредных серых че-
ловечков". Но, увы – враги повержены, а их
жертвы так навсегда и остались жить у
подножия гор, тяготясь своим внешним
видом и не желая обременять собой под-
земных родственников... Что ж, даже бла-
городные порывы иногда бывают ошибоч-
ными: ведь йокли были готовы принять гу-
урсов в любом виде (хоть никогда их и не
видели), и когда те, наконец, согласились
спуститься под землю, оказалось, что еде
лать это уже невозможно – прошло слиш-
ком много времени: их лёгкие адаптирова-
лись к внешнему воздуху и в подземном -
сворачивались и высыхали. Вот так из-
лишние душевные метания и необоснованные
страхи могут стать непреодолимым пре-
пятствием, образовавшемся практически на
пустом месте! Йокли под-земные и на-
земные, всё-таки, встретились, но жить со-
обща им так и не довелось...
ДАРАИ’НЫ– маленькие помощники дри-
ад, похожие на крошечные белые колпачки.
Сверху у каждого имеется ещё один кол-
пачок поменьше, вроде головы, и пара
полупрозрачных ручек-крылышек, кото-
рыми они необыкновенно ловко могут и
посадить семечко, и убрать опавшие лис-
тья, и перелететь с места на место. При
этом колпачки издают шелестящий звук,
напоминающий тихое тактичное пере-
шептывание, что является их формой об-
щения между собой. Дараины заботятся о
семенах и зёрнах растений, охраняя их и
наполняя силой: им ведомы процессы
превращения семени в дерево или цветок.
Если бы не дараины, то тёмные силы могли
бы вмешаться, преобразовывая раститель-
ный мир в хищную, ненасытную флору,
пожирающую всё вокруг... Это напоминает
тайные замыслы грольхов, и если бы
маленькие труженики были бы одни, то,
наверное, так бы и случилось, но – слава
Лесу! – это не будет никогда.
ДРАКАКУ’РДЫ– боевые красные урдро-
вые драконы Хэ, с длинным, почти змеи-
ным телом и головой, увенчанной восемью
рогами. Каждая из четырёх лап Хэ закан-
чивается пятью когтями, изогнутыми точно
ножи тибетских гурхов. Спят дракакурды в
глубоких заброшенных колодцах, где
сворачиваются на дне тугой спиралью – го-
лова в самом центре, серебряные глаза ус-
тремлены в далёкое небесное окно: они ни-
когда не закрываются, и от этого кажется,
что красные драконы всё время на страже
и, следовательно, неуязвимы. Как только
первый луч солнца дотягивается до дна ко-
лодца и касается алых зрачков серебряных
глаз, тело Хэ расправляется, точно свёрну-
тая пружина, и выстреливает вверх, как
стрела, выпущенная из лука... Стоит ли
говорить, что первых дракакурдов поймали
именно в этот момент: сруб колодца за-
тянули тройной металлической сеткой,
куда и попался ничего непонимающий,
только что проснувшийся молодой самец.
Красные Хэ – умные, свободолюбивые и
бесстрашные существа, и приручить их
оказалось трудно: это смогли сделать толь-
ко подземные йокли - с величайшим терпением
и любовью. И не было в последующие времена
лучшего товарища в бою, чем "красные чешуй-
чатые бойцы" - преданные, неутомимые и сооб-
разительные... На лоб каждого дракакурда
прикреплялся жемчужный урдр, с помо-
щью которого воин во время боя мог
мысленно общаться со своим драконом,
направляя его и отдавая ему команды.
Когда Хэ достигал в длину девятнадцати
метров, воин-наездник снимал с его лба
урдр и отпускал на волю ветру и лунному
свету – летать в небе, подчиняясь только
зову сердца и брачному гону, и, найдя себе
подругу, воспитывать новорожденных дра-
кончиков, чтобы не перевелся род красных
«КРИК ДАФЭНА» 387
драконов, могучих и великолепных. И вот
однажды один красный Хэ по имени
Тункир, будучи отпущенным на волю и
воспитавший несколько поколений своих
детей, неожиданно вернулся назад к своему
бывшему наезднику, причём вместе со
своими двумя подросшими сыновьями –
Зигохом и Зикрром. Они первыми стали
"дракакурдами по призванию, по собствен-
ному выбору", и через пару лет их примеру
последовали другие Хэ. Сейчас уже никто и
не вспоминает те времена, когда прихо-
дилось ловить и приручать боевых урдро-
вых драконов, кто-то даже воспринимает
это сказкой или, более того, – ложью. Дей-
ствительно, трудно представить себе, что
тридцатиметровый красавец-дракакурд
мог быть пойманным какой-то сеткой и
начал бы слушаться небольшого изящного
йокля, пусть даже и с такой грозной репу-
тацией! Что ж, согласимся – конечно же,
огнедышащие гиганты сами выбирают себе
седоков – напарников по сражению, – ко-
нечно же, так было всегда и, само собой
разумеется, всегда будет!
ДРИÁДЫ– лесные девы, дриады или дри-
альдальдинны, – изначальные сущности
Великого Леса, несущие на себе почётные
права и обязанности покровительства, за-
щиты и заботы о всех деревьях, произрас-
тающих на земле – прошлой, нынешней и
грядущей. Жизнь дриады полностью и не-
разрывно связана с деревом, её породив-
шим. Младшие дриады, или гамадриады, как
правило, живут не более двухсот лет,
рождаясь и погибая вместе с деревом. Они
нежны, пугливы, беззащитны и, чаще всего,
не вступают в контакт с людьми, видя в них
источник опасности. Гамадриады не могут
далеко удаляться от своего родительского
дерева, фактически являясь зависимыми
территориально. Внешне они напоминают
девочек-подростков, хрупких, с короткими
пушистыми волосами, ореолом окружаю-
щими их головки, и, как правило, не носят
никакой одежды за исключением цветоч-
ных венков и бус.
Некоторые же деревья легко доживают
до пятисот и более лет. Связанные с ними
махадриады называются старшими или
дриальдальдиннами. Их количество очень
незначительно: по всей земле едва можно
насчитать более трех десятков тысяч таких
долгожительниц. Они обладают куда более
широкими возможностями и привилеги-
ями и способны накапливать опыт и обу-
чаться, что ставит их на несколько ступеней
выше гамадриад и даёт шанс выйти на
более высокий уровень эволюции. По мере
своего развития дриальдальдинна может
распространить влияние с одного дерева на
целую рощу и даже лес. В этом случае,
живущие там гамадриады и иные обита-
тели переходят в непосредственное подчи-
нение своих старших "сестёр".
ДЭЛЬФÁИСЫ– прекрасные девушки,
красотой сравнимые с кораллами и жемчуга-
ми, обитающие в море и изредка выходя-
щие на берег. Они живут на недосягаемой
глубине в таинственном городе Фэй Синалъ
– городе, про который знает каждая рыба,
но ни одна из рыб в нём никогда не бывала:
диковинные существа, парящие в плотных
потоках его улиц, скорее похожи на
диковинных животных – птиц, зверей и
насекомых, – полупрозрачных созданий,
переливающихся всеми цветами радуги.
Сияющие сферы домов, точно драго-
ценные камни, усыпали скалистое дно.
Между ними протянулась паутина мостов –
ажурное серебристое кружево. Посреди
города высится удивительное сооружение –
королевский дворец. Он напоминает ги-
гантскую раковину-пурителлу, поставлен-
ную вертикально и упирающуюся на дно
своими длинными отростками – изящество
и великолепие линий, сверкающая феерия
праздника... Где-то неизмеримо далеко
вверху сутулые волны сполна изведали океан
одиночества: волны находят волну только на
берегу. Люди надёжно скрывают печаль и Наде-
жду за вуалью мелких забот. Не больше мига
дается встречным прохожим, чтобы схвати-
ться за руки*. Шёлковая поверхность океана
никогда не откроет им тайну чудесного
города, где каждый житель – путешествен-
ник и поэт, влюблённый и любимый, родитель
и ребёнок, – тот, перед кем открыты и все
богатства морского дна, и странная жизнь
на далёком берегу. Девушки-дэльфайсы и
юноши-дэльфайны часто покидают свой
прекрасный дом. Их родители уже не ищут
опасностей и приключений и остаются в
Фай Синале – ждать своих непослушных
детей. Дэльфайны не уплывают далеко:
они, чаще всего, катаются на подводных
течениях и охотятся на гигантских
маракул, приманивая их на запах свежего
рыбьего мяса. Дэльфайсы же охоту не
признают и острых ощущений ищут на
берегу, развлекаясь совсем иначе: молодые
* – Юрий Смирнов. Энциклопедия чувств.
388 Е.В.А. Дор
рыбаки и одинокие туристы так и не
узнают, куда же пропадают их очарова-
тельные подруги после весьма бурно про-
ведённых дней. Те же, насладившись "лю-
бовью", возвращаются на морское дно,
чтобы однажды всплыть в каком-нибудь
новом месте и отдаться страсти с новыми
партнёрами из рода людей – такими чуж-
дыми и такими притягательными.
ЗУРПÁРШИ – хранители страны сновиде-
ний Соррнорм, представляющие собой
единый симбиоз – некую прозрачную по-
движную субстанцию, обладающую разу-
мом и колоссальной силой. Лишь благода-
ря их могучей воле страна Соррнорм су-
ществует в цельном и гармоничном виде,
не разодранная на куски и не погруженная
в туман безумия и больного воображения.
Ни один из её жителей не видел зурпар-
шей – хозяев этого мира, но их присутствие
ощущается во всём: в неожиданном
сиреневом снегопаде и в одиноко бегущей
собаке, в горящих окнах ночных домов и в
ветре... в тумане-траве-деревьях-людях – во
всём, чего только коснётся взгляд. Взгляд
путника, пришедшего сюда на час или на
всю оставшуюся жизнь.
ИИ’ЧИ – горные птицы, четырёхногие,
длинношеие и клюво-зубые. Если добыть
яйцо иича или только что вылупившегося
птенца, то можно легко приручить этого
удивительного и очень симпатичного
"птица", так как запечатление родителя
происходит у него в первые три дня: ро-
дился, увидел и... полюбил. Да-да, полю-
бил! Потому что иичи способны на долгую
и трепетную привязанность – к собствен-
ной матери или к тому, кто окажется на её
месте. Самки высиживают птенцов три
месяца, и если кто-то покушается на их
драгоценные яйца, то "мамаши" самоот-
верженно бросаются защищать своё гнездо,
даже если на него нападает бешеный
геркатт. Существует мнение, что иичи
умеют разговаривать, но так как они сами
не спешат налаживать контакты с окружа-
ющими, то подтверждения этой их спо-
собности пока нет. Вааль Силь Хаэлл счи-
тает, что иичи не разговаривают нарочно, дабы
не нарушать своей привычной жизни: уеди-
нение в горах способствует философскому
взгляду на вещи, и кто знает, о чём думает
иич, неподвижно замерший у края пропас-
ти и мечтательно смотрящий на проплыва-
ющие мимо облака?
ИНДÓХРЫ – лесные курицы (курры), ра-
зумные, но неговорящие: не от глупости, а
от лени, ибо основное их занятие – это бес-
конечное высиживание очередного яйца,
которое они обхватывают крыльями, при-
жимают к груди, тщательно зарывая в тёп-
лые перья воротника, и укачивают его, ба-
юкают, мечтательно полуприкрыв глаза.
Считается, что они "выдумывают" себе
птенца, каждый раз надеясь на рождение
чудо-индохра.
ИПАХÓНДРИИ – жирные неповоротливые
существа, которые умеют думать не только
"головой, но и животом". Они считают, что
у них два мозга: один – в черепной коробке,
а другой – в брюшной полости; оба в оди-
наковой мере подвержены волнениям,
радостям, горестям, страхам и тревогам...
Впрочем, люди порой тоже сообщают о
чём-то подобном, мол, испугался – живот
сводит судорога; порадовался – возникает звер-
ский аппетит. Ипахондрии же заявляют,
что их внутренности, ко всему прочему,
обладают незаурядной памятью и даже
чувством юмора. Стенки их желудков
покрыты неким серым веществом, предста-
вляющим скопление нервных клеток, а
извилины кишок полностью повторяют все
изгибы извилин головного мозга. Думать
сразу двумя "местами", несомненно, очень
удобно, но иногда кажется, что
ипахондрии смакуют жизнь, как хорошее
изысканное блюдо – со всеми последующи-
ми выводами и соответственными пищева-
рительными эффектами.
ЙÓКЛИ – хранители подземного города
Лабиа Тхун, синие ящероподобные суще-
ства. Их лёгкие устроены таким образом,
что дышать йокли могут только подземным
воздухом, не тревожимым ни ветром, ни
солнцем, ни дождём. Говорят, что их род
пошёл от гигантского подземного Змея –
Нага Исфоира, способного оживлять мёрт-
вых и менять свой внешний вид. Однажды,
обернувшись молодым воином, Исфоир
вышел на поверхность земли и около входа
в свой лабиринт встретил прекрасную
девушку, которая молилась горным духам,
прося у них удачу и богатство. Увидев
юношу, чудесным образом вышедшего
прямо из скалы, она приняла его за
подземное божество, что, впрочем, было
чистой правдой, и пала перед ним ниц (в
весьма соблазнительной позе). Исфоир
внял её мольбам, и с тех пор люди, жившие
поблизости стали находить драгоценные
камни, лежавшие около горы, как обычные
«КРИК ДАФЭНА» 389
булыжники. Девушку же он увёл к себе –
под землю и сделал своей женой. Через
положенные девять месяцев красавица
родила ему, но не младенца, а одиннадцать
змеиных яиц. Придя в ужас от того, что
породило её чрево, она впала в транс и к
закату умерла. А из яиц вылупились синие
ящероподобные существа, которых позже
назвали йоклями. Йокли "получились" муд-
рыми и рассудительными, как их отец, и
такими же красивыми, как их мать. Красота
же, как известно, принимает самые непред-
сказуемые формы: синие ящерицы – изящ-
ные, лёгкие и стремительные, с гордой
царственной осанкой и пристальным
взглядом выпуклых глаз – были прекрасны.
Их тяга к справедливости и порядку приве-
ла к тому, что они стали непревзой-
дёнными бойцами, и постепенно слава о
них распространилась по всему подземно-
му миру, достигнув и знаменитого города
Лабиа Тхун. В те времена там царил хаос:
ежедневно прибывали и уезжали сотни
путешественников; каждый делал то, что
хотел, никоим образом не считаясь с окру-
жающими. Постоянные жители Лабиа Тху-
на посовещались и послали к йоклям
делегацию с просьбой "принять на себя
широкие полномочия управляющих и охранни-
ков, дабы принести, наконец, мир и спокой-
ствие на улицы города". Во избежание недо-
разумений новым правителям был назначен
испытательный срок – три года, – но когда
он прошёл, об этом так никто и не
вспомнил: Лабиа Тхун стал тем, чем он
является и по сей день – цивилизованным
городом, где строго соблюдаются правила,
и каждый уважает своего соседа: никто ни-
кого не ест, не мучает и не обкрадывает...
Впрочем, говорят – хорошо не просто там, где
нас нет, а где нас никогда и не было!
КАОРХÁРЫ – Род каорхаров пошёл от
знаменитого коня-огня Эзлилиса – волшеб-
ного скакуна, от поступи которого дрожала
земля и вскипала вода, он никогда не спал,
ел очень редко (только листья дерева Бо),
умел танцевать под шум водопада, а в грозу
догонял молнии. Другими конями он не
интересовался вовсе, лишь однажды
обратил своё внимание на дикую кобылицу
– сахарнобелую, темноглазую Соллейх – с
гривой, точно белое покрывало невесты. У
светлой, как ясный день, Соллейх родился
единственный жеребёнок – чёрный, точно
самая непроглядная ночь. Во время родов
на кобылицу напали волки. Убив ослабе-
вшую мать, они утащили новорожденного.
Разгневанный жеребец, которого в тот
момент не было рядом, бросился искать
своего сына и в ярости затоптал не одну
стаю волков. Но когда он, всё-таки, нашёл
его, то в ужасе увидел, что чёрный же
ребёнок отбрасывает волчью тень, копытца
превратились в когтистые лапы, а во рту
показались первые зубы – острые, как ши-
ла. Сын смотрел на своего отца, не узнавая.
Не обращая на это внимания, Эзлилис увёл
его с собой – на гору Гирнар, где долго кор-
мил серебряно-золотыми плодами. Через
год из жеребёнка вырос великолепный конь
– Каорхар – сильный и не укротимый; вот
только лапы и зубы у него так и остались
волчьими. Он мог есть и траву, и живую
плоть, в драке ему не было равных: своих
соперников он свирепо рвал на части.
Кобылицы исправно рожали от него
жеребят – сплошь чёрных и зубастых. Пос-
тепенно обычные табуны покинули подно-
жие горы Гирнар, и там стали царствовать
только каорхары. Эзлилис давно оставил
свой странный род, и его удивительный
сын Каорхар уже тысячу лет, как рассыпал-
ся в прах. Нынешние же "кони" – его
прапра...внуки – уже не столь дики и
своенравны, однако поймать и укротить
каорхара могут лишь самые отчаянные.
КИКИМОРРЫ – кто-то путает их с киким-
рухами, но это – головоногие поедатели пога-
нок, обитающие в самой непроходимой
чаще великого Леса: болото же они терпеть
не могут и стараются там никогда не
появляться. Взрослая кикиморра имеет
большую вытянутую голову, одновременно
похожую и на голову хучча, и на голову
мартышки-магота. Голова крепится на
крошечном тельце – промежуточном звене
между ней и длинными трёхсуставчатыми
конечностями: тремя руками и тремя нога-
ми. Столь гротескный внешний вид, как ни
странно, не является отталкивающим, пото-
му что кикиморра вся сплошь покрыта
красивой пепельной шерстью. Основным
их занятием считается выращивание и
поедание "грибов пей-ой-тля", ничтожная
часть которых может стать смертельной для
большинства живых существ. Удивительно,
но у людей, особенно у молодых хонов,
отвар из этих грибов вызывает живые
объёмные картинки, столь занимательные,
что человек, попробовавший "пей-ой-тля",
жаждет повторять сей опыт нескончаемо.
Нескончаемо – увы! – не получается, так
как через не которое время он теряет разум,
а после и жизнь. Однако страшная перспе-
390 Е.В.А. Дор
ктива безумия и смерти не останавливает
юных глупцов, ищущих острых ощущений.
Что ж, их никчёмная жизнь – это их ник-
чёмная жизнь! Вся проблема в том, что
кикиморры не хотят делиться ни с ними,
ни с кем-нибудь другим. Выращивая поган-
ки почти с материнской заботой, они их не
менее трепетно охраняют. В этом им помо-
гают пауки-вывертыши – хуччи, – готовые
и напугать, и даже скушать незадачливого
"грибника", а иногда и случайного путни-
ка.
Как только поганки созревают, нали-
ваясь сладкими ядами-соками, их тонкие
ножки окрашиваются розовым, а шляпки
закручиваются по краям. С этого момента
их можно собирать и вялить... Глупые хоны
их варят! Нет-нет! Нельзя ни в коем случае!..
Кикиморры утверждают, что в варёном
виде у "грибов пей-ой-тля" пропадает и
фантастический вкус, и ценнейшая полез-
ность. Употребляя их правильно пригото-
вленными, есть шанс погрузиться в феерию
ощущений – как в вереницу вздохов-воспо-
минаний, как в глубину блаженного вдох-
новения, как в оргию созидания, как во
тьму, как в ослепляющий свет... как в
жизнь... как в смерть.
КИКИМРУ’ХИ – болотные старухи – в от-
личие от трясинников никогда не погру-
жаются в зловонные глубины, хоть и живут
на болотах, в самых отдалённых местах
страшных Чёрных топей. Днём кикимрухи
спят, рассевшись по кочкам, как по на-
сестам, ночью – расчёсывают пальцами во-
лосы своего тела, плевками умывают лица,
натирают подмышки зелёным илом и от-
правляются на охоту. Плоские перепонча-
тые стопы позволяют им беспрепятственно
скользить по поверхности болота, широкие
подвижные ноздри легко улавливают запа-
хи... Поверьте – даже лягушки пахнут... не
то, что жирные и вкусные ипахондрии!
Болотные старухи не брезгуют никем и
ничем – ни лягушками, ни всеми остальны-
ми. Тем не менее, если случится заблудить-
ся в топях, к примеру, человеку, кикимрухи
не убивают его сразу, а отводят в Мёртвый
Лес, где, распяв между окаменевшими
деревьями, долго и обстоятельно мучают и
только лишь потом съедают то, что от него
остаётся. Эта привычка кикимрух не оста-
лась без должного внимания высочайших
инстанций: лесной Совет постановил "не
мешать им, а наоборот – приводить к ним
осуждённых преступников и отдавать на
казнь". И старухи сыты, и провинившимся –
по заслугам! А повинную голову, как
известно, и кикимрухи не грызут.
КОРНЕВИКИ’ – живые коряги, имеющие
зачатки разума. Говорят, что первые из них
отделились от знаменитого дерева Бо,
которое и по сей день растёт на горе Гир-
нар. Как все знают, это исполинское дерево
живое, и не ветер шевелит его ветки, которые
точно руки могут приветливо замахать другу
издалека или метко ударить, исхлестать
неприятеля. Каждое столетие на дереве
созревают волшебные яблоки: с одной
стороны – серебряные, с другой – золотые,
– яблоки необыкновенной целительной
силы, способные продлить жизнь любого
существа. Рассказывают так же, что
однажды на вершине дерева Бо Кащей
Бессмертный спрятал сундук со своей
смертью. За нею и пришёл на гору Гирнар
царевич И-Ван Петхуррис Ан. Дерево
самоотверженно защищало доверенный
ему артефакт, но злодей-царевич жестоко
расправился со своим противником,
отрубив ему мечом-кладенцом множество
нижних веток – из ран тут же обильно
хлынул золотой сок, – и дерево бы погибло,
изошло влагой, но подоспел кайшр и
исцелил его. Только отрубленного назад не
приставишь – увы! И всё же, отделённые от
ствола ветки не высохли, а превратились в
смешных нелепых созданий, которые
сначала пытались закапываться одним
концом в землю и укореняться, – не
прижились! – а потом стали "перекати-по-
лем": небольшими скрипучими корягами с
сучками вместо рук и ног, на которых они
весьма бойко передвигались по лесу после
того, как покинули гору Гирнар. Корне-
вики совсем не похожи на своего знамени-
того прародителя, однако унаследовали его
способность оставаться верным другу и
непримиримым к врагу. Поэтому тот, кто
подружиться с живой корягой, обретёт себе
преданного спутника в любых своих при-
ключениях.
Раз в сто лет какой-нибудь из корне-
виков выпускает молодые зелёные побеги и
пытается плодоносить – безуспешно! Не-
сколько мелких цветков на одинокой ветке
так никогда и не превращаются в завязи.
Лишь однажды – кажется, тысячу лет назад
– самая крупная коряга не только зацвела,
но и, поднатужившись, вдруг выродила
яблочко-дичок, крохотное – с напёрсток, но
с одного бока, как и положено, –
серебряное, а с другого – золотое. Радость
корневика была кратковременна, так как
«КРИК ДАФЭНА» 391
через пару дней на него напала стая пиаль-
винов, и пока он отмахивался от наглецов,
один из самцов налету склюнул драгоцен-
ный плод. От горя и оскорбления корневик
чуть не высох, а удачливый пиальвин
претерпел весьма интересную трансформа-
цию: его крылья укоротились, а хвост
наоборот – вытянулся и распушился: перья
приобрели необыкновенно яркую окраску,
переливаясь всеми цветами радуги. От
клюва до кончика хвоста побежали ог-
ненные волны. Пиальвин засиял, как само-
цвет, на который упал солнечный луч, и
тряханул перьями – брызнули искры, во-
круг заплясали солнечные зайчики. Кор-
невик в ужасе бросился прочь: подумал, что
случился пожар. Новоявленная же "золотая
птица" огляделась на остальных пи-
альвинов, замерших в оцепенении рядом, и
победно загоготала. Случилась сия история
в незапамятные времена, а тот удивитель-
ный пиальвин жив и по сей день. От него
пошёл род жар-птиц. Корневики же теперь
уходят цвести на гору Гирнар, усаживаются
вокруг дерева Бо и благоговейно раскачи-
ваются из стороны в сторону, поскрипывая
сучками-руками. Дерево защищает их от
любых неожиданных нападений, но за
многие столетия ни на одной из коряг так и
не завязались плоды.
ЛÁБИА ТХУ’Н – подземный город-
портал, многоуровневый транссингулярный ла-
биринт с выходами – временными колод-
цами, и входами – охраняемыми вратами с
односторонним потоком. Открыт для всех,
кто способен воспринимать его сингал-
ляпсную философию одномоментного проявле-
ния разновременных сущностей – как правила
хорошего тона. Город весьма надёжно охра-
няется синими стражами – йоклями – суще-
ствами, чьи жизненные позиции выража-
ются словами: равновесие, порядок и спра-
ведливость. А с теми, кто не согласен
подчиняться всеобщим правилам, стражи
поступают решительно: либо выдворяют из
города, либо (если происходит что-нибудь
ужасное) отправляют _____"выше" уровнем – в
подземную тюрьму-"каторгу", где преступ-
ников ждёт суровое наказание.
И хотя сам по себе, Лабиа Тхун есть
явление уникальное и не поддающееся
обычному пониманию, но на уровне га-
лактическом он – всего лишь один из многих
и многих транссингулярных порталов, при-
званных обеспечивать интеграцию "высших
порядков". Для обычного существа Лабиа
Тхун – это город, некое место, где можно
побывать и даже благополучно существо-
вать, что, впрочем, и делают многочислен-
ные путники, вольно или невольно поте-
рявшиеся в чередующейся бесконечности
переходов-порталов, из которых, за редчай-
шими исключениями, выхода практически
нет. Такое жестокое правило, видимо,
призвано изолировать миры обычного,
материального свойства (долг которых –
медленное развитие и скучное движение по
орбитам и траекториям) от некоего полума-
териального потока, в природе своей имеющего
петлю, турбулент или ленту Мёбиуса. Лабиа
Тхун – это территория-"карантин", где
происходит глобальный обмен информа-
цией, и коммуникация между мирами
нашей необозримой Вселенной: кто-то
прибыл и, увидев город, остался; кто-то,
поговорив в кафе с вновь прибывшим,
вдруг собрался и прыгнул в портал. Иног-
да, как в случае с Ра-Рухом, кого-то
вышвыривают в открывшееся "окно" на-
сильно – и поминай, как звали! Но никто и
никогда не узнает, что есть "избранные",
которых Седое Кольцо исторгает из себя в
какой-нибудь из обычных миров, и этот
несчастный (либо счастливчик) оседает там
навсегда, не имея представления – где
найти следующее "окно". Но большинство,
путешествуя по Седому Кольцу (так рели-
гия Лабиа Тхуна называет промежуточное
место между городами-порталами, где мало
кто помнит себя... и то, что на страшной
скорости проносится мимо), попадает в
очередной город-конгломерат, кишащий
вынужденными паломниками Вселенной.
Религия Лабиа Тхуна считает, что основной
итог странника – это Седое Кольцо, где следу-
ет остаться и осознанно раствориться в Его
турбулентной петле (для этого необходима
вера, намерение и особые психические
тренировки: без этих позиций Кольцо
вытолкнет из себя неизменно любого – в
очередной город-портал). Многие полагают,
что россказни о Кольце – это бред, но куда
же ещё податься бесконечно плутающему
горемыке, забывшему свою родину –
потерянный Рай? Существует "Писание